В голове Махли зашумело, ноги вдруг стали непослушными. Он опустился на пол. Не удержался, завалился на спину.
Меняла больше не чувствовал своего тела. Мысли наплывали друг на друга, путались: «Сейчас придет Мерит, а у меня беспорядок. Сын Хафрома зачем здесь? Надо его прогнать».
Он начал задыхаться, широко открыл рот в попытке заглотить побольше воздуха, все тело его напряглось, руки и ноги судорожно вытянулись.
Внезапно перед Махли предстал человек с головой шакала.
«Анубис, понял меняла. Сейчас он подхватит мою душу и полетит в Дуат, подземное царство Осириса[15], дабы в судный час положить на чашу весов богини справедливости Маат. Неужели египтяне все же приняли меня за своего, раз допускают хабиру в свой загробный мир?» уже перед самым погружением в небытие счастливо улыбнулся Махли.
Шуну отнес бычью шкуру на другой конец деревни, в мастерскую кожевников. Старший мастер согласился ее выделать, но с уговором: половину кожи оставляет себе.
«Половину, так половину. Главное, чтобы мне на кнут хватило. Самому заняться шкурой затратно. Воду надо? Надо. А чтобы ее натаскать, осел нужен. Хорошо еще, если осел при бурдюках будет. Если нет опять к кому-то идти, кланяться. Соль нужна для рассола. И немало. Рыбу тогда нечем будет солить. И на еду не останется. Потом шкуру надо будет мездрить, обезжиривать, жировать. Нет уж, каждый должен заниматься своим делом!»
Шуну мог рассчитаться и серебром, что принес сын, тогда вся кожа осталась бы у него. Но пока неизвестно, каким путем серебро попало в руки Эли, никто не должен знать об этой странной истории.
Шуну возвращался от кожевника домой, а в голове свербила одна мысль: «Правду ли Эли сказал или соврал? Какой глупец всучил моему сыну серебро? За что?! Если это правда, брат чем думал, когда отпускал детей одних, с кучей серебра в корзине?! Не мог Махли так поступить! Или мог? Голова кругом. Пока с братом не увижусь не будет моей душе покоя!»
Еще издалека Шуну услышал тонкий голос, похожий на плач ребенка. Не узнать Кеби, мать Горуса, было трудно.
Египтянка, невысокая женщина средних лет, в длинном платье, с платком на плечах, стояла посреди двора и что-то рассказывала Кара. Горус и Эли стояли подле. Завидев хозяина дома, египтянка замолкла, суетливо накинула платок с плеч на голову.
Кара дождалась, пока Шуну подойдет к ним, протянула ему горсть рубленых пластин на ладони.
Вот, у Горуса было. Говорит, Эли подарил, с беспокойством смотрела Кара в глаза мужу.
Это так? Шуну строго уставился на сына.
Эли не смутил суровый взгляд.
У Горуса нет отца. Кто ему поможет?
Шуну увидел упрямую складку у сына на переносице и подумал: «А может, все правда? Может, действительно ему серебро подарили? Мало ли что в жизни случается? А Эли прямо смотрит, глаз не отводит»
И махнул рукой:
Ладно, Кеби, оставь серебро себе. Горус, надеюсь, не забудет доброту моего сына, выручит, если что положил он руку на голову Эли.
От понимания того, что серебро у них остается, Кеби радостно заулыбалась. Ее маленькое морщинистое лицо, похожее на обезьянью мордашку, засветилось от счастья.
А я испугалась, затараторила египтянка, взяв Горуса за руку. Думала, мой охламон стащил где-то.
Горус возмущенно заворчал:
Чего сразу стащил?!
Когда они ушли, Шуну все-таки дал подзатыльник сыну. Не сильно, скорее для острастки.
В следующий раз у меня разрешение спрашивай, прежде чем что-либо раздавать, понял?
Понял, буркнул в ответ Эли.
Глава 3
Зэев с несколькими мальчишками стоял во дворе своего жилища, наблюдал за тем, как на соседнем дворе отец Эли привечал гостя. Это он, Зэев, и его товарищи, сопроводили знатного господина в богатом одеянии и его слугу к соседям. Египтянин так и спросил, застав их компанию за игрой: «Где живет мальчик по имени Эли, у которого дядя Махли жил в городе?»
Дядя Шуну низко кланялся знатному гостю, каждый раз, при поклоне, трогая за край его одежды. Во имя бога Амона-Ра просил прощения у египтянина за свою бороду: не до нее было, болел сильно, чуть живой остался. Если господин велит, он тут-же отрежет ее самым тупым ножом, что найдется в деревне, чтобы впредь неповадно было. Нет?! Не надо?! Ну и хорошо, как только господин покинет его жилище, он, не мешкая, сбреет бороду. Амон-Ра тому свидетель. А пока пусть господин простит его за бедность, за то, что ради гостеприимства вынужден пригласить столь высокого гостя в свое жалкое жилище. За то, что ему, бедному хабиру, придется потчевать дорогого гостя простой пищей, тем, что Амон-Ра послал ему за его честный и тяжелый труд.
Тетя Кара, Агарон и Гила все это время стояли, сгрудившись у входа в дом, низко склонив в почтении головы.
Гость, невысокий египтянин в длинной прямой тунике, в кожаных сандалиях, с широкими золотыми браслетами на запястьях и щиколотках, чуть склонив голову, слушал приветственную речь хозяина жилища.
Дождавшись, когда дядя Шуну закончит рассыпать перед ним восхваления, он велел хозяину не возносить его столь высоко, напомнив, что на суде у Осириса они все будут равны.
Наклонился, чтобы отогнуть край холщовой ткани на большой корзине у ног.
Мальчишки чуть изгородь не свалили, пытаясь разглядеть что там?
Египтянин велел слуге внести в дом корзину. По тому, с каким трудом тот поднял ее, было видно: подарков много.
Вскоре двор соседей опустел. Но ненадолго. Из жилища выбежал Агарон.
Кто-нибудь сбегайте в мастерскую кожевников, позовите Эли домой, оглядел Агарон взволнованными глазами мальчишек.
Двоих как ветром сдуло.
Агарон вернулся к себе.
Переулок начал быстро заполняться людьми. Самые любопытные из них негромко окликали мальчишек, требуя рассказать о случившемся. Но, не добившись внятного ответа, сами строили догадки.
Наконец, Эли в сопровождении уже не двух гораздо больше мальчишек появился в начале переулка. Он недоуменно крутил головой. Казалось, все жители деревни собралась на крохотном пятачке перед его домом.
Гила выбежала во двор. По ее заплаканным глазам было видно, что она чем-то расстроена. Но, завидев брата, она широко заулыбалась, замахала ему руками:
Эли, братик, быстрей иди домой!
Прошло немало времени, когда они вновь вышли во двор: египтянин, его слуга и вся семья Эли.
Совершенно не обращая внимания на многочисленную толпу зевак, они тепло попрощались у калитки, словно были знакомы тысячу лет.
Вельможа погладил Эли по лысой голове и со счастливой улыбкой на загорелом лице широко зашагал по переулку. Слуга за ним.
Семья Эли, живо переговариваясь, поспешила обратно в дом.
Эли, иди сюда! Зэев замахал руками, пока друг вслед за своими не скрылся внутри.
Эли, Эли, иди сюда! закричали мальчишки наперебой.
Уж очень им всем хотелось из первых уст узнать, с какой целью столь знатный господин посетил их деревню.
Ну?! поторопили они молчащего друга.
Дядю Махли убили ответил Эли и замолчал.
Мальчишки постояли переминаясь, а потом побежали разносить по деревне весть.
Остался один Зэев.
Египтянин хочет забрать меня к себе, Эли растерянно смотрел на друга.
Зэева словно палкой ударили по спине, так пошатнула его эта весть.
Почему хочет забрать?
Сказал, что я похож на его сына. Он умер давно. Его сын. А я похож.
Ну и что! запальчиво глянул Зэев в ту сторону, где скрылся гость. Мало ли что похож! Пусть себе кого другого поищет, его уши горели от возмущения. А ты что ему сказал?! с надеждой в глазах уставился он на товарища.
Я бы отказался, но что скажет отец? отвел Эли взгляд в сторону от пытливых черных глаз товарища.
Эли, ты же мне обещал, когда мы вырастем, уведем всех хабиру в Ханаан! выступили слезы обиды на глазах Зэева.
Конечно, уведем, Зэев, ты не сомневайся! поспешил успокоить его Эли. Я научусь читать и писать. Стану как Шамма-писец. Меня будут все слушаться, будут делать то, что я им велю
Зэев словно заново прозрел! Конечно, как он сам до этого не додумался! А Эли-то, какой молодец!
Подожди меня, я сейчас сорвался с места Зэев, быстро захромал в сторону своего жилища. Вскоре он вернулся с куском козлиной шкуры в одной руке, кремневым ножом в другой. Давай, перелезай ко мне, поклянемся на карте, ты и я, что мы вместе освободим хабиру от египтян.
Эли осторожно перешагнул через изгородь.
Зэев сел на землю, вытянув ноги перед собой, положил ладонь правой руки на козью шкуру с нарисованной картой, взглядом попросил Эли сделать то же самое.
Клянусь! начал он. Ты чего молчишь
Клянусь, эхом повторил Эли.
вывести свой народ из земли египетской в Ханаан! Если я изменю клятве, пусть Зэев ненадолго задумался, прежде чем продолжить. Пусть ужасный и справедливый бог Сетх вырвет сердце из моей груди и закопает глубоко в песок, а тело мое превратит в червей!
Зэев крепко ухватил Эли за запястье, резким движением сделал надрез каменным ножом на его предплечье. Эли даже не успел толком испугаться, увидев выступившие капли крови на ране. То же самое Зэев проделал со своей рукой. Затем он обмакнул указательный палец в рану на руке Эли, провел им по карте. То же самое он повторил со своей кровью. В результате получился крест, где-то между нарисованными горами.
Духи наших предков были свидетелями нашей клятвы, осипшим от волнения голосом завершил Зэев. Когда мы станем взрослыми, мы покажем нашу карту всем. Они увидят, что мы поклялись на крови, и пойдут за нами в Ханаан!
Часть 2
Глава 1
В третий месяц периода перет[16] во второй год правления фараона Хоремхеба учитель права в школе писцов Саба, широкоплечий мужчина средних лет в белоснежной накидке, достал из льняной сумки на плече ключ с фигурной ручкой в виде леопарда, вставил в замочную скважину. Со скрежетом ключ повернулся в замке, дверь из темного дерева, усиленная медными полосами, от толчка со скрипом отворилась.
Петли надо будет смазать, обернулся учитель к Мшэт.
Вчерашний выпускник школы писцов в светлом схенти стоял рядом, возле большого чана с водой. Продолговатый лоб, небольшие серые глаза, подведенные сурьмой, смотрящие на Сабу с некоторым волнением, прямой нос, резко очерченные губы. Ямочка на угловатом подбородке.
Проходи, Мшэт, смелей, учитель Саба взял его за руку и подтолкнул к двери.
Юноша поправил на плече сумку из тонкой кожи с откидной крышкой и переступил порог архива.
Утрамбованный глиняный пол. Побеленная штукатурка на стенах кое-где пошла трещинами. Стеллажи из кедра в четыре ряда упирались в потолок справа и слева от входа. Несколько стоек у стеллажей ради устойчивости были подбиты клиньями.
«Мда-а-а, нужен ремонт, словно, впервые увидел помещение Саба. До этого он как-то не особо обращал внимания на его запущенный вид. А ведь архив важнейшая составная часть жизни города! Здесь, на полках, в плетеных корзинах лежат свитки, которые таят в себе судьбы всех здешних жителей: от мала до велика».
Прямо напротив двери под узкими вертикальными окнами стоял низкий столик из черного дерева с ножками в форме бычьих копыт. Над рабочим местом заведующего архивом Хуфу на стене художник изобразил охоту фараона на зверей. Антилопы, пара львов, пантера и крокодил бежали, тесно прижавшись, друг к другу, а фараон с колесницы, запряженной двумя конями, приготовился метнуть в них копье. Когда-то яркие краски поблекли. Справа от столика стоял деревянный сундук с фигурными ручками по бокам. Цветы лотоса из листовой меди на его крышке невольно притягивали взгляд.
Там самое ценное, что есть в архиве, проследил за взглядом юноши Саба. «Свод законов Зала суда» и «Главы о выходе к свету дня».
Юноша попытался открыть сундук, но тот оказался заперт.
Наверное, ключ господин Хуфу с собой унес, учитель недовольно качнул головой.
«Неладное в последнее время творится с Хуфу, поморщился он как от зубной боли. На старости лет начал спиваться мой верный соратник, добрый и отзывчивый друг. Все не может забыть жену. Подумаешь, сбежала из города с молодым купцом, давно бы себе другую нашел».
Теперь о твоих обязанностях, Мшэт. Слушай внимательно и запоминай. Все дела, что поступают в архив, фиксируются здесь. Саба выдвинул с нижней полки стеллажа плетеный короб с крышкой, достал оттуда свиток, передал юноше. Посмотри для примера.
Тот склонился над папирусом.
Дождавшись, когда Мшэт поднимет голову, учитель забрал у него свиток, вернул на прежнее место.
Как видишь, ничего сложного. Пишешь: год и месяц правления фараона, имя писца, сдающего отчет. Визируешь печатью.
После этих слов Саба достал из сумки перевязанный бечевкой мешочек, протянул парню:
Держи.
Мшэт развязал узелок, достал оттуда искусно вырезанную из зеленого камня печать в виде жука-скарабея. На одной ее стороне было вырезано изображение гепарда, на другой имя бога Ра.
Береги печать, никому не передавай. Сам знаешь, что бывает за подделку документов. Тебя, может быть, и не казнят, но учитель многозначительно посмотрел на юношу.
Мшэт бережно положил печать себе в сумку.
Здесь лежат чистые папирусы, здесь по годам поступления: деловые бумаги, письма, завещания, списки жрецов храма и должностных лиц, ведомости о выполнении разных работ и других повинностей в пользу храма, поденные записи, расписки, прохаживаясь вдоль стеллажей, вельможа продолжал знакомить юношу с профессией
Оглянувшись, Саба увидел в глазах Мшэта панику. Будь на месте того кто другой, Саба рассердился бы и выгнал его взашей из архива. Но перед ним приемный сын Потифара.
Ты не представляешь, как тебе повезло, положил Саба загорелую руку на плечо парня, увидел, что серебряный перстень с изумрудным камнем на его безымянном пальце сбился набок. Большим пальцем он поправил кольцо. Если бы не Потифар, сидел бы ты сейчас в зале суда и вел запись допроса какого-нибудь бедолаги. Поверь мне, это очень тяжело вести запись допроса. Иной раз обвиняемый или обвинитель такую чушь несет, путается в показаниях, меняет их так часто, что несчастный писец, обливаясь потом, только и успевает менять папирусы. Но и это не все! Когда участники процесса разойдутся: кто домой, кто в темницу, писец должен будет начисто переписать все: без исправлений и помарок, со смыслом. Ты этого хочешь? Саба посмотрел на Мшэта по-доброму, по-родственному. Скоро твои товарищи потянутся в архив сдавать отчеты, сам увидишь и услышишь, как тебе повезло, потрепал его по щеке учитель. И жалованье у тебя будет повышенное.
Страх в глазах парня сменилась на растерянность.
«Ну и ладно, хватит на этом. Об остальном Потифар позаботится».
Если у тебя больше нет ко мне вопросов, Саба направился к выходу, ключ от двери я в замке оставил. Обустраивайся, привыкай.
Скрипнула дверь учитель ушел.
Оставшись наедине со своими мыслями, Эли (а это был он) вновь почувствовал, как страх заполняет его нутро. А вдруг он не справится со своей должностью?! А если печать потеряется?!
Несмотря на приятную прохладу в помещении, юноша почувствовал, как увлажнились его подмышки. Наверное, для учителя все, что он говорил, звучало обыденно, буднично. Оно и понятно: человек многие годы варится в этом соку, знает свое дело от и до. Но для Эли каждое слово учителя было сродни укусу скорпиона: не смертельно, но беспокоит.
Эли сел на циновку, положил ладони на темную поверхность столика, огляделся. Стены архива выглядели не столь мрачными, как показалось с первого взгляда. Подергал крышку сундука вдруг откроется. Нет, не открылась
Потифар как-то приносил домой свитки из тонкой кожи «Главы о выходе к свету дня», богато украшенные рисунками со сценами погребения, совершения заупокойного ритуала, посмертного суда. В школе по таким копиям заставляли заучивать тексты наизусть.