Мир в оазисе царил до прибытия в ноябре 1934 года в это отдаленное место англо-эфиопской комиссии, занимавшейся демаркацией границы между провинцией Огаден и Британским Сомалилендом. Комиссию сопровождал эскорт из эфиопских войск (до 1000 человек и три офицера), и между ним и итальянскими офицерами и их подчиненными (в основном сомалийцами) сразу же возникли разногласия эфиопы потребовали от итальянского отряда немедленно покинуть оазис Уольуол итальянцы отказались. С обеих сторон прибыли подкрепления. Комиссия по демаркации выразила свой протест на провокационное поведение итальянцев и уехала, а два отряда стояли друг против друга на расстоянии нескольких метров более двух недель, обмениваясь вызовами и оскорблениями. Итальянские офицеры находились на службе и не могли уйти и увести своих подчиненных из оазиса Уольуол, который они были обязаны охранять. Эфиопы, в свою очередь, не желали уходить с территории, которую они считали своей.
5 декабря 1934 года случилось неизбежное и началось сражение. Победили итальянцы дело завершилось с прибытием нескольких танков и двух самолетов, обстрелявших из пулеметов эфиопский лагерь разгромленные эфиопы отступили с большими потерями. Прошло несколько дней, прежде чем новости о сражении в оазисе Уольуол достигли правительств Эфиопии и Италии. Как обычно каждая из сторон заявила, что ответственность за столкновение полностью лежит на совести другой стороны. Эфиопия потребовала, чтобы все дело было передано в арбитраж в соответствии с договором о дружбе от 2 августа 1928 года (см. выше), но Италия заявила, что обстоятельства столкновения ясны и что об арбитраже не может быть и речи. Италия пожелала, чтобы эфиопские чиновники явились в оазис Уольуол и там, в присутствии итальянских и эфиопских войск принесли извинения и отдали честь итальянскому флагу. Кроме того, от Эфиопии Италия потребовала выплатить крупную денежной компенсацию в качестве возмещения итальянских людских потерь, и подвергнуть серьезному наказанию виновных в преступлении эфиопских должностных лиц. В подтверждение серьезности итальянских намерений итальянские самолеты пролетели над эфиопскими постами в окрестностях оазиса Уольуол и демонстративно сбросили несколько бомб.
В течение 3-х месяцев со дня событий в оазисе Уольуол Эфиопия подавала из Аддис-Абебы на имя Генерального секретаря Лиги Авеноля различные жалобы и заявления на новые действия Италии, которые незамедлительно доводились до сведения всех членов Лиги, а Италия со своей стороны присылала из Рима ответы, в которых она отвергла все обвинения в агрессии и заявляла, что правительство Эфиопии нарушило Устав Лиги. Время шло Италия готовилась к войне, Эфиопия умоляла рассмотреть ее вопросы, в том числе и 17 марта 1935 года, но было не до нее Лига пыталась понять как вести себя в отношении действий Германии. И Лига хотела в деле противостояния нацистской Германии иметь своим союзником фашистскую Италию. Это была позиция не только Великобритании и Франции, но также и СССР. Поэтому делегат Советского Союза в Лиге не делал ничего в деле защиты Эфиопии от вполне очевидных будущих агрессивных действий фашистской Италии.
Муссолини, как мы помним, прекрасно воспользовался политической ситуацией он пригласил французов и англичан на конференцию в Стрезу, согласился со всеми их идеями о мирных планах для Европы, подтвердил свою верность Локарнскому пакту и принял общую резолюцию для внесения в Совет Лиги. В ответ представитель Франции Лаваль и представитель Британии Саймон воздержались в Стрезе от обсуждения африканских замыслов Италии и показали, что они не создадут в Женеве проблем для Италии из-за эфиопской жалобы в Лигу. А так как Британия, Франция и СССР боялись оспаривать ответы Италии, другие члены Совета также не осмелились сделать это. Соответственно, когда 15 апреля 1935 года Совет собрался, итальянский представитель Алоизи повторил суть ответа, данного 23 марта 1935 года в итальянской ноте, и добавил, что он не думает, что какой-либо член Совета потребует рассмотрения этого вопроса на этой сессии. Алоизи отказался давать какие-либо обещания относительно военных мер, которые его правительство было вынуждено принять, но сказал, что Италия теперь приступит к назначению двух членов Арбитражной комиссии, предусмотренной статьей 5 Итало-эфиопского договора о дружбе от 1928 года, и сделает все возможное, чтобы дальнейшая процедура была начата как можно скорее.
Все его коллеги по Лиге, в том числе и представитель СССР, возглавляемые Саймоном и Лавалем, заявили, что раз это так, то Совету нечего обсуждать и что этот вопрос следует внести в повестку дня следующей очередной сессии, которую планировали открыть пять недель спустя. Эфиопии пришлось довольствоваться этими жалкими крохами сочувствия. События следующих недель только расширили пропасть между заявлениями великих держав Лиги, в список которых входила тройка из «фронта Стрезы», и молчаливо примкнувшая к ним СССР, в отношении европейского кризиса и их действиями в отношении кризиса в Африке.
Для сохранения позиции Италии по вооружению Германии «вожди» Лиги прилагали все усилия, чтобы избежать применения Устава Лиги к итало-эфиопскому конфликту. Италия перебрасывала свои войска, боеприпасы и дорожных рабочих в итальянскую Восточную Африку, итальянский вице-министр колоний грозно объявил в Сенате, что Италия должна раз и навсегда урегулировать свои отношения с Эфиопией, а Лига, управляемая Лавалем и Саймоном, продолжала действовать так, будто бы Устав Лиги можно было нарушить в Африке против Эфиопии, но сохранить его применимость в Европе для укрощения нацистской Германии.
Никаких серьезных предупреждений Муссолини сделано не было, и он был убежден, что осуществление его колониальных амбиций не встретит реального сопротивления со стороны Лиги. На очередном заседании 20 мая 1935 года Совет Лиги получил новые жалобы из Аддис-Абебы. Император выразил протест против обвинений итальянской прессы в том, что он мобилизовал свои войска и планирует напасть на итальянские колонии. Император умолял Совет ускорить арбитражное разбирательство и положить конец военным приготовлениям Италии. Из этих двух просьб вторая был намного важнее. Но, столкнувшись с совершенно непримиримой позицией Италии, Совет выбрал разбирательство.
Итальянцы до сих пор отказывались согласиться с учреждением арбитражной комиссии на том основании, что Эфиопия от себя выдвинула кандидатуры француза и американца, в то время как Италия выдвинули двух итальянцев, и Рим настаивал на том, чтобы кандидаты от Эфиопии были эфиопскими подданными. После четырех дней упорных переговоров британцу Идену, сменившему Саймона, и французу Лавалю удалось преодолеть это препятствие. Они также заручились согласием Италии на график работы, который, как они надеялись, может предотвратить дальнейшие препятствия процедуре арбитража. Если к 25 июля 1935 года четверка арбитров не придет к соглашению ни по существу спора, ни по назначению пятого арбитра, Совет должен будет провести новое заседание для рассмотрения вопроса. Точно так же следовало провести новое собрание, если вся процедура арбитража и примирения не была бы завершена к 25 августа 1935 года. Таким образом, только тогда Италия соглашалась за столом Совета Лиги следовать процедуре урегулирования, изложенной в ее Договоре о дружбе с Эфиопией.
Время шло, но Италия находила все новые механизмы для затягивания арбитража. Дело дошло до того, что на одном из заседаний Совета Лиги, на котором председательствовал нарком иностранных дел Союза ССР Литвинов, представитель Италии Алоизи заявил, что шаги, предпринятые Италией для обеспечения защиты своей территории, не могут быть предметом каких-либо обсуждений. Алоизи сослался на то, что так сказал дуче, и его слова были категоричными и окончательными. Впервые в истории Лиги Италия на открытом заседании показала свое жесткое неповиновение Совету Лиги. Никто из членов Совета не решился принять итальянский вызов, унылое заседание Совета проходило почти без дискуссий. Литвинов как председатель представил Совету резолюции, выработанные Лавалем и Иденом. Италия и Эфиопия заявили о своем согласии, и Литвинов попросил своих коллег воздержаться от выступлений. Указанию Литвинова последовали все участники Совета и единственное возражение высказал француз Жезе, профессор международного права в Сорбонне. Он обратил внимание на не обговоренный в резолюции Совета Лиги вопрос о месте работы арбитражной комиссии где оно на территории Италии или в Эфиопии? Вопрос профессора Жезе повис в воздухе. Совет Лиги разошелся, при этом Литвинов на нем не только никак не выступил в защиту Эфиопии, но воспользовался правом председателя и рекомендовал своим коллегам не вести дискуссии.
Совет Лиги фактически так и не принял мер для защиты Эфиопии, поэтому Британия решила идти своим путем. 23 июня 1935 года в Рим был отправлен Иден с проектом оригинального мирного решения. Было предложено, чтобы Эфиопия уступила Италии часть провинции Огаден, включая и всю местность с оазисом Уольуол, к которой произошел вооруженный конфликт. Италия получала возможность построить по новым территориям железную дорогу между своими колониями Итальянской Эритреей и Итальянским Сомали. Эфиопии, в качестве компенсации, Британия отдавала небольшой порт Зейла в Аденском заливе и предоставляла территориальный коридор для строительства железной дороги через Британский Сомалиленд до Эфиопской границы.
Реакция Рима на мирные идеи Лондона была неожиданной. Муссолини отклонил предложения Британии с презрением, и отнесся к изложившему их Идену с минимумом вежливости. Вскоре итальянские пропагандистские службы стали распространять мнение, что британцы вдохновлялись исключительно ревнивым желанием воспрепятствовать колониальному развитию Италии. Дуче противопоставлял британскую позицию позиции Франции. И французы, которые так долго первыми настаивали на тех положениях Устава, которые предназначались для создания общего фронта против агрессии, теперь поддались на итальянскую пропаганду. Их возмутила идея, что Эфиопия может иметь собственное железнодорожное сообщение с морем вместо того, чтобы использовать действующую французскую железнодорожную линию от порта Джибути на Французском берегу Сомали до эфиопского городка Айша, и далее до города Дыре-Дауа и Аддис-Абебы, построенную к 1917 году. Сегодня эта небольшая территория с центром в Джибути продолжает оставаться заморской территорией Франции под именем «Французской территории Аффаров и Исса», но железная дорога там не работает.
Оставим на время нашу «Странную историю» и обратимся к отрывкам из «Африканского дневника» поэта Николая Гумилева, который в 1908 году проехал по вышеупомянутой французской железной дороге от порта Джибути до эфиопского городка Дыре-Дауа.
Дело было так.
«Быстро прошли эти три дня в Джибути. Вечером прогулки, днем валянье на берегу моря с тщетными попытками поймать хоть одного краба, они бегают удивительно быстро, боком, и при малейшей тревоге забиваются в норы, утром работа. По утрам ко мне в гостиницу приходили сомалийцы племени Исса, и я записывал их песни. От них же я узнал, что это племя имеет своего короля Гуссейна, который живет в деревне Харауа, в трехстах километрах к юго-западу от Джибути; что оно находится в постоянной вражде с живущими на север от них данакилями и, увы, всегда побеждаемо последними; что Джибути (по-сомалийски Хамаду) построено на месте не населенного прежде оазиса и что в нескольких днях пути от него есть еще люди, поклоняющиеся черным камням; большинство все же правоверные мусульмане. Европейцы, хорошо знающие страну, рассказали мне еще, что это племя считается одним из самых свирепых и лукавых во всей восточной Африке. Они нападают обыкновенно ночью и вырезают всех без исключенья. Проводникам из этого племени довериться нельзя».
«Три дня прошли. На четвертый, когда было еще темно, слуга-араб со свечой обошел комнаты отеля, будя уезжающих в Дире-Дауа. Еще сонные, но довольные утренним холодком, таким приятным после слепящей жары полудней, мы отправились на вокзал. Наши вещи заранее свезли туда в ручной тележке. Проезд во втором классе, где обыкновенно ездят все европейцы, третий класс предназначен исключительно для туземцев, а в первом, который вдвое дороже и нисколько не лучше второго, обыкновенно ездят только члены дипломатических миссий и немногие немецкие снобы, стоил 62 франка с человека, несколько дорого за десять часов пути, но таковы все колониальные железные дороги. Паровозы носят громкие, но далеко не оправдываемые названия: Слон, Буйвол, Сильный и т. д. Уже в нескольких километрах от Джибути, когда начался подъем, мы двигались с быстротой одного метра в минуту, и два негра шли впереди, посыпая песком мокрые от дождя рельсы.
Вид из окна был унылый, но не лишенный величественности. Пустыня коричневая и грубая, выветрившиеся, все в трещинах и провалах горы и, так как был сезон дождей, мутные потоки и целые озера грязной воды. Из куста выбегает диг-диг, маленькая абиссинская газель, пара шакалов, они всегда ходят парами, смотрят с любопытством. Сомалийцы и данакили с громадной всклокоченной шевелюрой стоят, опираясь на копья. Европейцами исследована лишь небольшая часть страны, именно та, по которой проходит железная дорога, что справа и слева от нее тайна. На маленьких станциях голые черные ребятишки протягивали к нам ручонки и заунывно, как какую-нибудь песню, тянули самое популярное на всем Востоке слово: бакшиш (подарок).
В два часа дня мы прибыли на станцию Айша в 160 километрах от Джибути, то есть на половине дороги. Там буфетчик-грек приготовляет очень недурные завтраки для проезжающих. Этот грек оказался патриотом и нас, как русских, принял с распростертыми объятьями, отвел нам лучшие места, сам прислуживал, но, увы, из того же патриотизма отнесся крайне неласково к нашему другу турецкому консулу. Мне пришлось отвести его в сторону и сделать надлежащее внушение, что было очень трудно, так как он, кроме греческого, говорил только немного по-абиссински.
После завтрака нам было объявлено, что поезд дальше не пойдет, так как дождями размыло путь, и рельсы висят на воздухе».
«На другой день из Джибути прибыл поезд с инженерами и чернорабочими для починки пути. С ними же приехал и курьер, везущий почту для Абиссинии.
К этому времени уже выяснилось, что путь испорчен на протяжении восьмидесяти километров, но что можно попробовать проехать их на дрезине. После долгих препирательств с главным инженером мы достали две дрезины: одну для нас, другую для багажа. С нами поместились ашкеры (абиссинские солдаты), предназначенные нас охранять, и курьер. Пятнадцать рослых сомалийцев, ритмически выкрикивая «ейдехе, ейдехе» род русской «дубинушки», не политической, а рабочей, взялись за ручки дрезин, и мы отправились.
Дорога, действительно, была трудна. Над промоинами рельсы дрожали и гнулись, и кое-где приходилось идти пешком. Солнце палило так, что наши руки и шеи через полчаса покрылись волдырями. По временам сильные порывы ветра обдавали нас пылью. Окрестности были очень богаты дичью. Мы опять видели шакалов, газелей и даже на берегу одного болота нескольких марабу, но они были слишком далеко. Одному из наших ашкеров удалось убить стрепета величиной почти с маленького страуса. Он был очень горд своей удачей.
Через несколько часов мы встретили паровоз и две платформы, подвозившие материалы для починки пути. Нас пригласили перейти на них, и еще час мы ехали таким примитивным способом. Наконец, мы встретили вагон, который на следующее утро должен был отвезти нас в Дире-Дауа. Мы пообедали ананасным вареньем и печеньем, которые у нас случайно оказались, и переночевали на станции. Было холодно, слышался рев гиены. А в восемь часов утра перед нами в роще мимоз замелькали белые домики Дире-Дауа».