Она сняла квартиру и открыла пансион. Сдавая комнаты жильцам и готовя им еду, она зарабатывала на скромную жизнь себе и своим детям. Всю ручную работу она делала сама, но, несмотря на это, еле сводила концы с концами. Вацлав всегда был возле матери, по сути дела, не отходил от нее ни на миг; он был настоящим маминым сыном, помогал ей на кухне и всюду, где мог, в ее повседневной работе. Он же сторожил дом, когда мать утром уходила на рынок. Вацлав был ее единственным помощником, поскольку Станислав был болен, а Броня еще очень мала.
Но работа по дому приносила мальчику и радости. Чистку посуды, в которой мать готовила еду, всегда поручали Вацлаву. Он очень любил сладкое и поэтому с огромной радостью чистил котелки, в которых она готовила разные глазури и шоколадные кремы. Вацлав сам стал умелым кулинаром.
Вкусные кушанья Элеоноры скоро сделали ее пансион популярным, но ее неисправимая доброта мешала ей требовать деньги, когда кто-то из постояльцев отказывался платить. В эти ранние годы Вацлав привык быть ее защитником осторожно открывать двери, спорить с торговцами, которым она задолжала, просматривать счета, которые им приносили и которые Элеонора часто не могла оплатить. Семье всегда приходилось экономить на всем, на чем только возможно. Маленький Вацлав рано познакомился с печальной и трудной стороной жизни, и мать рассказывала ему о своих неприятностях.
Наступило лето. В городе стояла невыносимая жара. Элеонора решила отправить детей в деревню, но денег у нее было мало, и потому она поселила их в крестьянской семье, которой почти ничего не нужно было платить.
Для Вацлава началась совершенно новая жизнь. Весь день он был свободен и мог играть в прятки в свежем сене, гулять с компанией мальчиков по широким полям, где рос мак, или купаться в маленьком ручье возле деревни. Дети любили устраивать бои петухов, но однажды одна из этих сердитых птиц напала на Вацлава. Петух-забияка клюнул мальчика в лоб широко раскрытым клювом. Из раны потекла кровь, и мальчик, плача, прибежал домой; там добрая крестьянка вытерла его слезы и залечила рану. Но след от раны на лбу остался у него навсегда. Для крестьян это было самое трудовое время года дни уборки урожая. Они вставали до рассвета, уходили в мокрые от росы поля, жали пшеницу, рожь, овес и просо, выкладывали из колосьев большие кресты и молились Богу, чтобы погода была ясной и сухой. Когда колосья были высокими, дети с восторгом бегали среди жестких зеленых стеблей, похожих на армию, построенную для смотра. По вечерам труженики возвращались с полей по нескольку человек вместе и восхитительно пели прекрасные народные песни, в которых три или четыре голоса повторяют один и тот же мотив. Мальчики шли сзади взрослых, пытаясь подражать их осанке, походке и песням. К тому времени, как сборщики урожая приходили в свою деревню, долгие сумерки успевали перейти в ярко освещенную звездами ночь. В этой среде Вацлав научился высоко ценить жизнь простых людей, узнал их радости и ценности, их горести и трудности и неизбежность смерти. Здесь Вацлав впервые близко соприкоснулся со всемогуществом природы. Он работал в полях вместе с мужиками. Сначала это казалось достаточно легким делом, но скоро он обнаружил, что работа в полях не веселая забава, а трудное и утомительное дело. Чуткая душа мальчика поняла, в каких тяжелых условиях должны были трудиться крестьяне, как горька была их судьба во время голода, если плохая погода губила их урожай. Этот мальчик, сын странствующих артистов, которые постоянно переезжали с места на место и не могли прочно обсноваться на одном месте, теперь открыл для себя то, что связало его с его страной, его народом и традициями его предков. Когда лето кончилось и Вацлав вернулся домой, он навеки унес в своем сердце любовь к русской земле.
Как бы много ни работала Элеонора, она не могла заработать достаточно денег на жизнь. Дети подросли, им надо было чему-то учиться. Поэтому она унизилась до того, что попросила мужа о помощи. Фома отнесся к этой ситуации с горечью и озлоблением. Его артистическое честолюбие осталось неудовлетворенным. Произошедший с ним несчастный случай привел к тому, что долгие годы труда, упорная учеба, прошлый успех казались ему напрасными. В таком настроении он ответил жене, что, учитывая все обстоятельства, для детей будет гораздо разумнее не идти по стопам родителей. Он заявил Элеоноре, что лучше всего будет отдать обоих мальчиков в ученики какому-нибудь ремесленнику, например часовщику. Он уверял, что часовщик, хорошо знающий свое дело, всегда сможет честно заработать себе на жизнь, и его существование будет более или менее прочным по сравнению с той жизнью, которая может выпасть на долю даже самому великому танцовщику. Нет, его сыновья не должны пройти через эти страдания.
Для Элеоноры его решение было ужасным ударом. После всего, что было, муж покинул ее. Она рассталась с любимым искусством ради своих детей, и для чего? Чтобы сделать из них ремесленников. Все же она, по совету врачей, отвела Станислава для пробы в мастерскую часовщика. Вначале было похоже, что ребенок заинтересовался этим делом, но через несколько дней стал беспокойным и раздражительным и должен был прекратить учебу. Элеонора и врачи поняли, что Станислав никогда не сможет заниматься даже ручным трудом.
Для того чтобы снять со своих плеч бремя расходов на образование Вацлава и осуществить свою давнюю мечту, в начале осени того же года она привела его, в то время семилетнего мальчика, в Императорскую школу танца, чтобы записать его на вступительные экзамены. Хотя члены экзаменационного совета увидели, что у мальчика прекрасное телосложение для танцовщика и явные способности к танцу, они все же не приняли его в школу, так как посчитали слишком маленьким, и попросили мать привести его снова через два года.
Последующие годы прошли в постоянных стараниях заработать себе на жизнь. Единственным лучом света на горизонте была возможность, что Вацлав поступит в Императорскую школу.
Глава 3
Императорская школа танца
Наконец настал день, когда Вацлав смог стать учеником Императорской школы танца. Императорская школа и Императорские театры были привычной темой для разговора в семье Нижинских. Как часто дети слышали, что их отец не мог танцевать среди этого великолепия лишь потому, что он получил балетное образование в Варшаве. Каждый ребенок, желавший стать танцором, мечтал быть учеником Императорской школы. Ходило много рассказов о том, как трудно попасть в эту школу, ее строгой дисциплине, непрерывной учебе школьников, роскоши, которая их окружает, придворных представлениях и празднествах, на которые приходят великие князья и даже сам император.
Русские всегда любили танец это доказывают танцевальные сцены, написанные на стенах собора Святой Софии в Киеве и Печерского собора. Православная церковь всегда сурово осуждала танцы, но, несмотря на ее упорную многовековую вражду, любовь к танцу процветала и среди мужиков, и при дворе.
В XVII веке эту варварскую полувосточную Россию впервые познакомил с балетом царь Алексей Михайлович, второй правитель из династии Романовых, на праздниках в честь своей свадьбы. Он первый создал в этой стране постоянный театр и балет. Были наняты балетмейстеры-иностранцы, которые вскоре обучили русских преподавателей. Преемники Алексея Михайловича, идя по его стопам, тоже были покровителями танцевального искусства.
Петр Первый проявлял к этому искусству личный интерес: он сочинял балеты, сам танцевал в них и указом повелел своим придворным тоже это делать. С помощью находившихся у него в плену шведских офицеров он обучал танцу свой двор. Первую серьезную попытку организовать школу танца сделала царица Анна Иоанновна в 1735 году по просьбе Христиана Велмана, преподавателя гимнастики в Императорском кадетском училище. Ему было разрешено взять на обучение двенадцать мальчиков и девочек из бедных семей и подготовить из них профессиональных танцоров. Царица была так довольна результатами его труда, что приказала оплачивать все расходы по обучению и содержанию этих детей за счет государства и отдала им один из своих дворцов. Первым директором школы был балетмейстер-француз Ланде, а за детьми присматривала вдова придворного кучера. Таким было скромное начало знаменитой Императорской школы танца. Но Екатерина Великая выполнила великую задачу превращения огромной Российской империи в цивилизованную страну. В 1779 году она преобразовала школу танца по образцу Императорской кадетской академии, из которой позже был создан Пажеский корпус императорская охрана. Она построила первые каменные театры и открыла их для широкой публики.
Царь Павел объединил Императорскую школу со Смольным институтом, который был самой привилегированной школой в империи; поскольку этот институт был женским монастырем, духовенство боролось против такого объединения, но напрасно.
В это время в Россию был приглашен французский балетмейстер Шарль Луи Дидло. Мы можем считать его отцом русского балета. Он придавал особое значение систематическим тренировкам и актерскому мастерству танцоров, требуя от них настоящей драматической игры: «Настоящий танцовщик должен быть также хорошим актером и поэтом в душе». Он был суровый человек, почти фанатик, но благодаря ему школа выпускала выдающихся танцовщиков, и балет занял в русском искусстве видное место; это место балет сохранил за собой до самой революции. В течение двадцати восьми лет Дидло был директором Императорской школы и любимцем царя; и благодаря Дидло прекратилось противодействие, продолжавшееся сто лет. Он первый пригласил иностранных балерин танцевать в Мариинском театре, и таким образом Санкт-Петербург познакомился с искусством Тальони, Эльслер и других знаменитых танцовщиц. Преемники Дидло старались сохранить его традиции, и через десять лет его должность унаследовал французский танцовщик Мариус Петипа. Гениальный и изобретательный ум Петипа неутомимо трудился в течение шестидесяти лет, которые этот человек проработал в Императорском театре. Петипа сочинил шестьдесят балетов, переделал еще семнадцать и создал балетные сцены для тридцати семи опер. Он не только создал богатый репертуар для Мариинского театра, но также разработал словарь танца и расширил этот словарь за счет бесчисленного множества новых шагов.
Рассказы об Императорской школе были основаны на правде. Трудность поступления в нее, ее закрытость и ее тесные связи с царским двором окружали ее особым блеском. Ее ученики так же, как воспитанники Пажеского корпуса, входили в придворный штат и принадлежали к привилегированному миру.
В этой великолепной школе танец преподавали лучшие учителя, и обучение продолжалось восемь лет. Школа была организована по военному принципу, дисциплина в ней была железная и не ослабевала никогда. Главным руководителем школы был директор Императорских театров.
С того момента, как ребенка принимали в школу, родители фактически отказывались от всех прав на него, и ученик формально становился приемным ребенком царя.
Врачи и балетмейстеры по результатам строгого физического осмотра решали, кто из детей будет принят на двухлетний испытательный срок. В течение этих двух лет эти дети продолжали жить у себя дома, но Императорская школа обеспечивала их всем необходимым. Обычно заявки подавали несколько сот детей, а принятых оказывалось от шести до десяти. Если в течение двух испытательных лет они хорошо проявляли себя, их брали в школу в качестве постоянных учеников, а закончив ее, они автоматически становились членами труппы Мариинского театра.
Императорская школа размещалась в огромном дворце стиля раннего барокко между Невским проспектом и рекой Фонтанкой, в центре самого престижного округа Петербурга, на Театральной улице. Мебель в ней была простая, но этот дворец XVIII века дышал роскошью обшитые панелями стены, огромные комнаты, большие хрустальные люстры.
Школа имела собственную часовню с большим клиросом и желто-белыми мраморными столбами, где по воскресеньям и в праздничные дни шли службы, собственную больницу, где постоянно дежурили врач и медицинские сестры и где дети должны были проходить осмотр каждую субботу в течение восьми лет, и свой театр, общий у них с учениками театральной школы, в котором проходили годовые экзамены. Спальня учеников была просторной: в ней хватало места для сорока детей, а жили только двадцать пять. У каждого ученика был в этой спальне свой пронумерованный уголок, над которым висела его собственная икона. В конце спальни спал один из пяти гувернеров, надзиравших за детьми. У них была специальная баня на территории школы, где мальчики мылись по-русски каждую пятницу, и мозольный оператор, занимавшийся их ногами, за которыми там ухаживали с почти религиозной заботой.
На предварительном экзамене 20 августа 1900 года Вацлав вместе с пятью другими детьми был выбран из ста пятидесяти мальчиков. Он был очень робким и застенчивым и поэтому едва был в силах отвечать на вопросы экзаменаторов так окружающая обстановка подавляла его своей роскошью. Но знаменитый танцовщик-солист Николай Легат, который был среди экзаменаторов, заметил его необыкновенные бедра и хорошо развитое тело и настоял на том, чтобы его приняли.
Вацлав никогда не жил в такой роскоши: шесть смен белья, три ученических мундира черный на каждый день, синий для праздников и серый льняной для лета; два пальто, из которых зимнее было с тяжелым каракулевым воротником, ботинки из кожи высшего сорта и туфли-лодочки для дома. Мундиры были такие же, как в Кадетском училище, и имели высокий бархатный воротник, на котором была вышита серебряная лира эмблема школы. Головные уборы были такие же, как армейские, и украшены двуглавым орлом императорским гербом. Вацлав был невероятно горд: в первый раз за свою жизнь он мог покрасоваться в новой одежде. Но возможно, самую большую робость он испытал, когда получил одежду и туфли для танцев. Вацлав был чистоплотен до педантизма и очень заботился о своих нарядах. Он всегда выглядел чистым и ухоженным.
Для Вацлава поступление в школу было огромной переменой в жизни. Он вряд ли хоть раз до этого оказывался вне родного дома и без материнской заботы; а уроки казались ему очень трудными, потому что ученики должны были изучать те предметы, которые преподаются в обычной средней школе. Во всех дисциплинах, не относившихся к искусству, кроме математики и геометрии, Вацлав был плохим учеником. С первой минуты его школьной жизни его пять одноклассников стали смеяться над ним за его монголоидные черты лица и миндалевидные глаза и прозвали его «Китаец». Это прозвище было обидным для Вацлава, потому что из-за Русско-японской войны монголоиды были непопулярны в России. Вацлав жил так же, как остальные ученики, во всем, кроме еды, часть которой ему в первые два года приходилось приносить из дома, а его мать не могла давать ему те деликатесы, которые были у других. Но Вацлав не чувствовал зависти: он всегда предлагал другим часть тех маленьких подарков, которые получал от своих учителей или от старших учеников.