Венди Уильямс
Язык бабочек. Как воры, коллекционеры и ученые раскрыли секреты самых красивых насекомых в мире
Переводчик Екатерина Луцкая
Научный редактор Андрей Свиридов
Редактор Мария Несмеянова
Издатель П. Подкосов
Руководитель проекта А. Тарасова
Ассистент редакции М. Короченская
Художественное оформление и макет Ю. Буга
Корректоры Е. Барановская, Е. Воеводина, Е. Рудницкая
Компьютерная верстка М. Поташкин
Иллюстрация на обложке Shutterstock.com
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Wendy Williams, 2020
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2023
Уильямс В.
Язык бабочек: Как воры, коллекционеры и ученые раскрыли секреты самых красивых насекомых в мире / Венди Уильямс; Пер. с англ. М.: Альпина нон-фикшн, 2023. (Серия «Животные»).
ISBN 978-5-0013-9883-7
* * *
Посвящается
ЛИНКОЛЬНУ БРАУЭРУ
(19312018)
и памяти убитого экоактивиста
ОМЕРО ГОМЕСА ГОНСАЛЕСА
(19702020)
Природа питает странное пристрастие к шестиногим[1]
МАЙКЛ ЭНДЖЕЛ
Введение
Цвет является средством, которым можно непосредственно влиять на душу[2].
ВАСИЛИЙ КАНДИНСКИЙ
Давным-давно, когда мне было двадцать лет, а денег не было ни гроша, я болталась по Лондону, раздумывая, чем бы таким заняться бесплатным, и забрела в галерею Тейт, где выставлены выдающиеся шедевры мирового искусства, и тут же наткнулась на ошеломляющую работу Уильяма Тёрнера.
Я была потрясена.
Ошарашена.
Сияющая, мерцающая, со всполохами желтого, оранжевого, красного вокруг дымчато-туманных очертаний боевых кораблей в море, эта картина завладела мной.
Если вы видели работы Тёрнера, то поймете, о чем я. Они затрагивают какую-то тайную струну в человеческой душе, запускают некий процесс сродни падению в кроличью нору, и для некоторых из нас обратного пути нет. Это биология. Эволюционные штучки. Наукой это обнаружено недавно, но художники уже давно интуитивно поняли, в чем дело. Это скрытое желание вызывает к жизни особый вид гипнотического транса жажду цвета.
Вот и картина Тёрнера словно заворожила меня.
Я пыталась понять, в чем же ее загадка. Для меня это был уникальный опыт. Об искусстве я не знала ничего. Просто сущий младенец. Понятия не имела, кто такой Тёрнер, не знала, что его считают гением, проложившим дорогу импрессионизму. Я не была заранее готова восторгаться этой работой. Совершенно неведомое ранее чувство.
Сродни первому поцелую.
Никогда больше я не ощущала такого сладостного, изумительного, наивного потрясения.
До тех пор пока
не поймала еще один «удар под дых». На этот раз дело было в кабинете Ларри Гэлла в Йельском университете. Меня поманил к себе безумный, волнующий, порой убийственный мир увлечения бабочками. И вот я познакомилась с Гэллом, умницей-очкариком, компьютерным гуру и хранителем коллекций бабочек и гусениц возрастом более века. Доставленные в Йель со всего мира, разложенные по тысячам коробок, здесь находились тщательно наколотые булавками и любовно описанные экземпляры отряда Lepidoptera чешуекрылых, то есть бабочек.
Как и работа Тёрнера, коробки эти были величайшим произведением искусства. Но в отличие от грандиозных тёрнеровских морских пейзажей, их десятилетиями прятали в сотнях и сотнях специальных климатических ящиков. Их собрали страстные любители бабочек, работавшие в полном одиночестве в кабинетах, джунглях, лабораториях по всему миру. Кое-какие экземпляры датированы аж восемнадцатым веком!
Художники, создавшие их, очевидно, сочетали глубочайшую страсть к цвету с дотошным вниманием к деталям. Эти пестрые собрания результат самоотверженной работы всей жизни мужчин и женщин, склонявшихся над своими столами, работавшими твердой рукой и с такой сосредоточенностью, о которой я могла бы лишь мечтать.
Прошло более сорока лет после судьбоносной встречи с Тёрнером, этой любви с первого взгляда, и вот я вновь была потрясена до глубины души. Мне захотелось увидеть еще. И еще.
Увидеть предстояло очень много. В Йеле хранятся буквально сотни тысяч экземпляров бабочек. Коробки заботливо размещены в выдвижных ящиках застекленных шкафов, которые тянутся от пола до потолка в ожидании того, что когда-то где-то во Вселенной в нашей ли Галактике Млечный Путь или за ее пределами какой-то исследователь (быть может, еще не родившийся) решит ими заняться.
Скрупулезно собранные в аккуратные ряды, целые поддоны могли быть посвящены одному-единственному виду. В идеальном случае на коробках указано, когда и где были взяты экземпляры.
Гэлл терпеливо выдвигал поддоны с бабочками один за другим. Как и тогда, когда я разглядывала картину Тёрнера, я пыталась осмыслить увиденное. Кто бы мог подумать, что коробки с мертвыми насекомыми могут так радовать глаз, быть столь восхитительными, поистине обольстительными?
В конце концов даже Гэлл, фанат своего дела, устал от моих бесконечных «почему». Меня вежливо, учтиво, но решительно выставили вон.
И так я поняла, что «эффект бабочки» (я приспособила этот термин для другой цели) работает, что жажда цвета так глубоко проросла в нашем мозгу, что вполне способна стать аддикцией. То, что сначала было вежливым интересом к причудам некоторых лепидоптерологов, стало моим собственным непреодолимым желанием узнать, кто же они такие, эти странные летучие существа, одни столь крошечные, что почти невидимы, а другие с размахом крыльев около 30 см?
Мне, как и большинству людей, бабочки уже были знакомы. Они сопровождали меня почти всю жизнь: когда я каталась верхом по Скалистым горам или по пышно цветущим полям Вермонта; я во множестве встречала их и на пенсильванских лугах, где росла, и в Сенегале, где мне довелось жить, и во время путешествий по Зимбабве, Кении и ЮАР. Где бы я ни бродила среди трав и диких цветов горными тропами Аппалачей или по взморью полуострова Кейп-Код, везде порхали бабочки.
Конечно, мне приходилось их встречать. И, само собой, они мне нравились. Как же еще? Но я воспринимала их как нечто само собой разумеющееся. И не обращала на них внимания. В смысле пристального, целенаправленного внимания. Откуда они появились? Почему они здесь? Чем они вообще, черт побери, заняты на нашей планете? И что в них есть такое, настойчиво притягивающее к себе человека, что заставляет женщин и мужчин рисковать состоянием и даже жизнью, а порой и погибать в попытках поймать бабочку?
Мое любопытство заставляло меня путешествовать по всему миру временами буквально, а временами благодаря чтению книг или разговорам по телефону с множеством ученых. Они точно знали, что я имею в виду, когда я, упоминая о чешуекрылых, рассказывала им о явленном мне откровении. Постепенно с глаз спала пелена и целая вселенная открылась мне.
Я узнала: язык бабочек это язык цвета.
Именно с помощью сверкания и блеска красок они общаются друг с другом. Порой я представляю себе бабочек первыми в мире художниками. К счастью для нас, человечеству также не чужда радость языка красок. Между нами и этими насекомыми существует древняя общность, позволившая нам выживать на планете вот уже 200 000 лет кряду.
И сегодня бабочки остаются нашими партнерами. Теперь я знаю: изучение бабочек на протяжении XVII в. произвело революцию в нашем понимании природы, тем самым заложив основу научной дисциплины, которую сегодня зовут экологией. И все это, узнала я, началось с кропотливого, тщательного труда одной тринадцатилетней девочки.
Мне стало известно, что, раскрыв секреты бабочек, мы смогли понять, как действует эволюция, а также осознать, что их взаимосвязь с другими живыми существами это основа жизни на нашей планете. Сегодня бабочки помогают нам вполне конкретным образом, служа моделями для новых разработок в области медицинских технологий. К примеру, чешуйки бабочек помогают материаловедам разрабатывать приспособления для страдающих астмой.
Все это невероятно разожгло мое любопытство. Когда я начинала этот проект, я думала, что писать о бабочках не составит никакого труда. Как бы не так! Это поразительно сложные создания, эволюция которых длится уже более 100 млн лет. Удивительно, но, несмотря на успехи, достигнутые нами в изучении бабочек, некоторые их уникальные свойства еще только предстоит понять.
К сожалению, узнала я и то, что численность популяций бабочек снижается, порой очень резко. Тому есть много причин. Найдется и немало способов предотвратить дальнейшие потери. Я узнала, что полное исчезновение бабочек стало бы катастрофой планетарного масштаба, и не только по эстетическим причинам. Их жизнедеятельность обеспечивает жизнеспособность всей мировой экосистемы.
К счастью, ученым уже удалось многого добиться на пути к сохранению видового разнообразия бабочек. Так что надежда на будущее есть. Труд сотен ученых и тысяч энтузиастов-любителей по всему миру меняет ситуацию к лучшему.
Из этой книги вы узнаете, как это происходит.
Часть I
Прошлое
Глава 1
С чего начинается аддикция
Лепидоптерологу пятнышки и узоры на крыле бабочки знакомы не хуже, чем лица собственных домашних. Одному моему знакомому даже лучше[3].
РИЧАРД ФОРТИ. СУХАЯ КЛАДОВАЯ 1 (DRY STOREROOM NO. 1)
Как ни посмотри, а Герман Штреккер был человеком очень странным[4]. Вытянутое лицо, длинная шея, а непослушная борода еще длиннее. Он смахивал на Моисея. Глубоко посаженные глаза излучали скорбь. Он вел неустроенную жизнь подвижника, вплоть до того что забирался в постель прямо в брюках и башмаках.
Днем это был бедный камнерез, специализировавшийся на ангелах для детских надгробий. Ночью же его захватывала другая, глубокая и темная страсть жадная одержимость, постепенно завладевшая всем его существом. Одним людям хочется обладать деньгами. Другим роскошной одеждой, автомобилями, марками, домами.
Штреккеру нужны были бабочки. Чешуекрылые, или Lepidoptera. (Именно так на латыни называют бабочек: lepidos по-гречески «чешуя». Мы еще поговорим об этом подробнее.) Он мечтал обладать хотя бы одним представителем всех до единого видов бабочек на Земле. И он подошел к своей цели довольно близко. Скончался он в 1901 г. (прожив жизнь, преисполненную неослабевающим страстным желанием) и к моменту смерти собрал 50 000 экземпляров. Мне сложно представить, чтобы в доме у человека было так много чего угодно одного. Всему прочему, должно быть, отводилось совсем мало места.
Но это совсем немного по сравнению с коллекцией потомка английских банкиров лорда Уолтера Ротшильда 2,25 млн экземпляров. Лорд Ротшильд жил примерно в то же время и был одним из богатейших людей планеты. У него были специальные помещения для содержания коллекции и люди, нанятые для ухода за ней. Штреккер явно не входил в «золотой процент» жителей Земли. Тем не менее именно его коллекция была на тот момент самой большой в Северной Америке. Учитывая крайнюю бедность этого человека, подозреваю, что мертвыми бабочками, наколотыми на булавки, было завалено все его не слишком просторное жилье.
Штреккер был продуктом своей, Викторианской эпохи. Он даже умер в один год с королевой Викторией. Трагическая его жизнь полна была мертвых младенцев, одиночества, девушек, умерших молодыми, голода и такой невыносимой горечи, будто его история вышла из-под пера Эдгара По. Между прочим, он даже вырезал из камня ворона для входа в особняк одного богатого жителя Филадельфии. И это вполне в его характере. Подобно влюбленному герою «Ворона» По, медленно поглощаемому безумием, Штреккер был человеком отчаянно мрачным. И с возрастом это лишь усугубилось.
Сам он однажды назвал себя «ненасытным»[5]. Никогда, словно царь Мидас, алчущий золота, он не мог достичь удовлетворения. «Душа томится»[6], делился он с другом, выискивая экзотическую бабочку, которую трудно было найти. Когда кто-то прислал ему долгожданную бабочку-птицекрылку (Ornithoptera), он писал: «Даже не стану пытаться описать свои чувства при виде великолепной орнитоптеры. Лишь представьте себе: сбылась мечта моего детства! Ведь я с пяти лет жаждал увидеть зеленую орнитоптеру». В другом письме он задается вопросом: «Почему только Господь вложил в нас неутолимые желания, а затем отказал в средствах их исполнения?»[7]
Ребенком Штреккеру как-то раз довелось увидеть дорогие, с ручными иллюстрациями книги о бабочках в Филадельфийском музее естественной истории. В начале XIX в. северные страны не отличались разнообразием красок. Города покрывал слой копоти и грязи от древесного и угольного дыма. Даже люди, за исключением богачей, одевались в черное и серое. Бесцветен был и мир печати.
А вот книги с ручными иллюстрациями поражали великолепием и красочностью изображений экзотических бабочек из далеких тропических стран. Это был ранневикторианский аналог нынешнего высокобюджетного кино.
Я представляю себе мальчишку Штреккера, завороженного этими книгами не менее, чем я Тёрнером. В его тусклый мир сажи, нищеты и безнадежности словно ворвалась богиня цвета. Он стал ловить бабочек вокруг дома и прикалывать их на доски, чтобы сохранить. Отца его это увлечение приводило в ярость. Мальчику крепко доставалось но Штреккер уже не желал, а быть может, и не мог отказаться от стремления к красоте и солнечному свету.
И он был не одинок. В викторианские времена коллекционирование и присвоение названий Божьим созданиям было одобряемым обществом занятием, его не чуждались представители всех общественных классов. Эта «игра» была дозволена даже женщинам. По всей Европе и Северной Америке коллекционирование насекомых считалось не просто полезной для здоровья деятельностью, но и способом почитать Бога и Его земные творения, и поэтому увлечение это признавалось даже в тех суровых обществах, в которых игры вообще не одобрялись.
У человечества была своего рода «обязанность вести учет»[8], пишет палеонтолог Ричард Форти в книге «Сухая кладовая 1» (Dry Storeroom No. 1) мемуарах о сокровищах, порой беспорядочно валяющихся в подсобках лондонского Музея естественной истории и по сей день.
Эта «обязанность» родом из библейских текстов. В Книге Бытия викторианцы прочли, что Бог создал все живые существа на земле, а затем велел Адаму дать им имена. А перед этим их, конечно же, следовало собрать. «Коллекционирование было страстью викторианских времен, пишет Джим Эндерсби в книге Царственная природа (Imperial Nature). От раковин, водорослей, цветов, насекомых до монет, автографов, книг и автобусных билетов викторианцы всех общественных классов собирали, классифицировали и приводили в порядок свои сокровища, а ненужным обменивались с другими энтузиастами»[9]. (Автобусные билеты?)