Разрядный приказ, а вскоре затем и Конюшенный по устранении оттуда окольничего Алексея Прокофьевича Соковнина, будущего сообщника Цыклера[118], были поручены боярину Тихону Никитичу Стрешневу. Стрешнев в то время был человек зрелых лет (р. 1649). Мы встречаем его в чине стольника уже в 1669 г. В 1679 г. в чине думного дворянина он был назначен вторым воспитателем к царевичу Петру при боярине Родионе Матвеевиче Стрешневе, занимавшем место первого воспитателя. Петр был очень привязан к своему дядьке, как это видно из последующей переписки между ними. «О характере его описать можем только, читаем о Т.Н. Стрешневе у Куракина, что человек лукавый и злого нраву, а ума гораздо среднего, токмо дошел до сего градусу таким образом, понеже был в поддядьках у царя Петра Алексеевича с молодых его лет и признался к его нраву и таким образом был интриган дворовой». Вместе с разрядными делами он соединял в своих руках, по свидетельству того же современника, управление большей части внутренних дел: «был в правлении в Разряде и внутри правления государственного большую часть он дела делал»[119].
Желанием оказать внимание царю Ивану Алексеевичу надо объяснить назначение его воспитателя князя Петра Ивановича Прозоровского начальником приказа Большой казны и Большого прихода. Князь П.И. Прозоровский, сын князя И.С. Прозоровского, убитого в Астрахани во время разинского бунта, проходил исключительно придворную службу, бывал в рындах, был приставом у вселенских патриархов во время их пребывания в Москве в 16661668 гг., наконец, был назначен дядькой царевича Ивана Алексеевича. В августе 1689 г. царевна Софья посылала его к Троице уговаривать Петра от имени Ивана Алексеевича вернуться в Москву, но безрезультатно. В известном письме Петра к царю Ивану от Троицы об устранении царевны Софьи от правления Петр называет князя П.И. Прозоровского «верным боярином». Стрелецкий приказ, один из самых важных за последнее время, наследие Шакловитого, получил боярин князь Иван Борисович Троекуров. Князь И.Б. Троекуров, сын боярина Б.И. Троекурова, значится в стольниках уже в 1653 г., в 1658 г. он «чашничает» во дворце на парадном обеде по случаю прибытия в Москву грузинского царя Теймураза. Нося звание «стольника и ближнего человека», он был, по-видимому, одним из близких людей царя Алексея Михайловича в последние годы царствования. Мы видим его постоянно при особе государя: он поддерживает царя под руку на торжественных выходах, в Троицын день при выходе царя в кремлевские соборы несет перед ним «веник» (букет?), при переезде царя в загородные дворцы Воробьево и Преображенское посылается предварительно «досматривать государевых хором», при разлуке царя с царицей посылается к царице «с здоровьем», т. е. с известием о здоровье государя и для получения сведений о здоровье государыни. Он немало послужил и по администрации. В последние пять лет царствования Алексея Михайловича он стоял во главе Иноземского и Рейтарского приказов, а в 1674 г. ему, кроме того, поручался и Монастырский приказ[120]. По смерти царя Алексея мы видим князя И.Б. Троекурова в чине боярина воеводой в Киеве (1677 г.). Вернувшись с воеводства, он управлял Московским Судным приказом, а в 16801681 гг. вновь посылался на воеводство в Смоленск. До смоленского воеводства и после него князь Иван Борисович постоянно при дворе и получает разные почетные поручения: сопровождает в выездах царя Федора, а после него одинаково и царя Ивана и царя Петра, видимо, обоим им одинаково преданный; или же во время царских походов оставляется с другими боярами «на Москве», т. е. входит в состав боярской комиссии, которой поручается столица на время отсутствия государей; назначается, заменяя особу государей, присутствовать в соборе «у действа Страшного суда», идти за иконами в крестных ходах, обедать у патриарха 15 августа, в день престольного праздника Московской патриархии. Перед назначением в Стрелецкий приказ он управлял некоторое время Поместным приказом (1688 г.)[121]. Во время столкновения Петра с Софьей в августе 1689 г. он играл очень видную роль. Как лицо, пользующееся расположением Петра, он был послан царевной к Троице, как и Прозоровский, уговаривать Петра вернуться в Москву, но тщетно. Он остался у Троицы. Когда Софья 29 августа отправилась сама в Троицкий монастырь, Троекуров был выслан Петром к ней навстречу в село Воздвиженское с приказанием объявить ей, что «с нею поступлено будет нечестно», если она будет продолжать свой путь. Как человек, преданный также и царю Ивану и приятный ему, князь Иван Борисович в сентябре 1689 г. был послан Петром к брату с просьбой удалить Софью из дворца в Новодевичий монастырь.
Приказ Большого дворца был отдан дяде молодой царицы жены Петра Петру Меньшому Абрамовичу Лопухину, ранее, в 1678 г., в чине стольника сидевшему в Иноземском и Рейтарском приказах, в 1681 г. с боярином Иваном Михайловичем Милославским в приказах Большой казны и Большого прихода. В 1683 г. Лопухин был начальником Каменного приказа, а перед самым столкновением Петра с Софьей 31 июля 1689 г. в чине окольничего был назначен заведовать Ямским приказом. Поместный приказ достался Петру Меньшому Васильевичу Шереметеву, ранее бывшему, между прочим, казанским воеводой (1682 г.). Ямской приказ был поручен окольничему Кондратию Фомичу Нарышкину[122]. Начальником Московского Судного приказа был сделан стольник князь Яков Федорович Долгоруков; приказ Казенного двора получил один из ближайших друзей детства Петра, будущий канцлер, постельничий Гавриил Головкин[123]. В трех приказах удержались лица, управлявшие ими и при Софье: в Сибирском князь Иван Борисович Репнин, в Аптекарском боярин князь Яков Никитич Одоевский и, наконец, в Казанском дворце кравчий князь Борис Алексеевич Голицын, правивший этим приказом с 1683 г.[124] Князя Б.А. Голицына, главного руководителя Петра в столкновении с царевной Софьей, Куракин считает единственным выдающимся умом в составе нового правительства: «Был человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию»[125]. Голицын, так же как и его двоюродный брат князь Василий Васильевич, отличался большой склонностью к иноземцам, был первый, который, по свидетельству того же Куракина, «начал с офицерами и купцами иноземными обходиться». В 1688 г. он особенно близко пoзнакомился с двумя иностранными офицерами: Гордоном и Лефортом. 25 июля этого же года Гордон был приглашен к Голицыну обедать, а 15 сентября Голицын был на обеде у Лефорта и от него заехал к Гордону. Он, несомненно, содействовал в 1689 г. сближению Петра с этими офицерами[126].
Начальники приказов составляли в 1690-х гг. как бы объединенный кабинет, в котором до смерти царицы Натальи (1694 г.) Л.К. Нарышкин был председателем. Иностранцы прямо и называют его «первым министром», а Куракин рассказывает, что все остальные министры должны были докладывать ему по своим ведомствам: «Также к нему все министры принадлежали и о всех делах доносили, кроме князя Бориса Алексеевича Голицына и Тихона Стрешнева». Перед этими наиболее влиятельными членами кабинета, по словам Куракина, остальные бояре, даже знатнейших фамилий, были «без всякого повоира (pouvoir) в консилии или в палате, токмо были спектакулями (зрителями)»[127]. Правление кабинета продолжалось около 10 лет (16891699 гг.) и не ознаменовалось решительно ничем выдающимся во внутренних делах.
VIII. Петр в 1690 г
Личное участие Петра в борьбе с сестрой не следует преувеличивать. Он в этой борьбе был все же гораздо более символом, чем активно действующим лицом с собственной инициативой.
Правда, в иные моменты он гневно выступает сам, но выступает, возбужденный разговорами окружающих. Его именем действовала и распоряжалась партия с князем Б.А. Голицыным во главе. Его личные, наиболее захватывающие его интересы далеко не замыкались в сфере этой борьбы и не поглощались ею.
В самый напряженный период столкновения с Софьей, в августовские дни 1689 г., внимание Петра устремляется на те же самые предметы и дела, на которые оно направлялось и раньше. Будучи у Троицы, он живо следит за производившимися тогда в Преображенском потешными постройками, и в особенности за постройкой потешного корабля, и 20 августа приказывает «кормить и поить состоящего у того корабельного дела иноземца против иных его братьи иноземцев»[128]. Едва только расправившись с Шакловитым и его сообщниками, Петр от Троицы вместе с матерью и женой 15 сентября выехал в находящуюся неподалеку Александрову слободу, куда прибыл 16-го и где провел целую неделю, поглощенный военными экзерцициями, происходившими под руководством сопровождавшего двор генерала Гордона. Свет на пребывание царя в Александровой слободе и на занятия его там бросает нам дневник Гордона. 17 сентября Гордон был вызван к царю, показывал ему учение солдат и имел с ним, как он отмечает в своем дневнике, продолжительную беседу. 18-го Гордон производил перед государем конное учение и боевую стрельбу; 19-го двор из Александровой слободы выезжал в находящуюся в 10 верстах от слободы Лукьянову пустынь, возле которой также происходило конное учение, и в тот же день опять вернулся в слободу. Во время этих кавалерийских упражнений Гордон свалился с лошади и повредил себе руку. Царь подошел к нему, принял в нем участие и казался очень обеспокоен этим происшествием. Несмотря на полученный ушиб, Гордон 20 и 21 сентября вновь руководит разного рода военными упражнениями в поле, причем 21-го эти упражнения продолжались до позднего вечера. 22 сентября Петр выехал из слободы и, переночевав в деревне Слятино, 23-го прибыл к Троице. «Марсовы и Нептуновы потехи», как Петр называл военные и морские упражнения, всецело владеют его вниманием. Государственными делами он совсем не интересуется и при жизни матери в правление совершенно не вмешивается.
6 октября 1689 г., после того как удалось настоять на переселении бывшей правительницы в Новодевичий монастырь, двор Петра тронулся в Москву. С переездом в столицу опять пошел своим чинным, размеренным ходом годовой круг царского обихода, движение которого было нарушено драматическими августовскими и сентябрьскими событиями. Можно заметить даже, что в 1690 и 1691 гг. Петр, очевидно под воздействием настояний матери, соблюдает, по крайней мере по внешности, все требования кремлевского ритуала строже, чем в предыдущее время, хотя, конечно, и не с той точностью, как царь Иван Алексеевич. Понемногу, однако, в этот царский обиход XVII в. вкрадываются новые, вносимые живой личностью младшего царя черты. Бросаются также в глаза за 1690-е гг. особенно дружные и тесные отношения между братьями-царями, держащимися постоянно вместе под высшим руководством царицы Натальи Кирилловны.
По возвращении от Троицы Петр октябрь и первые три недели ноября 1689 г. проводит в столице с кратковременными однодневными выездами 15 и 24 октября в Преображенское, а 31 октября и 6 ноября в Коломенское. 21 ноября оба царя выезжали на богомолье в Саввин-Сторожевский монастырь, откуда вернулись 27 ноября и проследовали в Преображенское, где и оставались до 7 декабря. С этого числа и по 27 апреля Петр все время находился в Москве. 20 декабря в навечерие праздника Петра митрополита оба государя были по обычаю у вечерни и молебного пения в Успенском соборе, а в самый день празднования там же у обедни. 24 декабря, в рождественский сочельник, государи, отслушав литургию в своих дворцовых церквах на верху царь Иван Алексеевич в церкви Живоносного Христова Воскресения, а царь Петр в церкви Апостолов Петра и Павла выходили после литургии на действо многолетия, совершаемое патриархом. После этого действа приносились там же, в соборе, взаимные поздравления с наступающим праздником: патриарх и власти поздравляли государей, а государи поздравляли патриарха и властей. Затем приносили поздравление государям бояре и служилые чины, причем поздравительную речь говорил князь Я.Н. Одоевский, государи отвечали боярам и служилым людям милостивым словом. Церемония закончилась взаимными поздравлениями находившихся в соборе духовных и светских чинов. В самый день Рождества государи слушали литургию в тех же своих дворцовых церквах, а после литургии в пятом часу дня, по нашему счету во втором часу пополудни, принимали у себя в Передней патриарха с Освященным собором, являвшихся «славить Христа».
5 января 1690 г. крещенский сочельник справлялся так же, как и рождественский, с тем же выходом государей в Успенский собор к действу многолетия и с теми же поздравлениями. 6 января, в Крещение, Петр участвовал в торжестве, на котором в прежние годы его присутствие не отмечалось, в шествии на Иордань к освящению воды. После обедни, отслушанной в своих дворцовых церквах, в четвертом часу дня, т. е. в двенадцатом по нашему счету, государи возложили на себя в Мастерской палате царские одежды: порфиры, диадимы и Мономаховы шапки, и шествовали с верху в сопровождении думных и ближних людей, высшего дворянства, дьяков и гостей в Успенский собор Постельным крыльцом и через Красную лестницу. Войдя в собор, государи прикладывались к иконам и мощам при пении патриаршими певчими многолетия. В собор за государями входили лишь думные и ближние люди, а стольники, стряпчие, дворяне, дьяки и гости, не входя в собор, становились по обе стороны рундука (помоста), устроенного от Успенского собора к Архангельскому. По окончании многолетия, преподав государям благословение, патриарх с Освященным собором, начав пение молебствия, двинулись за крестами и иконами через западные двери собора крестным ходом на Иордань. Государи, выйдя из храма, ожидали в южных дверях, ведущих на Соборную площадь. Поравнявшись с государями, патриарх осенял их животворящим крестом, а власти им кланялись, и с этого момента государи вступили в процессию, процессию открывали стрельцы в числе 600 в цветном лучшем платье с нарядными протазанами и копьями. За духовенством и иконами, предшествуя государям, шли служилые московские чины, начиная с младших по трое в ряд в бархатных кафтанах, за ними двигались московские же чины, ближние и думные люди в золотных кафтанах. Государей сопровождала свита из бояр и думных дворян, а за свитой шел «окольничей» князь И.С. Хотетовский «для оберегания их государского шествия от утеснения нижних чинов людей» это и была, кажется, первоначальная, древнейшая обязанность окольничего. За окольничим выступали «гости в золотных же кафтанах, да приказные и иных чинов люди множество». Процессию замыкали дьяки Конюшенного приказа, за которыми везены были «государские большие нарядные сани», сопровождаемые столповыми приказчиками, стремянными конюхами и иными конюшенного чина людьми. По обеим сторонам крестного хода двигались стрельцы в цветных кафтанах с золочеными пищалями, выдававшимися им на этот случай из Оружейной палаты. Не участвовавшие в процессии солдатские и стрелецкие полки были выстроены на Соборной площадке и на площади перед Чудовым монастырем, а также на Москве-реке около Иордани до Москворецких и Всесвятских ворот и по противоположному берегу реки в Садовниках «с знамены и барабаны и со всем ратным строем в цветном платье». Когда государи, достигнув Иордани, стали на приготовленном для них месте, патриарх роздал государям и присутствующим зажженные свечи и начал действо освящения воды. Во время погружения креста в воду подполковники, капитаны и знаменщики солдатских и стрелецких полков принесли знамена к надолбам, которые построены были около Иордани. Освятив воду, патриарх кропил ею государей и принес им поздравление. Следовали затем взаимные поздравления с речью боярина князя Алексея Андреевича Голицына подобно тому, как это происходило в Успенском соборе. Были окроплены принесенные знамена полков, и процессия двинулась обратно в том же порядке в Успенский собор. Государи из собора отбыли к себе на верх. У Тайницкой башни «для смотрения того их, государского, выходу» были отведены места комиссару датского короля Андрею Бутенанту фон Розенбушу с королевскими дворянами и иных окрестных государств иноземцами, а также бывшей в Москве депутации от донских казаков атаману Фролу Миняеву со товарищи. Хоругви и иконы, блестящие ризы духовенства, раззолоченная толпа бояр и придворных, разноцветное стрелецкое войско, пестрая толпа народа, звон кремлевских колоколов все это должно было произвести внушительное впечатление на иностранцев и на донских казаков[129]