Итак, мы спускаемся вниз. В подъезде жутковатые сумерки. Кое-где светят тусклые лампочки. Внизу слышится железный грохот входной двери, и вдруг меня как будто обняло я резко остановился, прислушался и начал пятиться задом
Нельзя сказать, что по стуку каблуков я узнал свою жену, я просто почувствовал, что двигаюсь навстречу большому шухеру. Так мне стало неуютно, что даже тёпленькое побежало по ноге. В такой ситуации время летит очень быстро, и вот её каблучки уже поют знакомую песню совсем рядом. Между пролётами мелькнула норковая шуба я трусливо проваливаюсь за перегородку между лестницей и мусоропроводом. Затаив дыхание, жду Мимо проходит Мансурова. Я могу из темноты протянуть руку и дотронуться до неё. Когда шаги затихают на четвёртом этаже, я покидаю своё укрытие и на цыпочках спускаюсь вниз.
Что испугался? спросила Татьяна, когда я вышел на улицу.
Она ехидно улыбалась, и её раскосые татарские глаза кофейного цвета искрились от восторга, видно, она тоже хапнула адреналина.
Откуда ты её знаешь?
Твою жену в этом городе знает каждая собака, ответила она. Дай прикурить, а то уже задыхаюсь от избытка кислорода.
Она всегда курила так, как будто в последний раз, как будто перед расстрелом, с таким же упоением, и могла выкурить сигарету за четыре затяжки. Когда я поднёс зажигалку и она коснулась пламени кончиком сигареты, я увидел, что мелкой дрожью трясутся мои руки. Танька это тоже заметила, криво ухмыльнулась (как только она умела) и произнесла с сарказмом:
Я гляжу, ты боишься свою Мансурову.
Не-а Я не боюсь её я просто боюсь её потерять.
Я смотрел на неё с издёвкой в ожидании ответа, и она не заставила себя долго ждать:
Так какого чёрта ты трахаешь других баб?!
Её тонкий прямой нос покраснел. Угловатые скулы пошли розовыми пятнами. Снежные хлопья покрывали её чёрный вязанный берет и чёрную норковую шубу, путались в её чёрных волосах и медленно опускались на её чёрные изогнутые ресницы.
«Ну прямо вылитая Мортиша Адамс, подумал я, разглядывая эту маленькую готическую куколку. Хотя она больше смахивает на дочь».
У тебя, случайно, не сохранилась школьная форма? спросил я. Ты ведь недавно закончила..?
Она посмотрела на меня с удивлением, не совсем понимая, о чём идёт речь.
Что? спросила она, и вдруг её словно прорубило: Да пошёл, ты, педофил грёбаный!
Какие вы, мужики, всё-таки мерзкие! Ненасытные! Вам всегда чего-то не хватает! возмущалась она на полном серьёзе, но это была всего лишь игра, как и всё что происходило между нами.
Ой-ой-ой! Прямо не могу А вы, бабы, такие одухотворённые.
Потом мы молча курили, и каждый думал о своём. По ногам стелила позёмка, а вокруг металось жёлтое марево висящего на козырьке фонаря. Скрипела на ветру уключина, за снежной пеленой пряталась мутная луна, и в душе моей появилась безотчётная тревога.
В следующий раз мы столкнулись с моей женой на выходе из подъезда, это произошло ровно через неделю, 9 или 10 марта. Мы, как всегда, торопились: я чувствовал, что Ленка уже на подходе, и мне постоянно мерещился стук её каблуков К тому моменту она уже приехала из Екатеринбурга и добиралась домой на такси, я знал об этом, потому что она скинула мне сообщение на пейджер: «Приезжаю сегодня в 21:35. Встречай, если будешь не пьян и при деньгах».
Уже надоела эта беготня. Чё ты меня толкаешь?! возмущается Таня, а я натуральным образом подгоняю её, подпинываю и готов уже дать ей такого пинка под зад, чтобы она летела кубарем по ступенькам.
Она открывает парадную дверь и резко замолкает, уткнувшись в песцовый воротник моей жены. Возникает неприятная пауза. Немая сцена длится несколько секунд, после чего Татьяна огибает Мансурову, и, вильнув на прощание попкой, уходит в темноту, а я даже успеваю отметить, что у Шалимовой бесподобная походка: она как будто вкручивается в пространство всеми своими локтями и коленками.
Чёрт! А какие у неё ноги! Нет, не длинные Почему ноги должны быть обязательно длинными? Что за дурацкий штамп? Высоких тёлок модельной внешности обычно любят маленькие тщеславные мужички, а я сам метр девяносто в холке, поэтому предпочитаю миниатюрных женщин. Так вот, я редко встречал, чтобы ноги идеальной формы росли из-под мышек. Как и всё хорошее, красивые ножки заканчиваются быстро.
А это что за манерная штучка? спрашивает Ленка, откидывая отрицательным движением головы мелированную чёлку; её голубые глаза в свете фонаря кажутся зеркальными, как у кошки.
Э-э-э-э-э, вместе ехали в лифте, отвечаю я, заикаясь и коверкая слова. Э-э-э-э-э, соседка с девятого этажа.
Я стою перед ней навытяжку, чуть ли не на цырлах, и чувствую, как судорога сводит мою физиономию и появляется глупая улыбка.
А ты откуда её знаешь? Она смотрит недоверчиво, а я готов провалиться под землю: так стыдно, мама дорогая!
Так я ж говорю э-э-э-э-э в лифте познакомились Довольно общительная девушка к тому же пьяненькая.
Клеить пытался? спрашивает она и сверлит меня своими кошачьими глазами.
Бог с тобой, Леночка! Я же говорю пьяненькая Просто захотелось поболтать.
Она выдерживает мхатовскую паузу, мило улыбается и говорит с некоторой издёвкой:
Ну пошли домой, муженёк. Чайку попьём, в постельке побарахтаемся Она медленно поворачивает голову и пристально смотрит вдаль Татьяна в эту же секунду исчезает за поворотом.
«Она расколола меня. Стопудово. Она видит меня насквозь, со всеми потрохами. Пора заканчивать эти шашни», думал я, когда мы поднимались на лифте. В тот момент я смотрел куда угодно: пялился в потолок, читал матерные надписи на стенах, разглядывал собственные ботинки, но только не в глаза своей жене, в которых я отражался как на рентгеновском снимке.
После того как Мансурова приехала из Екатеринбурга, она совсем ушла в себя: о чём-то постоянно думала, не реагируя на моё присутствие, и если я напоминал о себе каким-то деликатным образом, то она нехотя отзывалась, что-то там мямлила, словно перекатывая во рту хлебный мякиш, или вообще делала вид, что меня не слышит.
Она ворочалась во сне и постоянно бегала в туалет Я слышал, как журчит весёлый ручеёк и тянет по квартире табачным дымом. Потом она сдёргивала воду, и через полчаса я просыпался от того, что она вновь перемахивала через меня и шла в туалет, при этом она особо не церемонилась и топтала меня своими острыми коленками. Я упрямо делал вид, что сплю, и старался не замечать её экзальтированного поведения.
И вот она все-таки не выдержала и заорала мне прямо в ухо:
Надоело!
Что что ты говоришь Леночка? бормотал я с спросонья, пытаясь нащупать её в темноте.
Она включила настольную лампу, посмотрела на меня ледяным взглядом и повторила совершенно отчётливо: «Мне всё надоело. Я больше так не могу». Я откровенно напрягся, и в моей голове забегали «тараканы», как это бывает, когда на кухне включают свет.
Эдуард, обратилась она ко мне таким тоном, словно я был нерадивым пацанчиком из её шоу-балета, который отрастил себе огромные яйца и лошадиную наглость, нам нужно серьёзно поговорить.
Я лучезарно улыбался ей в ответ. Я готов был отстреливаться до последнего патрона.
Золотце, а до утра нельзя подождать? ласково спросил я.
Нет!!! закричала она.
Ну что ты? Что ты, Леночка? шептал я, наглаживая её по руке. Что с тобой происходит?
Я больше так не могу, с французским прононсом заявила Мансурова, и глаза её подёрнулись влажной пеленой.
Ты о чём?! Я взвился, как пони под ударом хлыста. Ты кого слушаешь?! Сплетни собираешь по городу?! Да пойми ты, они просто нам завидуют!
Казалось, она не услышала моего крика души, а продолжала нудно моросить как осенний дождик:
Я больше не могу жить в этой грёбаной матрице. Я ненавижу этот город. Я терпеть не могу эти бандитские рожи, для которых приходится выступать. Я не хочу брать их грязные кровавые деньги. Я задыхаюсь здесь. Я покрываюсь морщинами. Мне осточертел за окном унылый пейзаж: мартеновские трубы, оранжевое небо, серые коробки. Мне выть хочется!
По выражению её глаз я понял, что она не шутит, но тем не менее внутри отлегло: «Ух, я-то грешным делом подумал, что она решила вывести меня на чистую воду, а у неё просто началось весеннее обострение».
Наклонив голову, я прислушивался к ней, как мастер к часовому механизму. Я пытался понять истинную причину её недовольства. Она редко высказывала напрямую свои претензии, и если она пыталась на меня как-то воздействовать, то делала это окольным путём: либо через кого-то (например, через мою маму), либо через какие-то имплицитные уколы (например, намекая на мои постоянные отлучки, могла заявиться домой под утро). Она никогда не ограничивала мою свободу, понимая, что ей тоже придётся залезть в хомут. Мы были слишком независимы, но я уже чувствовал, что где-то перегнул палку.
Ты сейчас с какой целью разыгрываешь драму? Ожидаешь от меня сочувствия? спросил я, слегка обнаглев: она уже потратила весь порох и наступила моя очередь переходить в атаку. В таких условиях живут миллионы людей в нашей стране. У нас, по крайней мере, есть деньги, а многие просто работают за жировки.
Дело не только в деньгах, сказала Лена, просто мне предложили интересную работу в «Малахите». Ну и в деньгах, конечно, прибавка. Раньше я получала копейки за каждый танец по договору, а сейчас меня принимают в штат, на должность художественного руководителя, с приличной зарплатой и бонусами за любой креатив в плане развлечения посетителей. Это конкурсы, соревнования, розыгрыши, какие-то новые проекты Короче, в «Малахите» бабла немерено, и у нас появилась возможность урвать кусочек от этого пирога.
Замечательно, сказал я с большим сомнением. А где ты там будешь жить?
Руководство «Малахита» предоставляет мне съёмную квартиру. Она находится где-то в районе железнодорожного вокзала. Там сейчас живёт девочка из Ревды, но она скоро сваливает домой, то бишь увольняется, а я заезжаю на её место и в квартиру, и на должность.
С такого хлебного места возвращается в Ревду, удивился я. Как-то это подозрительно, не находишь?
Да мало ли какие обстоятельства у неё появились! Вот ты начинаешь умника включать!
Ты ведь с ней общалась по работе и спрашивала, какая там обстановка? Какие там подводные камни, а может целые рифы? Кто там хозяева? Бандиты? Менты?
Пыталась. Но эта Лизонька какая-то мутная и далеко не болтушка. Я делала постановки для её шоу-балета. Мы работали в одной программе, в одном клубе, в течение трёх месяцев, но она так и осталась для меня тёмной лошадкой. Я задавала ей вопросы, но она уходила от ответов. Что здесь не так, Лиза? Почему ты увольняешься? По Ревде соскучилась? Всё нормально, говорит, всё хорошо, это мои личные проблемы. Спрашиваю, по деньгам кидают? Отрицательно мотает головой, а глаза такие затравленные, будто она здесь из-под палки работала и на цепи сидела. Какая-то она чудная, эта Лизонька! Не нравится она мне! Тухлятиной от неё несёт, и программа у неё скучная, аж скулы сводит, поэтому Галинка и попросила меня поработать освежить, так сказать, репертуар.
Я в этой шараге всё переделаю! хорохорилась Мансурова. Всё с ног на уши поставлю!
Может, ты хотела сказать с головы на ноги? деликатно поправил я.
Нет, именно на уши, ответила она со злорадной улыбкой. В таком клубе не нужна классическая хореография, все эти банальные ромашки и академическая пластика: поворот-ножка, поворот-ручка, поворот-плие. Такое фуфло сойдёт для новогодних утренников, а я хочу взорвать людям мозг! Я хочу, чтобы они увидели моих ангелов и моих демонов в одном воплощении Чтобы они себя увидели в моих постановках!
Она перевела дух и продолжила:
Это самое гламурное место в Ёбурге. Там собирается очень интересная публика: суккубы, инкубы, наркоманы, богатые ублюдки, продажные тёлки, трансвеститы и всякие прочие пидорасы, похотливые лесбиянки и жирные тётки в брюликах Короче говоря, дети апокалипсиса. Им нужен жёсткий андеграунд, а Лизонька лепит какие-то наивные вещицы: «Горькая луна» под Эллу Фитцджеральд и «Возвращение Мэри Поппинс» под Дунаевского. Во дворце культуры это смотрелось бы на ура, но только не в «Малахите».
А что? Максим Дунаевский это великий композитор современности. Я его ставлю даже выше Прокофьева и Шестаковича они не написали столько хитов.
Да причём тут композитор?! парировала Мансурова. И Лизонька по большому счёту неплохой хореограф Но этой одиозной публике, этим извращенцам, не нужно классическое искусство Их надо постоянно удивлять, задевая самые низменные инстинкты, а для этого требуется только эпатаж. Лизавета Петровна ничего подобного сделать не могла, потому что она совершенно фригидна. У неё нет никаких эротических фантазий, и в своей жизни она ни разу не кончала.
Откуда ты знаешь? удивился я, выпучив на неё глаза.
Дружок, это всего лишь аллегория, успокоила меня жена.
Мой папа любил повторять: «У вас не брак, а лёгкий флирт, и это долго не продлится», на что я ответил ему однажды: «Свободные отношения более долговечны, нежели браки, построенные на взаимном деспотизме и ревности», а он иронично усмехнулся и сказал: «Супружество это обоюдное ярмо. Именно так это переводится со старославянского». В нашем случае лямку никто не тянул: мы просто жили в своё удовольствие, каждый в своё.
В то время Елена Мансурова была лучшим постановщиком танцев в Нижнем Тагиле и в Екатеринбурге. Она работала очень много и плодотворно, а значит практически не появлялась дома, это было мне на руку: когда ты прожил с женщиной девять лет, то любить её проще в удаленном доступе.
В Нижнем Тагиле она работала во дворце культуры металлургов руководителем танцевальной студии «ХАОС», в которой занимались и маленькие детишки, и прыщавые подростки, и была старшая группа рабочие «кобылки» с шикарными ногами и рельефными задницами. Шоу-балет «ХАОС» был самым ярким и профессиональным коллективом города. Он выступал на всех площадках: в ресторанах, в ночных клубах, на общегородских мероприятиях, таких как День города, День металлурга, 9 мая, Новый год, а денежки, естественно, оседали в карманах моей жены.
Леночка Мансурова была во всём неотразимой: начиная с обаятельной улыбки и заканчивая манерой одеваться. Она была умной, талантливой, общительной, неординарной, искренней, весёлой. У неё практически не было недостатков, кроме одного она была жутко рассеянной: всё на свете забывала, теряла, вечно опаздывала, торопилась, и в такие моменты могла где-нибудь оставить свою сумочку с документами и мобильным телефоном, в такие моменты у неё отлетали каблуки и шапку уносило ветром, в такие моменты она могла сесть на электричку, идущую в другом направлении, или запрыгнуть на маршрутку, которая увозила её в другой район. Когда она выходила из дома, я за неё очень беспокоился и любил повторять: «Поменяй попу с головой местами так будет проще жить!» но даже в этой своей беспечности, забывчивости и невнимательности она была просто очаровательной.
Елена Сергеевна Мансурова была прирождённым лидером прекрасным организатором и душой любой компании. Она была яркой звёздочкой на тёмном небосклоне жизни, а люди, как известно, ориентируются по звёздам, поэтому в общей массе окружающие доверяли ей, любили её совершенно искренне, без зависти и злорадства, а очень многие брали с неё пример и даже пытались копировать её манеру поведения и манеру одеваться, особенно этому были подвержены её воспитанники они шли за ней, куда бы она их не вела, с широко закрытыми глазами и воодушевлёнными лицами.
Даже моя мама любила Леночку и души в ней не чаяла, хотя и ругала её частенько, но это всегда были обоснованные предъявы, так сказать, по существу, Ленка была непрактичной, небережливой, нехозяйственной, и к сожалению, она была нерадивой матерью и плохой женой. Вот так, будучи прекрасным человеком и согревая всех вокруг своей любовью, она не смогла сделать счастливыми самых близких своих людей.