REC PLAY
Глаза впились в экран. Помех постепенно становилось все меньше и меньше, и через какое-то время экран окончательно очистился. Вот они сидят в его комнате, а вот кто-то просит Тима дать ему поснимать. «Так, вот он, Тим А худой-то какой был!» с удивлением думал Филипп. «Дай я тоже поснимаю!» Вот кто-то переворачивает камеру вверх ногами. Тим его поправляет. Кто-то разглагольствует А, это Оскар. Фамилию не помню его, а звали мы его Оски. Ага, Оски объясняет правила какой-то игры. Играем Похоже, ой похоже Сейчас должен войти отец. А может не сейчас, не помню. Нет, сейчас, именно сейчас»
Очень было все это похоже на один из болезненных вариантов эффекта дежавю: он знал, что что-то определенное должно было, просто обязано было произойти, но оно никак не наступало. Его это очень томило, он, сам того не ощущая, весь напрягся и даже начал постанывать, как вдруг на экране в комнату вошел его отец и спросил:
Ну, как дела, парни?
Потом было и «Все есть? Ничего не нужно?», и «Ну что, снимаете?» и «Пап, скажи «Привет!» в камеру». Отец помахал в камеру рукой и после вышел из комнаты. Филипп дождался, пока закончится эта съемка, затем остановил захват на компьютере и безучастно и спокойно продолжил смотреть кассету. Только в самом конце он обнаружил маленький фрагмент, о котором он ранее не знал: Тим привязал чем-то камеру к себе, и поехал на велосипеде вниз по дороге к своему дому. По дороге ему улюлюкали и жестикулировали одноклассники, среди которых Филипп увидел себя, машущего в камеру. В конце концов этот дурень не справился с управлением и свалился с велосипеда, и контакт с землей был явно не мягким. Не дав ленте отмотаться дальше, Филипп загнал в компьютер и этот момент, а после досмотрел оставшиеся десять минут без каких-либо неприятных сюрпризов и радостных находок.
Все. Шесть кассет были оцифрованы, и прямо на следующий день Филипп договорился с Тимом о встрече. Возвращая пакет, он, конечно же, извинился за задержку. В качестве компенсации он вручил Тиму диски с нарезкой из их совместных съемок.
Вот, посмотришь хоть спокойно. Там столько чего было! говорил Филипп сияющему от радости однокласснику.
Но внутри он все же не переставал ощущать себя героем. «Я уж если взялся за дело, то обязательно доведу его до ума, говорил он сам себе, ублажая собственное тщеславие. Придя домой, он даже решил сейчас же загнать весь материал на свои жесткие диски, и потом уже, не напрягаясь, просмотреть все восемнадцать часов на предмет нужных эпизодов.
Однако и здесь его ждал неприятный сюрприз. Каждый из захваченных трехчасовых файлов измерялся десятками гигабайтов, а на всех его дисках была файловая система FAT32, которая не умеет работать с размерами файлов больше четырех. Филипп так и сел на стул. На данный момент у него было четыре жестких диска, на которые он был не в состоянии скинуть сотню с лишним гигабайт информации, которые чуть ли не под завязку заполнили его компьютер.
И лишь три файла благополучно скопировались на новые диски съемки с поездки к морю и два коротеньких эпизода из его жизни, один из которых он так боялся потерять, а другой был так рад обнаружить. Филиппу пришлось освободить один из его новых дисков тот, что был заполнен меньше его старых, отформатировать его под новую файловую систему, скинуть на него содержимое второго и хоть немного освободить компьютер, чтобы дать ему вздохнуть. Для этого он заставил себя просмотреть наугад одну из оцифровок, убедиться в ее ненужности и подарить своему лэптопу десятки свободных гигабайт. В конце концов, должно было остаться совсем немного, и для этого Филиппу нужно было сосредоточиться на своей задаче.
Но только план был намечен, нашего героя как не бывало.
«Сделаю завтра.»
«Начну с понедельника.»
«Летний сезон открываю»
«Как мне стукнет тридцать пять начинаю!»
«И пусть в этом новом году»
Некому было звонить Филиппу, торопить его, назначать срок, который вдруг сам по себе и внезапно истек, когда в еще один прекрасный день его компьютер не включился.
Не помогла ни перезагрузка, ни переключение шин данных и питания, ни звонок к другу, а когда его знакомый технарь снова спросил его «тебе действительно нужно все, что на нем было», Филипп уже придал значение прошедшему времени, в котором тот говорил о его диске, и покачал головой.
Большую часть составляла система и эти перегоны, бормотал он себе под нос на обратном пути, сам я особо не помню, чтобы там еще что-то было, хотя вон как с тимовским велосипедом круто вышло. Ладно, что еще
Он еще немного подумал и словно отрезал:
А если и не помню, то и не буду силиться вспомнить.
И камень упал у него с плеч.
Новому камню, который лег на его плечи в пятницу, было предначертано полежать там еще некоторое время. А пока что автомобиль, который вез Филиппа обратно в город, пересек его северную границу теплым воскресным майским вечером.
Глава 22. Комната 215
Чай, кофе или какао? спросил Альберт, включив доверху наполненный электрический чайник. Ты не стесняйся, у меня этого добра здесь навалом. Как-то раз жена попросила принести много чего из магазина, и я почему-то сделал покупки рано утром, в том числе разные чаи, кофе и какао. То ли поехать куда должен был сразу после работы, то ли еще что не помню уже. Не важно. Но я так и не поехал, а по дороге домой по привычке зашел в магазин и снова накупил всякой всячины по списку. Эту покупку я благополучно донес до дома, а на следующее утро, приехав на работу, обнаружил забытый на заднем сидении и каким-то образом скатившийся с него пакет с чаями, кофе и какао. Я уже решил не везти их домой и принес это добро сюда. И вот они, пачки-то! Так, я буду какао, а тебе чего налить? Говори, вода скоро вскипит.
Давай уж чай тогда, выбрал Филипп.
Чай хороший, ароматный, и коробка красивая. Альберт вышел из кабинета и вернулся минуты через две с полупустой сахарницей. Негодяйка Мари! Берет сахар и не возвращает, нахмурив брови, но совсем нестрого произнес он зычным голосом. Ты с сахаром?
Нет-нет.
О, а я да-да! В последнее время стал баловать себя, хотя врачи отговаривают. Говорят: «Плюс ко всему у вас еще и возраст» начал было жаловаться Альберт, размешивая ложкой сахар в красивом стакане в причудливом серебряном подстаканнике, а потом сразу переменил настроение беседы. Ну, на то они и врачи, а мы артисты! Будем играть с ними.
Филипп напряженно улыбнулся в ответ подмигнувшему ему Альберту и, предварительно подув на поверхность, но все же обжигая губы, отхлебнул из кружки немного густого, ароматного и потрясающего вкуса чая. Внутреннее наслаждение вкусом незамедлительно отразилось на его лице, что доставило удовольствие наблюдавшему за ним Альберту.
Скажи! Скажи, что я правильно сделал, что оставил этот чай у себя! начал он допытываться и громко смеяться.
«Эх, мне бы твоего задора, Альберт», настраивал себя на более серьезный разговор Филипп. Пора было уже начинать.
Альберт, вот ты ведь все знаешь? начал он. Ты же всеведущ.
Ну, в рамках нашего театра спорить не буду, а так куда мне!
Да, конечно же в рамках театра. И студентов, быстро добавил Филипп.
Альберт склонил голову набок, посмотрел на него, отхлебнул из стакана и, слегка сдвинув брови, приготовился слушать. Филипп понимал, что если тот действительно знает об инциденте и не желает заводить об этом разговор первым, это должен сделать он сам. Вместе с тем, если бы случилось что-то действительно скверное, так тепло беседа бы не проходила.
Альберт, ты ведь в курсе того, что во второй группе выпускников произошел конфликт с режиссером?
Я в курсе, подтвердил тот.
Студенты, конечно же, перегнули палку, опустив глаза, продолжил Филипп.
Ну почему же, подобные конфликты случаются. Студенты, которые раньше других обретают чувство сцены и осознают свои способности и возможности, начинают требовать. Это рост. Это развитие. А то, что он не справился с настроением в группе, еще раз подтверждает, что он мягкотелый и что у него все еще не получается создать такую группу, которая смогла бы стать труппой. Жалко его, конечно. Плохо стало ему в пятницу, аж ребята перепугались. Сидел, задыхался. Но потом в себя пришел. Извинялся за то, что дал повод появиться такому конфликту. Признал, между прочим, что ребята талантливые. Просил, чтобы мы не очень сердились.
Филипп все ждал когда же он наконец расскажет о фразах, ляпнутых Ариадной и Паном, но Альберт еще немного покопал вглубь бытового конфликта и посчитал тему закрытой.
И это все? спросил его Филипп.
Да, немного удивленно ответил тот.
Филипп почувствовал, как во рту у него начала скапливаться слюна. Он сглотнул, а она снова стала собираться, и снова, и снова. Он стал поглощать чай и уже осушил стакан, когда Альберт поинтересовался его здоровьем.
С тобой все в порядке, Филипп?
Со мной да, а вот с группой нет. Хотя и со мной тоже не все в порядке. Он встал, прошелся по кабинету, отдышался и вернулся на место. Там был еще один маленький нюанс. Они дважды намекнули ему на то, что им преподает другой режиссер. Дважды. Не таким прямым текстом, нет, но все же они дали понять, что он в пролете. Отсюда и статус неудачника, который он принял.
Что значит «другой режиссер»? Кто? Откуда? с расстановкой спрашивал Альберт.
Не знаю как правильнее будет сказать, Филипп зажмурился, растопырил пальцы и начал тереть ладонями лоб, после открыл покрасневшие глаза и признался: Альберт, я с ними в свободные от занятий дни отрабатываю мизансцены, прорабатываю персонажи и отвечаю на разные вопросы. Я попал на репетицию, она мне не понравилась показалась скучной, и я пару раз ну, блеснул своими познаниями
Он опустил голову, стал говорить все менее уверенней и терять слова. В самом конце он все же сделал важное замечание, смотря прямо в глаза Альберту:
А просил он чтобы не очень сердились, потому что его старая мама у него на попечении. Он не может потерять работу. Посмотри, что в стране происходит он вряд ли сможет сегодня что-нибудь подобное себе найти. А я здесь по большому счету никто. К кому мне обратиться? Прямо сегодня, сейчас, если надо. Я здесь для этого. А, Альберт? Ты же все знаешь!
Альберт еще долго думал, то впиваясь в Филиппа глазами, то переводя взгляд на стол, то вдруг полностью переключаясь на свой стакан с какао.
Ну, если прямо сейчас Я так понимаю, с группой ты и так встретишься. Тогда советую тебе поговорить с Коллинзом, а я, так уж и быть, подстрахую ситуацию, сказал он и подмигнул, тем самым несколько приободрив Филиппа.
Хорошо. А кто такой этот Коллинз?
Как раз и познакомишься. Выйдешь пойдешь по коридору налево, он сейчас должен быть во втором кабинете по правую руку. Комната 215. Поторопись, а то скоро он занят будет, сказал на прощание Альберт, взглянув на часы.
И Филипп, поблагодарив и наспех попрощавшись, пообещал Альберту на днях заскочить на чай и быстрым шагом направился к указанной комнате.
Постучав в дверь костяшкой пальца, но не услышав, чтобы кто-нибудь ему ответил, он тем не менее открыл дверь и, просунув в нее голову, спросил у смотревшего на него с некоторым удивлением человека средних лет:
Можно? только и успел он произнести, как сразу осекся.
В человеке, который на некоторое время уединился в аудитории 215 дабы привести в порядок какие-то бумаги и не ждал, что кто-то будет его здесь искать, Филипп узнал режиссера-зануду, от которого несло перегаром. «Надо же, я никогда не интересовался его именем», пронеслось у него в голове. Нужно было брать ситуацию в начинающие дрожать руки.
Простите пожалуйста, заговорил он, выпрямившись и став на пороге, вы Коллинз?
Да.
Можно к вам обратиться по одному вопросу?
Да-да, конечно, пригласил его Коллинз, поспешно собирая разложенные бумаги. Я все равно уже заканчивал. Заходите.
Единственное, что направляло сейчас Филиппа во всех его словах и действиях уверенность, с которой Альберт послал его сюда. И все равно он нервничал, его руки дрожали, во рту теперь уже пересохло, взгляд постоянно перепрыгивал с предмета на предмет, чтобы только не встретиться глазами с человеком, мысли о котором вот уже трое суток не покидали его.
«С чего начать? Что говорить? Что бы я хотел ему сейчас сказать?»
Я слушаю. Правда, у меня в распоряжении есть минут десять, после чего я должен буду уйти.
Если честно, то я пришел извиниться.
Коллинз так удивился такому откровенному блиц-вступлению, что даже вытянулся и склонил голову набок, подняв брови.
Простите, а мы знакомы? не переставая удивляться, спросил он Филиппа.
Вы режиссер во второй группе четвертого курса, с которой вы ставите Джульетту
О Ромео он в этот момент почему-то забыл, но исправляться не стал, увидев как начало меняться выражение лица режиссера: брови опустились, плотно сжались челюсти, а взгляд ушел куда-то в пол.
а я тот самый, о котором группа вам говорила. Это я с ними занимаюсь общаюсь на тему Ромео и вот. Я в курсе того, что произошло в пятницу Я хочу извиниться Меня зовут Филипп.
Слова путались и терялись, голос затихал, а когда он закончил, Коллинз смотрел ему прямо в глаза, словно ждал именно этого момента.
Спасибо вам за то, что вы нашли время прийти сюда, хотя необязательно было это делать. Понимаете, я не имею ничего против того, чем и как вы занимаетесь с ними, при том, что я действительно замечаю изменения не только в самой их работе, но и в отношении к театру. Да, у вас получилось подобрать к ним ключик Вы простите, я сейчас тороплюсь и буду говорить быстро, и вы не думайте, что я специально не даю вам слова.
Да-да, да согласился Филипп, несколько раз быстро кивнув.
Так вот, мне нравится то, как они стали относиться к своей работе а ведь если они выбрали эту профессию, им нужно относиться к ней соответствующим образом. Сегодня быть актером, знаете подвиг, если только это от сердца идет. По правде говоря, вы оказали мне большую услугу. Объясню почему.
Тут он сделал небольшую паузу, отвел взгляд, вздохнул и продолжил.
Откровенность за откровенность: мне сейчас очень трудно сконцентрироваться на этой работе. В силу сложившихся семейных обстоятельств и вытекающих из этого бытовых проблем я не в состоянии полностью сконцентрироваться на студентах. Нет, точнее я вообще не могу на них сконцентрироваться. Я думаю о том, что меня угнетает, и эти мысли вытесняют собой из моей головы работу, а потом я понимаю, что проблемы, которые могут возникнуть на работе, могут аукнуться мне еще более сложной ситуацией дома. В ту пятницу мой страх был озвучен и я, можно сказать, ощутил его дыхание на своем затылке. Конфликт, участником которого я так не хотел быть, стал реальностью. Произошло это настолько внезапно, что я не смог совладать с паникой, охватившей меня. Если бы запас терпения у меня в тот момент не был бы иссякшим, мне кажется, что мы бы спокойно и даже продуктивно поговорили с ребятами и пришли бы к общему знаменателю. Но, к сожалению, этого не случилось. Я запаниковал, потому что сейчас конец года, и если этот разговор превратится в скандал, кто знает куда дойдут слухи о нем.
Филипп слушал его внимательно и отчетливо представлял себе ситуацию, в которой находился режиссер Коллинз, к этому моменту уже совсем не зануда и далеко не вредный, каким он его представлял. Он знал о его проблеме и понимал, что человек ведет достойную речь, не пытаясь разжалобить собеседника и не скидывая свои проблемы на чужие плечи, обвиняя других и тем самым обостряя конфликт. Он уже спокойно смотрел ему в глаза и молча слушал торопливый монолог, который, судя по снизившемуся тону и темпу, подходил к своему завершению.