Удивительно! У вас, оказывается, одиннадцать пальцев!
Шпрех:
С чего это вдруг? Десять.
Якобино:
А я вам докажу, что одиннадцать. Давайте держать пари!
Шпрех:
На сколько?
Якобино:
На десять руб лей!
Шпрех протягивает купюру. Якобино вертит её в руках и так и сяк.
Якобино:
Это ваши десять руб лей?
Шпрех:
Да.
Якобино:
Надо же! Как на мои похожи! Пытается положить себе в карман.
Шпрех:
Э-э-э! Не шутить!
Якобино кладёт на ковёр деньги шпреха и лезет за своими.
А вот и мои
Смотрит. Удивляется.
Надо же! Как на ваши похожи Кладёт на ковер рядом.
Якобино:
Поднимите руки вверх! Не бойтесь, не бойтесь! Ничего хорошего не случится. Да не бойтесь! Не возьму я ваши деньги. Я только хочу вам доказать, что у вас одиннадцать пальцев на руках. Внимание! Сейчас буду считать. По-своему. Если не возражаете наоборот.
Шпрех:
Считайте, как хотите.
Якобино начинает считать, загибая пальцы Шпреха на его левой руке:
Десять, девять, восемь, семь, шесть! Шесть! Запомнили?
Шпрех:
Запомнил. Шесть
Якобино начинает считать пальцы на правой руке:
Один, два, три, четыре, пять. Пять! Верно?
Шпрех:
Верно! Пять.
Якобино:
Шесть и пять, сколько будет?
Шпрех (растерянно):
Одиннадцать С удивлением рассматривает свои пальцы.
Якобино тем временем забирает деньги. На прощание:
Проиграли! Я в буфет!
Появляется после посещения буфета довольный Южин. Напевает что-то себе под нос.
Шпрех делает хитрое лицо. Протягивает Южину руку для приветствия. Жмёт. Вскидывает брови:
Какие удивительные руки! Первый раз вижу, чтобы на них было одиннадцать пальцев!
Южин:
С чего это вдруг! Всегда было десять!
Шпрех:
А я вам докажу, что одиннадцать! Давайте держать пари!
Южин:
На сколько?
Шпрех:
На десять руб лей. Кладите на ковёр ваши деньги. Вот мои.
Шпрех:
Поднимите руки вверх. Выше. Я буду считать по-своему.
Южин:
Валяйте как угодно!
Шпрех:
Я буду считать наоборот. И так: десять, девять, восемь, семь, шесть. Шесть! Верно?
Южин:
Ну, верно.
Шпрех считает пальцы Южина на другой руке:
Раз два, три, четыре, пять. Пять! Пять и шесть сколько будет?
Южин (беззаботно):
Одиннадцать.
Шпрех:
Правильно, одиннадцать! Забирает деньги и уходит.
Удивлённый Южин занят тем, что складывает ладони симметрично, пересчитывает пальцы по отдельности и никак не может сообразить, как же так получилось, что их оказалось одиннадцать, когда сейчас десять, как ни считай?
Появляется Якобино. Идёт по барьеру, спотыкается, падает. Южин подбегает, услужливо поднимает и говорит:
Покажи твои руки. Рассматривает. Удивляется. Ух ты! Надо же! Да у тебя на руках одиннадцать пальцев.
Якобино:
С утра было десять
Южин:
А я говорю одиннадцать! Хочешь, докажу?
Якобино:
Попробуй! Одну минуточку!
Якобино достаёт из кармана белые перчатки. Надевает их. Любуется. Вертит кисти рук и так и сяк.
Красота-а!
Среди зрителей произошло движение. Зал зашелестел догадкой.
Якобино продолжает любоваться. Вдруг меняется в лице, обращается к рукам с угрозой:
Я даже через перчатки вижу вас всех насквозь! Десять! Десять! Десять! С остервенением тыкает указательным пальцем в ладонь.
По залу прокатывается очередная волна шёпота: «Перчаткин! Перчаткин!..»
Якобино не унимается:
Я вас всех знаю как
Договорить Якобино зрители не дали. Весь зал с хохотом, как один, закончил за него известную всем фразу:
свои десять пальцев!
Рукоплескания, свист. В тему! В болевую точку Одессы!..
Якобино выждал паузу. Зал замер, ожидая финала.
Южин:
Давай по десяточке, и я тебе докажу, что у тебя одиннадцать пальцев.
Новый взрыв смеха.
Якобино:
Давай по двадцаточке.
Кладут деньги на ковёр.
Южин:
Буду считать наоборот. По-своему.
Якобино:
Начинай!.. Поднимает руки в белых перчатках.
Южин считает:
Десять, девять, восемь, семь, шесть. Шесть! Верно?
Якобино:
Верно!
Южин считает пальцы в перчатке на другой руке:
Один, два, три, четыре, пя
Якобино демонстрирует руку, где большой палец внутри перчатки заранее хитро прижат к ладони. Якобино крутит пустой напальчник, показывая, что пальца-то и нет. Обращается к Южину:
А знаешь, где у меня одиннадцатый палец?
Южин пожимает плечами.
Узнаешь, когда я
Что тут началось в зале! Зрители повскакивали со своих мест. Деревянные сидушки кресел громыхали канонадой. Самые горластые и отчаянные кричали вразнобой окончание знаменитой фразы. Некоторые вдруг стали почему-то обниматься. Пожалуй, такого ликования, крика, свиста и топота одесский цирк не знал со времён своего основания. Людей прорвало
Южину и Якобино ничего не оставалось, как только раскланиваться, пятиться к кулисам, чтобы остановить этот гвалт и продолжить представление.
Он не успел вытереть пот. К ним пришли. Скорее даже вбежали. Оказалось, что в этот вечер в зрительном зале сидел целый отдел НКВД. Во главе с Перчаткиным.
Они от души смеялись вместе со зрителями. Потом рванули за кулисы. Окружили. Вызвали директора. Говорили почти шёпотом. Лучше бы орали не так страшно было бы
Менее чем через час потрясённый Якобино без грима уже сидел дома на диване, вжавшись в угол. Сидел и ждал
Заканчивать представление пришлось Южину. Тот с начала гастролей до сего момента постоянно выставлялся напоказ перед дирекцией рвался правдами и неправдами в программу. Безуспешно интриговал, пытаясь пододвинуть «любимца публики». Но как ни старался, имел всего лишь пару малозаметных выходов у ковра на смену реквизита к номерам. И вот нежданно-негаданно его час настал! Всё началось с этой, казалось бы, проходной репризки. О, какая неудача для Якобино! И какое счастье для него! Он, Южин, на манеже! Премьером! Сама дирекция попросила! Есть Бог! Есть!..
В тот вечер Южин хоть и с трудом, но отработал. Публика уже на его втором выходе сообразила, что с Якобино беда раз его нет. Да и место Перчаткина, которого многие видели в зале, пустовало. Теперь, гад, наверняка покажет свои пальцы. У себя на Маразлиевской. Бедный парень
Южина, как сольного клоуна, публика встретила настороженно. Зал гудел потревоженным ульем. Нет-нет с галёрки раздавались недовольные реплики. Шли на Якобино, на их любимца, а тут какой-то Южин! Да и ситуация была особенной. Не до развлечений. Не до цирка. Стали расходиться. Ко второму отделению зал опустел.
В Одессе работать всегда было непросто. Тут или-или! Если какой артист нравился, осыпали знаками благодарности, аплодисментами и прочими земными благами. Например, силовую пару молодых парней, которые в этой программе работали с голыми торсами, ежедневно провожали до дому. Одесситы силу почитали, знали в ней толк. Разбирались и в красоте, неважно в мужской, женской. Тех полюбившихся акробатов провожали до дому из уважения. И ещё потому, что эти артисты проживали не в самом спокойном районе охраняли.
Цирковые ехали в Одессу всегда с некоторой опаской. Тут публика была специфической. Настолько острой на язык, что рецензии на номера выдавались не только в газетах, но и тут же на представлении, со зрительских мест. Если в Одессе поимел успех мог смело считать, что ты как артист состоялся. Или уж извини, не обижайся!..
Южину не повезло. То ли ему не простили подмену Якобино, то ли образ и репертуар не соответствовали чаяниям жителей Ланжерона, Молдаванки и Пересыпи. Народ простой, бесхитростный, но интуитивный. Фармазона от козырного фрайера отличают в момент.
Случилось это на другой день после инцидента с Перчаткиным. Слух по Одессе проносится быстрее морского ветра в десять баллов по шкале Бофорта. К началу представления в зрительном зале шушукались: «Якобино сегодня не будет». Народ в напряжении наших бьют!..
Шпрех объявил:
Выступает клоун Южин!
В зале недовольный гвалт и с галёрки хором:
На х нужен! Якобино давай!..
Южин даже не вышел. Крепко обиделся на Одессу. В тот же день собрал манатки и был таков. Не стал работать даже у ковра.
Истина гласит, что в Одессу нельзя ехать с претензией. Она сама сплошная претензия! Человек с чувством юмора в Одессу влюбится, а жлоб с претензиями поимеет сплошной гембель
На следующий день Якобино триумфатором появился на манеже. Органы дали добро. Но репризу «одиннадцать пальцев» запретили.
Домой на Ришельевскую его несли на руках. В прямом смысле. Он стеснялся такого внимания. Ему было неловко. Все остальные считали за честь. «Это, брат, Одесса!..»
Он тогда отшучивался: «Ну вот, дожил пошёл по рукам!..»
Глава восемнадцатая
Весна 1941 года была жаркой. И тревожной. В газетах подчёркнуто мажорно писали о нерушимой дружбе Советского Союза и Германии. Одесситы шутили: «Наши заклятые друзья»
В сердцах людей поселилась неуверенность и страх перед грядущим, которое всем стало казаться неизбежным. Об этом больше молчали. А если и говорили, то только на кухнях, при закрытых дверях, и исключительно шёпотом
Якобино отработал в Саратове и приехал в Одессу домой в начале лета. Нужно было привести в порядок квартиру, которая простояла без хозяина полгода. Наполнить её новым ощущением радости, светом собственной души и комфортом.
Для начала Якобино открыл настежь все окна. В жильё ворвался тонкий аромат начинающих цвести лип. Комната словно заулыбалась, раскрыла объятия. Якобино не удержался, погладил горячую стену квартиры, нагретую южным солнцем. Вытер слой пыли с подоконника, стола и стульев. Мебели мало. Зато какие просторы! За окном Одесса! Благословенная Одесса! Какое счастье!..
Всё случилось ожидаемо неожиданно. «Вероломное нападение германских войск», «Вставай страна огромная!..».
Якобино метался по городу, встречался в цирке с артистами, такими же растерянными, как и он. Молодых одесситов, которым подошёл срок, срочно призвали в армию. Возрастные цирковые, коих военкоматы завернули пока за ненадобностью, не понимали, что делать и как жить. В цирке программа прекратила работать «до особого распоряжения». Многие иногородние запаковали реквизит и разъехались по домам.
Уехали не все. Весь юго-запад уже был перекрыт. Пути-дороги отрезаны вражеское наступление. Стремительное. Беспощадное. Бомбёжки. Разрушения. «За чертой» у многих остались родители, семьи. Ни весточки, ни телефонного звонка. Молчание. Неизвестность
Одесса стала островом в каких-то два месяца. «Большая земля», называемая всеми СССР, теперь была где-то там
Оборона города показала и героизм, и трусость, и человеческую подлость. Война проявляет людей во всех их ипостасях. Здесь, в Одессе, со дня основания города исторически всё было непросто. Некоторые загадочно улыбались, ждали. Немецкая диаспора попряталась по щелям их взяли на заметку, стали таскать по допросам.
Якобино лишний раз не высовывался на улицу. Он уже знавал в своей жизни немецкие погромы Первой мировой, репрессии немцев в Прибалтике во время Революции 1917 года и потом в двадцатых. Хлебнул по полной, едва унеся ноги из Риги в начале Второй мировой войны в 1939-м. Предчувствовал новые беды этнических немцев и теперь. Был уверен, что продолжатся они и после, как бы ни сложилась война.