«Тео не убивал, твердила я себе. Просто у Каро оказалась невыявленная патология сердца».
Она умерла рано утром, во время пробежки по парку сердце остановилось, она упала и умерла. С кем угодно может случиться, сказал мне коп. Многие люди живут с патологиями и ничего не знают о них.
«Как бы ни выглядела моя смерть, она не случайна»
Фраза из письма сестры вспомнилась мне так внезапно, что я даже вскрикнула, чем заслужила недовольный взгляд священника. Он и так всю службу сохранял выражение лица раннего христианского мученика, проповедующего язычникам. Прикусив язык, я сидела молча, пока Джуд Лазаре, подруга Каро, читала отрывок из Библии: «А души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелью, и отшествие от нас уничтожением, но они пребывают /в мире»[2].
Зацепившись мыслью за эти слова, я старалась не отпускать их от себя, пока Джуд читала дальше. «Каро пребывает в мире», думала я. Тот коп сказал мне, что она не мучилась, что смерть была мгновенной и легкой.
«Заставь его ответить за мою смерть, чего бы это тебе ни стоило»
Я обвела церковь глазами, ища Тео, и уперлась взглядом в его затылок. Он сидел на передней скамье, с родственниками. Я тоже должна была быть там и была бы, если б не мой отец. Тео даже отсутствовал в Нью-Йорке, когда умерла Каро, напомнила я себе. Копы не сразу смогли с ним связаться, он был в самолете. Как он может быть виновен в смерти Каро?
Когда настала очередь Тео говорить и он поднялся, мне вдруг показалось, что во всей громадной церкви нас осталось лишь двое я и он. Мне-то мой зять всегда нравился. Я познакомилась с Тео вскоре после того, как мы с Каро восстановили отношения после нескольких лет молчания она как раз только-только начала с ним встречаться. Признаюсь, что я буквально возненавидела его еще до того, как увидела, дело в том, что сестра сразу сказала мне, что он кто-то вроде Хитклиффа, а я всегда терпеть не могла «Грозовой перевал». Но, когда мы все же встретились, я поняла, что мне импонирует его серьезность, его неумение поддерживать пустой светский разговор и даже его сардонический юмор. Люди обычно стараются произвести наилучшее впечатление на других и прячут свое истинное «я» под маской условностей, так что на их фоне прямота Тео бодрит, как холодный душ. Мы с ним едва успели познакомиться, а он уже выдал мне: «Каро рассказывала, что ты еще в юности ушла из дома и жила с подругой до конца школы. Ты смелая. Мой отец сплавил меня в частную школу, которую я терпеть не мог, а я, вместо того чтобы сбежать оттуда, накачивал себя наркотиками как дурак».
Сидя на похоронах сестры, я спрашивала себя, не приняла ли тогда бессердечность за искренность.
Спасибо вам всем за то, что пришли, звучал между тем поставленный голос Тео. Его акцент Каро называла «среднеатлантическим», что всегда наводило меня на мысль о плавучем рыбзаводе посреди океана. Безупречная интонация выдавала богатство и хорошее воспитание, но из-за нее каждое слово у него выходило будто залитым тонкой корочкой льда, словно кусок рыбного филе, и мне всякий раз становилось холодно. Не могу выразить, как много это для меня значит. Знаю, что Кэролайн удивилась бы, если б узнала, скольким людям она была дорога.
Его слова были подобраны безупречно, подача выше всяких похвал. Тео говорил сам, не заглядывая в бумажку, так что слушать его было одно удовольствие, да и смотреть на него тоже: черные волнистые волосы, синие глаза, шесть фунтов и один дюйм чистой мускулатуры упакованы в дорогой костюм, пошитый на заказ. Правда, глаза у него были абсолютно сухи, но меня, урожденную Кроули, это не смущало: в нашей семье тоже ни из кого слезинки не выжмешь. Холодная сдержанность мне как раз понятна. Речь Тео текла размеренно, без долгих пауз и без эмоций. Каждое слово сверкало, словно отполированная монетка, брошенная в фонтан.
Поминальная служба закончилась в рекордно короткие сроки почти все гости брали пример с Трэкстонов и сидели, словно деревянные; лишь немногие смельчаки отважились подойти к священнику под благословение, а причастие никому даже не предложили. Тео еще до похорон спрашивал меня, не хочу ли я сказать пару слов над гробом сестры, и я порадовалась, что сказала «нет». Пока он прощался с Каро, а потом отходил от гроба, я следила за ним глазами, не в силах двинуться с места, будто в трансе. Я понимала, что надо поговорить с ним, но не знала, с чего начать.
Но не успела я на что-нибудь решиться, как под сводами церкви раздался пронзительный голосок:
Не трогай меня!
Я сразу узнала голос Тедди. Тео на полушаге развернулся и побежал к сыну. Когда я вскочила, он уже был возле Тедди, загораживая его от фотоаппарата, который держал высокий крепкий мужик.
Я его пальцем не тронул!
Тронул! выпалил Тедди.
Одной рукой Тео схватил мужика за воротник, другой выбил у него из рук фотоаппарат; тот хряпнулся о каменный пол и тут же затрещал под ногой Тео.
Отстань от моего сына! Он сказал это не громко, но слова прокатились по всей церкви. Оттолкнув незадачливого фотографа, схватил малыша на руки и повернулся, чтобы уйти.
Фотограф бросился за ним, явно собираясь продолжить дискуссию не мирным путем, однако тяжелые шаги выдали его намерения, Тео развернулся и встретил его ударом кулака в лицо. Мужик рухнул как подкошенный, а Тео, не выпуская Тедди, вышел из церкви через боковую дверь.
С трудом сохраняя равновесие на дурацких каблуках, которые подарила мне Каро, я кое-как добралась до выхода, спустилась по ступенькам, но на тротуаре все же зацепилась за что-то и чуть не грохнулась на четвереньки. Тихо матерясь, выпрямилась под пулеметным огнем фотовспышек: газетные стервятники щелкали затворами, и я поняла сейчас они сольют все это в онлайн, и поползут сплетни, что на похоронах сестры я была пьяна в стельку, хотя я вообще не пью.
Но меня беспокоило другое: я еще никогда не видела, чтобы мой зять поднял на кого-то руку. Омерзительная сцена в церкви открыла мне глаза на другого Тео. Пока Каро была жива, мы пару раз в месяц ходили куда-нибудь вместе, и каждую неделю созванивались или списывались. Это создавало у меня иллюзию близости с сестрой, главным образом потому, что она была в курсе всех моих проблем. А своих у нее как будто не было во всяком случае, так мне казалось. Я даже не представляла, что одной из них может быть ее муж.
Глава 3
Дейрдре
На поминальный ланч я не собиралась и до сообщения Каро, а потом тем более. Перечитав сообщение, я обратила внимание на ссылку с надписью «Кликнуть доступ к файлу». Я кликнула, открылась веб-страница с надписью «Файлов нет». Похоже, я попала в западню. Не зная, как быть, поплелась к метро. До Элмхёрста, моего района в Квинсе, от Манхэттена езды пятнадцать минут, если сесть на экспресс Е. Мне нужно было побыть одной и подумать.
Вагон был почти пуст, и я сразу плюхнулась на свободное место. Сердце стучало как бешеное, мысли метались так, словно с цепи сорвались. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Забавно люди стараются как можно меньше ездить в метро, чтобы не вдыхать вирус, а я сижу тут и дышу полной грудью, втягиваю в себя все подряд, и вирусы, и бактерии, лишь бы победить приступ паники Старая дама напротив метала в мою сторону убийственные взгляды из-под пластикового экрана, которым было закрыто ее лицо. Я устыдилась и надела бумажную маску. Вообще-то это было уже не обязательно, но некоторые люди готовы были в драку лезть, стоило им увидеть кого-то в помещении и без маски.
Выйдя на «Рузвельт», я пересела на местную линию до остановки «Гранд-авеню Ньютаун». В обычный день я прошла бы это расстояние пешком, но в обычный день мои ноги не сжимали бы тиски туфель. Прихватив в «Кунг-фу ти» чай с личи, я поковыляла домой.
Каро не воротила нос от района, в котором я живу в конце концов, наше детство прошло неподалеку, но всегда возражала против того, что я живу в подвале. Она даже предлагала оплачивать мне квартиру, чтобы я, как выражалась сестра, жила в «нормальном доме», а не ютилась вшестером в жилье, рассчитанном на одну семью. Но в моей подвальной каморке на Пятьдесят пятой авеню были электрочайник и мини-холодильник вместо кухни, унитаз и раковина прямо в комнате, так что это было еще вполне терпимое жилье случалось мне обитать в местах и похуже. Я терпеть не могу просить, и предложения Каро насчет квартиры, которые она делала не один раз, всегда вызывали у меня неловкость. Она говорила: «У меня есть деньги, а что толку, если я все равно не могу потратить их ни на что доброе?» Подходя к дому, я вдруг поняла, что моя сестра была единственным человеком на свете, который хотел сделать мою жизнь легче. А теперь ее не стало
Поворачивая ключ в замке, я даже дыхание затаила: Господи, сделай так, чтобы моей квартирной хозяйки не было дома. Сэйра Мукерджи неплохая, в сущности, женщина почему-то считала своим долгом следить за тем, когда я ухожу и прихожу, как будто она была моя родная мать. Проблему выхода я решила просто: из подвала на задний двор вела лестница, по которой я незаметно выскальзывала из дома. Но во дворе была калитка, которая не открывалась с улицы, и возвращаться приходилось через обычную дверь. В тот раз мне повезло: квартирная хозяйка была у себя, наверху, я слышала над головой ее шаги, но вниз она не спускалась. Скинув туфли, я подхватила их и шмыгнула в подвал, где открыла свою дверь и тут же заперла ее за собой.
Мой застенок, как я про себя называла свое жилье, был крохотным и начисто лишенным естественного света. Стены были покрыты такой мрачной темно-зеленой краской, как будто предыдущий обитатель поставил себе целью понять, каково это жить внутри незрелого авокадо. Перекрасить их мне не позволили, хотя не очень-то и хотелось. Вещей у меня было немного: матрас для сна, складной столик, стеллаж для книг и единственный стул для гостя, хотя я никого к себе не приглашаю. Вообще, я терпеть не могу интерьеры, забитые вещами, но мой книжный шкаф это мой позор: его полки прогибаются под тяжестью книг, фотографий и резных поделок. Раньше у меня была привычка забрасывать почту на верхнюю полку. Вот и теперь, порывшись там, я обнаружила том с гравюрами Гюстава Доре к «Божественной комедии» Данте, а на нем то, что я искала: большой конверт из плотной желтоватой бумаги, на котором четким завитым почерком Каро были выписаны мое имя и адрес.
«Я собиралась отправить его по почте, если мы не встретимся», сказала тогда она, вручая мне конверт.
«Что здесь?»
«Помнишь, ты как-то сказала, что хотела бы иметь семейные фото? Ну вот, я наконец собралась и распечатала для тебя кое-что Там еще карта памяти, на ней тоже снимки».
Вернувшись к себе после той встречи, я сразу взялась за фотографии. Но, едва увидев снимок с отцом, снова сгребла их в конверт, а конверт закинула на шкаф. С глаз долой, из сердца вон.
Теперь я достала конверт, взяла протеиновый батончик и села на матрас. В конверте лежали свежие перепечатки старых семейных фото. Вот мы с Каро обнимаемся на фоне рождественской елки: ей десять лет, мне пять, обе в красных бархатных платьицах с пышными юбками, которые сшила нам мать. Следующий снимок сделан двумя годами позже, на нем мы с родителями. Его-то я и увидела пару недель назад, после чего забросила весь конверт на шкаф. Я возненавидела это фото сразу, с первого взгляда, потому что на нем была ложь: глядя на него, можно было подумать, что мы счастливая семья, которой на самом деле никогда не были. Но теперь, когда Каро не стало, я смотрела на эту фотографию, и мое сердце ныло от тоски по сестре.
Я отхлебнула чаю с личи и собралась с духом. Каро, наверное, взяла снимки у отца. Всего около двух дюжин, в основном небольшие, четыре на шесть или пять на семь[3], и два портрета побольше. Пара снимков Тедди на одном он играет сам по себе, а на другом снят с Каро на золотом песчаном пляже. Остальные фото были совсем старые. Каро даже раскопала где-то свадебную карточку отца с матерью, где они стоят на фоне церкви в Белфасте, не помню, как она называется. Мать там такая красивая, с безмятежным породистым лицом, а отец прямо раздулся от гордости рад, поди, что сумел завлечь эту восхитительную женщину в сети брака. У меня и раньше был один старый снимок, так я буквально выкромсала из него отца, но после похорон у меня рука не поднялась сделать то же самое.
«Я часто думаю о маме и о том, как не хочется верить, что и тебя постигнет судьба одного из родителей, пока это не случится».
Вот снова мама, здесь она подросток, а вот я, в возрасте семи лет, в моем первом кимоно в школе карате Хигаси. Ну и разные семейные праздники: дни рождения, Рождества, вплоть до моего пятнадцатилетия. После ни на одном фото меня нет, и неудивительно. С пятнадцати до девятнадцати лет наступило молчание в эфире: я не общалась ни с кем из родных, кроме матери, точнее, мать была единственной, кто еще общался со мной. Один снимок из тех лет меня удивил: на нем Каро в розовом кружевном мини-платье стояла на лестнице, обняв одной рукой мужчину, явно не мужа. Высокий блондин, лицо грубоватое, но по-своему привлекательное. Судя по тому, как повисла на нем моя сестра, я бы предположила, что это ее парень, с которым она встречалась в старших классах. Вот только на вид ему было лет тридцать. На обороте элегантным почерком Каро было написано: «С Беном, дом Кларксонов/Норткаттов в Хай-Фоллз, Нью-Йорк». Это ничего мне не объясняло, и я даже подумала, что Каро, наверное, положила это фото в конверт по ошибке.
Разложив снимки на матрасе, я поняла среди них нет снимков Тео. Как будто Каро уже давно вычеркнула мужа из своей жизни. Он часто уезжал в командировки, но сестру это никогда особенно не волновало. А вот мне такое полное его отсутствие вдруг показалось неправильным.
«Если ты читаешь это, значит, я умерла»
Смысл письма Каро ворвался в мой мозг, как торнадо. Со стороны ее жизнь выглядела сказкой. Вышла замуж за богача, вошла в семейный бизнес, родила чудесного карапуза. Конечно, у всего в жизни есть своя оборотная сторона Каро терпеть не могла невестку, та платила ей тем же, зато у нее были прекрасные отношения со свекром и свекровью мачехой ее мужа; те прямо-таки баловали ее. Я никогда не мечтала жить на Верхней Ист-Сайд, но не смогла удержаться от зависти, когда увидела дом, который Каро и Тео получили как подарок к свадьбе. Часовые-гаргульи на крышах, окна-витражи дом прямо как из готической сказки, сразу и захватывающей, и страшной.
«Как бы ни выглядела моя смерть, она не случайна»
В последний раз я видела сестру в субботу. Она показалась мне рассеянной и погруженной в себя, но она всегда бывала такой, когда работала над крупным проектом. Сеть отелей Трэкстонов сильно пострадала от пандемии, и от успеха рекламной кампании, которую вела Каро, зависело, удастся ли вдохнуть новую жизнь в старый бренд. Пока мы разговаривали, вокруг нас носился Тедди, смешил меня, и разговор вышел не особенно серьезным.
«Тео уже убил одну жену, и это сошло ему с рук»
Прочитав это, я заподозрила, что письмо Каро розыгрыш. Какую еще жену? Тео не был женат раньше. Когда он и Каро еще только встречались, я нашла о нем в интернете все, что только можно, но про жену там не было ничего. А ведь такой секрет не спрячешь. Или я ошиблась?
Я стала переворачивать фотографии, ища пометки Каро. Ни о какой первой жене Тео там не было ни слова. Тогда я схватила лэптоп, снова набрала «Склеп Озириса» и снова вышла ни с чем.