Получается, на Окском берегу рядом оказались сразу две крепости? Ничего удивительного. Позже крепость Касимов и также окруженная стеной Татарская слобода со времен хана Шах-Али тоже стояли рядом, разделенные глубоким оврагом.
Придя в город, татары Касима почти не изменили традиционному укладу жизни. Основная их профессия воины, что совершенно не мешало заниматься скотоводством: разводить лошадей и овец, благо, заливных лугов по Оке хватает. Рабочих рук тоже. Привыкшие к просторам степняки большей частью жили на лугах за Окой в юртах посреди тучных стад, в город возвращались лишь на зимние квартиры или в случае объявления похода.
Как это часто бывает, новый город стал быстро обрастать посадом. Горожане нуждались в товарах и услугах, а посадские крестьяне, торговцы и ремесленники их обеспечивали. Но здания и жилища там были большей частью временными, ведь в случае военной опасности посад первым делом сжигали.
Степняки в Мещере
На Оке возникает государство совершенно нового типа. Татары, до того лишь грабившие русские уделы и уходившие с добычей обратно в степь, стремительно становятся оседлыми землевладельцами. Им выгодно не грабить окрестные села, а наоборот всячески содействовать их процветанию. Ограбленный крестьянин много не наработает. Богаче село больший даст доход.
Но если мы говорим о мещерских поселениях тех времен, то давайте сразу забудем об уютных деревеньках с резными наличниками на окнах изб с печными трубами над тесовыми крышами. Никаких наличников, труб, да и самих изб. Славянское население края к этому времени было вырезано или уведено татарами в полон. Кому повезло разбежались, кому нет стали сабанчи, крепостными крестьянами. И жили они большей частью не в избах, а в полуземлянках. Мордва предпочитала селиться летом в общих бараках с плетеными из лозы стенами и двухскатной крышей, зимой в землянках, отапливаемых по-черному. Такие строения не жалко, их можно бросить и скрыться в лесах. Благо, они в Мещере до сих пор труднопроходимые.
Касимовские татары гарантировали местному населению защиту от внешнего врага, за что собирали ясак подушный налог «с дыма», и в методах выбивания долгов и недоимок татарские даруги (чиновники по сбору податей) не церемонились. Злостный неплательщик запросто мог оказаться на невольничьем рынке. Как итог, местная мордва массово подалась в леса и в рязанские пределы.
Сохранилась договорная грамота великого князя Ивана III с великим князем рязанским Иваном Васильевичем, написанная 9 июня 1483 г. В этой грамоте великий князь московский князь Иван III выговаривает своему «младшему брату» великому князю рязанскому, что все вопросы касательно отношений с Касимовским ханством и его правителями он будет решать сам. От рязанского же князя требуется не принимать «черных людишек» и прочих язычников, которые с земель, отданных татарам, сбегают в рязанские земли. А тех, что уже сбежали, лучше бы вернуть. А не получится вернуть, придется платить за них ясак татарским даругам. Упоминается в грамоте и «выход» от Рязани в пользу Касима и сына его Даньяра. О «выходе» будет отдельный разговор.
Конечно, налоги и недоимки это всегда неприятно, но важно другое: на окраине русских земель появляется государство с городом, где ислам является верой уже не захватчиков и грабителей, а друзей государя. Пусть еще не добрых соседей (их религия, язык и традиции сильно отличались от русских), но стратегических союзников.
Да, скорее всего, отношения князя Василия II и Касима складывались именно союзнические, как у Москвы с Крымом времен Ивана III. С другой стороны, для русских Касим так и не стал ханом, и в документах упоминался «салтаном» царевичем, как и его наследник Даньяр. В чем разница? Хан это высшая власть, над ханом только Аллах. Царевич иное дело, царевич служит великому князю. Князь может привечать царевича, называть его братом, сажать рядом за столом, но в любой момент князь может приказать царевичу выдвинуться в поход и вступить в бой с врагами, будь то Литва, мятежные русские князья или враждебные татары.
Неизвестно, бывал ли Василий II в городе Касима, но самого салтана принимал в Кремле, сажая подле себя. Огромная по тем временам честь!
Новый город Касима получил название Ханкерман (Хан-Керман, Ханкерман) ханский город. Название более чем вызывающее! А для поддержания амбиций нужно надежное и сильное войско, ведь с прибытием на Оку союзных татар Касима укреплялась Большая узда сеть русских оборонительных укреплений по Оке. И потянулись из степи в мещерский город татары: целыми родами юртами, малыми станами, парами и поодиночке
Сказ 2. За новой жизнью
Год 1455 от Р. Х. или 859 год от Хиджры.
Двое в степи
Плохо стало в степи, голодно. И коням, и людям, и степным волкам, и воронам. Великая сушь пришла в степь, а еще хитрые урусы пожгли ее, чтобы оградиться от степных набегов. Вот и выгорела степь, обезлюдела, и зверь ушел, и всякая живность.
Не привык ворон Хасан спать на пустой желудок, да не первый день голодал, все летал над засыпанной пеплом степью, все искал. Хоть бы мышь какая Но нет, не видно, только серый пепел да белые кости, обгрызенные диким зверьем. И зачем только послушал Хасан старых воронов, утверждавших, что в степи всегда падали в достатке? Пусть сами падаль едят!
И совсем Хасан отчаялся, когда начало темнеть. Ведь сегодня еще резко, совсем не по-весеннему поменялась погода, будто зима решила вернуться: задул пронизывающий северный ветер, и похолодало так, что на молодую траву выпал иней.
Хасан давно почувствовал, что слабеет. А слабый ворон мертвый ворон. Все труднее дается полет, все чаще приходится выдергивать свой ум из вязкого оцепенения «Похоже, я стану единственной падалью в этой степи», обреченно подумал Хасан, из последних сил стараясь не снижаться.
Но что это?.. Вдруг потянуло дымком Блеснул вдали огонек Костер? Если костер, значит стойбище, люди, есть надежда поживиться. Точно, костер! Ворон радостно каркнул и свернул на огонек.
Это оказалось совсем маленькое стойбище: всего один двуногий и лошадь на небольшом островке, уцелевшем от огня. Низкорослая лошадка трясла гривой, рыла копытом, силясь раскопать молодую поросль под пеплом, нанесенным ветром. У костра сидел одноглазый казак, сыпал на холстину муку, добавлял в нее воды из тыквы и бараньего курдючного жира, месил. Потом разгреб угли и пристроил над ними две лепешки, дожидаясь, пока подрумянятся, достал из седельной сумы кусок вяленой конины балык, налил в глиняную чашу кислого кобыльего молока кумыса.
Хасан тяжело приземлился в полутьме сумерек, едва устоял на одеревеневших ногах. Совсем плох Слабый и голодный ворон немного подождал, надеясь порыться в объедках, когда двуногий заснет. Но тот спать не собирался. Не в силах бороться с голодом, Хасан вышел к огню. Будь что будет! Он широко разинул клюв, показывая, насколько голоден.
«Хаш, хаш, хаш!» выпрашивал ворон, однако близко подходить не спешил двуногие бывают опасны, а улететь сил уже и не было.
Но казак неожиданно обрадовался говорливому ворону, на чумазом от пепла лице расплылась широкая улыбка. Взял нож, отрезал от балыка, кинул птице. Хасан съел, подошел ближе, склонил голову набок. А казак угостил еще и начал рассказывать, что этот балык готовила его жена Фарида, красавица и умелица, да умерла от мора. Аллах покарал. За что? Казак не знал, чем прогневил всевышнего. И дети тоже умерли. И юрт их почти весь вымер. А сам он жив остался, потому что на дальнем пастбище был. Возвратился в стойбище, а там все мертвые и больные. Жена на его руках умерла. А он ее из хорошей семьи взял, калыма трех коней за нее отдал да баранов три десятка. И юрта у него была чистый войлок! А зовут его Ибрагим, так мулла назвал в честь ветхозаветного пророка Абрахама! Давно Абрахам жил. Еще до пророка Мухаммеда, благословит его Аллах. Мулла обещал, что это имя принесет счастье. И хорошо сначала все было. Жена, дети, стадо. Но потом карача Кыпчак, верный раб хана Седи-Ахмата, позвал в набег на урусов, и тоже как все ладно складывалось поначалу! Хорошую добычу взяли, серебра звонкого, полон большой. А потом на реке Пахре побил их салтан Касим, брат Ибрагима там и погиб. А ему самому стрела на излете в глаз попала. Чиркнула сверху вниз и нет глаза! Если бы прямо попала, сгинул бы и он. Но Фарида его и одноглазого любила. Хорошая была жена, домовитая, готовила вкусно, пела красиво. Фарида, Фарида, почему она ушла?.. И ведь как ей шло имя воистину редкостная была женщина. А дети сын Али да дочка Фатима такие смышленые Дочка на мать похожа, красавица, а сын вылитый Ибрагим. Но умерли, ведь на все воля Аллаха.
Казак все говорил, говорил, не замечая слез, катившихся по седым от пепла щекам. За разговором чуть не упустил стряпню. Снял с углей румяные, чуть подгоревшие лепешки, разломил одну, кинул кусок ворону. Хасан угощение принял и подошел совсем близко, чувствуя, как отогревается. Понял, казаку надо просто выговориться. А тот продолжал рассказывать, как надел рукавицы из толстой кожи, как натянул на голову мешок с дыркой для глаза и похоронил свою семью. Жену, детей, отца с бабкой, братьев, племянников. Взмок весь в том мешке. Юрты сжег: нельзя юрты, где мор был, на земле оставлять. От них опять мор пойдет. А стадо почти все волки погрызли. Некому было охранять. Что осталось собрал и шурину продал совсем дешево. И вот едет теперь казак в Хан-Керман на реке Эве к салтану Касиму за новой жизнью. Вся степь о салтане Касиме говорит как о великом воине! Он самому хакану урусов Василию ближний друг, почти как брат! Каждому татарину службу дает, никому не отказывает.
Давно прогорел костер, нечего больше подбрасывать в огонь. Сытый казак клевал носом, но продолжал бормотать, как славно он будет жить в Хан-Кермане и служить салтану Касиму. И пусть ворон не смотрит, что казак на вид мал ростом и тщедушен. Ибрагим смел и отважен! А после хорошего похода, если возьмет его Касим себе в войско, будет копить на калым, снова женится, дом заведет, детей. Продолжится славный род
А что, ворон, как думаешь, возьмет меня, одноглазого, салтан Касим на службу? спросил казак, широко зевая и накрываясь потником.
Ка-а-а-ар, заверил Хасан, дескать, возьмет, не сомневайся
Утром казак долго молился, обращаясь в сторону, где по его понятиям находился священный город Мекка, славил Аллаха милостивого и всемогущего. Закончив, доел лепешку, щедро поделившись с вороном, выпил остатки кумыса, взобрался на лошадку и неспешным шагом двинулся по выгоревшей степи.
Хасан долго глядел ему вслед. В памяти снова всплыла та старая сосна над небольшим городком. И лес, его лес. Хасан вдруг решил, что ему пора домой, ничего хорошего в этой степи нет зря вороны болтали. Поднялся в небо, сделал круг над всадником, громко каркнул, поблагодарив за ужин да что там ужин, за спасение! и быстро полетел на север, к своему городу.
1455 год. Наем на службу
Совсем осерчал Аллах всемогущий на бедного Ибрагима, опять послал беду на его голову. Возможно, Ибрагим и сам виноват: не стал дожидаться за Окой нукеров салтана Касима, как другие, решил сам переправиться к Хан-Керману бродом. Да с местом не угадал. Половину реки в седле пересек, а потом снесло его быстрым течением на глубину, еле наплаву удержался, вцепившись в гриву Гривастой. Едва на песчаную отмель вместе выгребли. А вот суму с пожитками унесло течением плохо привязал, недотепа. А там и сапоги, и халат новый, и провизии остатки. Так голодным на берегу и заночевал.
Выезжают утром нукеры из открывшихся ворот Хан-Кермана, спускаются к берегу, где собрались прибывшие казаки, а Ибрагиму и обуться не во что.
Впереди нукеров карача Хасан на вороном коне. Смотрит на казаков, прибывших из степи, улыбается растет сила касимовской орды. Много казаков хотят служить салтану Касиму. Славные воины! Здесь и казанцы, и ногаи, и даже крымцы есть. Но в свой юрт Хасан сначала выбирает своих
Эй, кыпчаки есть? зычно кричит карача.
Спешно отзываются казаки степных юртов, тянут руки вверх. Поднял руку и Ибрагим. Так и стоял, пока до него очередь не дошла. Подъехал Хасан, глянул насмешливо на одноглазого воина, низкорослого, босого, обернулся на своих нукеров, те тоже с трудом сдерживают смех. Корявый какой-то, в стареньком, видать, дедовском тягиляе (кожаном доспехе) хорош герой.
Так кем ты будешь, вольный казак? спрашивает карача.
Спешит Ибрагим, сбивается, перечисляя предков своих, отца и деда, и прадеда, и его отца, что караче самого Бату-хана служил, коня под ним водил.
А глаза где лишился? интересуется карача, продолжая улыбаться.
Честно рассказывает казак, про поход, про резню на Пахре, про стрелу, что в бровь ударила. Громко смеются карача Хасан и его нукеры, памятна еще всем та битва. Хорошо поучили татары Касима татар Седи-Ахмедовых.
А как заговорил Ибрагим про мор в юрте, так перестал улыбаться карача, по-другому на босого воина посмотрел.
Весь род схоронил, говоришь? задумчиво переспросил Хасан и глянул в небо, где кружил большой черный ворон. Такова воля Аллаха Давно это было? На себе отметин чумных не имеешь? Точно? Грудь покажи Тогда вот что, пойдешь за реку, найдешь улана Иссу. Скажешь, я велел тебя в юрт взять. И пусть тебе сапоги подыщет, не принято в войске Касима без обувки
Сказал и поехал дальше, а вольный казак Ибрагим лицом в гриву своей лошадки уткнулся, обнял за шею. Взяли его, взяли в новый юрт, приняли в семью. Он теперь караче Хасану преданный слуга. Пусть что угодно просит от него новый хозяин, скажет жизнь отдать отдаст не раздумывая.
Взял казак Гривастую за повод, пошел к реке. Нечего мешкать, пора свой новый юрт искать.
1455 год. Хороший юрт
Удачное место под стойбище выбрал улан Исса: у ручья, впадающего в Оку, так что вода всегда свежая, вкусная. И луга вокруг, а под боком рощица, и в жару укрыться, и дрова для костра. Стойбище пока небольшое, всего три юрты. В одной, из чистой шерсти, семейство улана Иссы проживает, две жены и полдюжины детишек. В двух юртах попроще его братья, тоже с женами и детьми. Жен пока по одной на каждого. Остальные казаки холостые, ночуют кто где, на арбе, покрытой кошмой, в шалашах, а то и просто у костра. Благо, что лето наступает
Выслушал Исса Ибрагима, широко улыбнулся:
Я знал твоего отца. Славный был воин. Что ж, Аллах в помощь. Спать будешь там, (указал рукой на старую арбу), пасти будешь их (махнул в сторону отары в загоне), есть хочешь ешь (указал на глиняный очаг с закопченным котлом, расположенные в центре стойбища). Ну и ладно, располагайся, (посмотрел на босые ноги казака) обувку подыщу.
И хотя с утра урчало в животе от голода, Ибрагим сначала снял седло с Гривастой, приготовил под арбой ложе на ночь, сходил на реку, умылся сам и помыл лошадь, вернувшись, привязал ее к коновязи и только потом подошел к очагу.
Вышла из юрты молодая татарка, вторая жена Иссы, улыбнулась, вынесла пресную лепешку, дала глиняную миску. В котле оказалась каша из проса с бараниной. Теплая еще, жирная, вкусная! Ест казак, пальцы жирные облизывает, так бы все и съел, да гордость не позволяет.
Наелся? спросил Исса, зевая. Вот, носи на здоровье!
Ибрагим рассмотрел пару старых, стоптанных сапог. Дырявые, подошва одного почти отвалилась. Не беда, шило и нитки Ибрагим одолжил у других казаков. Сел под арбой и принялся чинить обувку
Вскоре понял Ибрагим, что ему действительно повезло с юртом. Десятник Исса работой не обременял, он вообще был добряк и любитель поспать. Его братья хвалили Ибрагима за исполнительность и усердие, холостые казаки хоть и подтрунивали над ним (такова доля новичка), но приняли как равного.
Лишь казак Халим постоянно придирался, особенно когда возвращался из кабака в Городце, и дразнил его одноглазым, смеялся над его бедностью и дырявыми сапогами. Однажды и вовсе хотел заставить за себя работу делать загон от навоза чистить, а когда Ибрагим отказался, толкнул ногой в спину. Пришлось Ибрагиму его поучить: вскочил, свалил наглеца наземь и отхлестал плеткой, хоть Халим был выше на голову. С тех пор Халим перестал задираться.
Ибрагим прилежно пас отару и стадо, мыл и чистил лошадей, стриг овец, чинил загоны, пилил и колол дрова, в общем, занимался привычной для степняка работой. Не считая заготовки дров, конечно: в степи такого богатства нет, там очаг приходилось топить сушеным кизяком. Большое богатство лес! А Халим бурчал постоянно, что убирать навоз и пилить дрова работа для сабанчи или рабов, а не для воинов. Но рабов в юрте Иссы не было. Те сабанчи, что служили караче Хасану, пахали землю и сеяли зерно. Жили они в селе с деревянной церковью, и обижать их карача Хасан строго запрещал.