И предложила мне альтернативу. Позвонила кому-то, работодатель оказался рядом, и собеседование состоялось тут же через десять минут. Так я познакомился с Мариком.
Лет пятьдесят семь на вид, деловой, уверенный в себе человек, поговорил со мной, объяснил, как добраться до магазина, и уехал. Утром я впервые шел по улицам, сотканным из небоскребов, и душа моя радовалась. Я поклялся выдержать две недели, так как понимал, что у меня нет технического английского. Уверенность, что меня выкинут из бизнеса, была стопроцентной это вам не Бруклин с его русскоговорящими конторами. Сжав зубы, я начал работать в «хардвере». «Хардвер» это строительно-хозяйственный магазин. Пахал без остановки, по десять часов в день. Молчал постоянно, отчего сводил с ума клиентов магазина. Пролетели две недели как один день. И вот вердикт: «Эрик, я беру тебя на работу. Ты первый человек, который навел порядок в моем магазине».
И я с жадностью начал приезжать на работу на Манхэттен. Каждый день я бродил по улицам по два-три часа после работы, как будто боялся, что этот шанс ускользнет у меня из рук. Я полюбил этот город. Эти небоскребы. Этот темп жизни.
Магазин первые дни работы. Шок
Магазин это нечто! Ибо не рассказать о нем я не могу. У магазина есть своя аура. Она поселилась в нем в лице его хозяев Марика и Давида.
Аура магазина это великий русский язык, дух которого сыпался на головы «небожителей».
Великий и могучий заходит в мозг любому покупателю, и он, улыбаясь, проглатывает фразы из русского языка с восхищением и улыбкой. Это делало меня «деревянным» в начале моей работы (под многоточием подразумевается все что угодно, только не литературный русский язык):
Эрик! Подай этому лампочку!
С недоумением шел я с товаром к покупателю, смущенно смотря куда-то себе под ноги.
Эрик! Видишь этого дай ему краску, которую он хочет!
Я с трудом начал осознавать, что в финансовой столице мира все «небожители» не знают русский язык и не могут его отличить от любого другого!
Эрик! Видишь эту дай ей скотч! И так каждый день в течение десяти часов. Люди не знают язык главного стратегического соперника их страны!
Эрик, посмотри на эту!.. Женщина улыбается и спрашивает: «Вот лангвич ду ю спик?»
Эсперанто, с усмешкой дается ответ, и дама с деликатной улыбкой уходит из магазина.
Как к этому привыкнуть? А никак! «Небожители» не знают, как отличить русский даже по произношению. Великий и могучий льется рекой каждый день. И люди улыбаются, ибо для них это незнакомое покрикивание, на фоне которого они совершают покупки.
Кроссовки
Скажу честно, работать в магазине я начал в легких туфлях. Марик отчитал меня за эту глупость, отсчитал сорок долларов и погнал меня в магазин кроссовок. Загадочное слово «Нью баланс» я записал на бумажке. Кроссовки, или «сникерсы», надо было подыскать с широким и высоким носиком, чтобы пальцам было свободно.
«Воркинг шуз», или New Balance Working shoes, созданные специально для людей, много часов проводящих на ногах. И я купил себе эту модель. Ее хватало на два года. Потом я покупал новые шузы и через пару лет их снова стаптывал. Эта обувь божественно удобна, легка, прочна и мягка. Гениальные кроссовки!
А есть модели для городских прогулок. Они стоят в два-три раза дороже, но в них американец ходит уже не два года, а пять-шесть лет!
Смотрите, как люди здесь носят кроссовки! Когда ты едешь в метро и видишь людей, одетых строго по дресс-коду, а вместо туфель на ногах «Нью баланс», «Найк» или «Рибок», тебя это немножко коробит. Оказывается, до работы американцы едут в кроссовках, и лишь придя в офис, меняют обувь на туфли. Здесь молятся на кроссовки. Их обожают, как котят. Магазины кроссовок торгуют ими, как семечками. В магазинах звучит рэп и вас обслуживают спортивные афроамериканцы. Они не стоят, а танцуют. Поют. И все успевают. И вот заветная коробка у вас в руках. Выходите из магазина, тут же переобуваетесь, оставляя старые кроссовки на поребрике для бездомных. Красиво шнуруетесь и радуете свои вены, пятки и щиколотки.
Покупайте кроссовки здесь и везите их родным и близким. Вы сэкономите кучу денег, ибо в России за эту обувь надо выложить ползарплаты.
Один в поле не воин, или Здесь выживают только семейные
Я съехал от родственников. Студия в Бруклине, что я снял через агентство недвижимости, принесла мне несколько месяцев жизни в условиях жесткой экономии и психологического дискомфорта. Соседями по этажу была испаноговорящая семейка, жизнь у которой начиналась ночью, а заканчивалась утром, когда всем невыспавшимся идти на работу.
Я учился экономить. Получив «лиз» на два года, скрупулезно вел дневник расходов. Одному жить невыгодно: с зарплатой 1740 долларов в месяц у меня 700 уходило за студию, 70 на метро, 50 за свет и телефон, 370 долларов на еду (львиная доля из-за кофе и сэндвичей Манхэттена), 1015 на футболки и носки, 3 на стирку, 10 на средства гигиены (пена для бритья, спрей, шампунь, зубная паста), 20 долларов на домашнюю химию (чистящие средства для кухни, мебели, пола). Покупка посуды, инструментов для хозяйства, шпаклевок, красок не менее 4050 долларов, итого в кармане остается 300 долларов, чтобы пойти и положить их в банк. Разовые покупки (например, компьютер и монитор, кроссовки, осенне-зимняя одежда, велосипед) это в среднем 600700 долларов.
Добавить тут нечего, кроме этой семейки за стенкой, что мешала спать всему этажу, и полицейских, упрямо ждущих, пока им не откроют дверь эти милые люди.
Совет:
Снимайте жилье на двоих (руммейтство), тогда каждый сможет накопить начальный капитал, либо ищите себе будущую жену, только не ошибитесь с выбором!
Чем отличается день в Бруклине от дня на Манхэттене
Отвлечемся на время от бытовых проблем и выйдем на Манхэттен. Вы должны знать, что боги создавали Манхэттен для души, а Бруклин для жизни.
Душа Нью-Йорка работает как эликсир молодости. Хотите помолодеть лет на десять обязательно работу ищите в Городе (in the City). Хотите постоянно удивляться, радоваться, видеть новых и разных людей, прислушиваться ко всем языкам мира, театрально объяснять прохожим, как пройти до Таймс-сквер, заводить мозг под песни «50 центов», орущие из каждой черной машины, разглядывать постоянно меняющиеся шикарные витрины магазинов, ждать Крисмаса с его обалденным намеком на то, что тебе хочется наверстать что-то упущенное из детства, брать за 2,50 доллара «пич снаппл», чувствовать себя в пиццерии, как в ресторане Москвы, любоваться формами чрезвычайно хорошо выглядящих женщин, рассматривать архитектуру небоскребов, ходить в футболке до колен за доллар, сесть в автобус и уехать в Атлантик-Сити или Бостон, завести себя ритмом танцующих ребят в Централ-парке, увидеть вечером барражирующий луч с вертолета, ищущий гангстеров, посочувствовать русским дамам в «Мейсисе», спуститься в туалет Медисон-сквер-гардена и все это вынашивать в себе до появления подвала с крысами. И это метро, где нужно обязательно выбрать экспресс-трейн, так как там больше порядочных пассажиров и меньше хулиганов, и уехать в Бруклин, посмотрев по пути домой на последнюю радость этого дня вечерний Бруклинский мост.
Бруклин для жизни. Бруклин для старости. Для игры на компьютере по ночам. Чтобы посмотреть, как в жилом скверике советские бездельники режутся в домино, карты и шашки. Напомнить себе, что таки есть на свете мусор на улицах. Для русского магазина с кавказским акцентом. Для внимательных еврейских бабулек у подъезда, признающих в тебе советского гомо сапиенс. Для единственного удовольствия постоять в лифте величиной с маленькую кухню из хрущевского прошлого. Для телевизора, борющегося за права человека во всем мире. Для ночи, что поспать тебе даст с визгом полицейских машин, пожарных сирен и воем «Скорой помощи». Для утренней газеты «Вестник ЗОЖ», что уверенно держит удар уже много лет перед медицинскими офисами. Для поезда «Кью» в Манхэттен, где нужно занять место на сорок минут, чтобы уткнуться в газету или телефон «рейзер». Для радости, что «черные» станции расположены дальше, а потому до Манхэттена все «белые обезьяны» будут ехать сидя. Для ушных раковин, которые пытаются понять акцент орущего из динамика кондуктора в вагоне. Для первой утренней предтечи Манхэттена проплывающего мимо Бруклинского моста. Для того чтобы на Тридцать четвертой пулей вылететь из поезда и, поднимаясь по лестнице, с каждой ступенькой чувствовать приближение серых стен, как будто из колодца глядящих на вас сверху. Скорее, вот уже последняя ступень, и ты выходишь на Манхэттен с радостью и крыльями за спиной.
Бостон
Двоюродный брат учится в Бостоне. Как-то он взял меня с собой, когда после очередных каникул уезжал туда. Бостон город студентов со всего мира. Сэкономив на китайском автобусе, мы приехали в кампус. Довольно просторные комнаты, где живут студенты по три-четыре человека. Везде чистенько. За окном приятные пейзажи благоустроенных территорий. Идем в столовую.
Сколько, спрашиваю братика, примерно будет стоить мне обед?
Он улыбается.
Недорого. Главный принцип один раз зашел и ешь столько, сколько влезет.
В памяти моей возникла зачуханная столовая вуза, где я учился в девяностых. Пища, которая многим портила желудки и вызывала отрыжку во время еды. Дикие очереди по шестьдесят человек. Качающиеся столы, которые надо было удерживать одной рукой, иначе суп выльется из тарелки, в которой что-то плавает вместо мяса.
В бостонской столовой все было красиво. Раздача была спроектирована в виде изогнутой ленты. Аккуратные продавцы-повара. Все улыбаются. Многое из представленного на раздаче мне незнакомо. Но, поддаваясь запахам, желудок быстро отобрал нужное от ненужного. Брат с удивлением смотрел на то, как я быстро ем. Родившись в Ташкенте, он не знал, что такое советская столовка. Он был воспитан вкусным пловом и дынями.
Я взял добавку и так же быстро умял ее.
Быстрее отсюда, иначе мне станет невыносимо плохо от этого изобилия пищи, нежных интерьеров и приветливых людей. Это, конечно, шутка, просто мне было обидно за наши столовки, и я реально позавидовал студентам Бостона.
«Барнс энд Ноубл»
Продолжая с интересом изучать общественную жизнь Манхэттена, однажды на Юнион-сквер я увидел толпу студентов, исчезающих в магазине с вывеской Barnes & Noble. С интересом зашел вслед за ними. Огромный зал, высокие потолки и везде гламурные книги на самые разные темы, музыкальный отдел, отдел канцелярский. Эскалатор унес меня на второй этаж. Вот здесь я и нашел студенческую толпу. Человек двести занимались изучением книг, которые тут были собраны. В основном научная и обучающая литература. Везде ковровые покрытия, на которых можно сидеть, лежать, и многие студенты валялись на полу, листая книги. Маленькое кафе, где, жуя бутеры, студенты также не теряли время и читали книги. Поднявшись на третий этаж, я попал на презентацию. Симпатичная девушка (писатель) с русыми волосами, в белой футболке с надписью «Я люблю Нью-Йорк» сидела за столом и отвечала на вопросы людей. Временами все присутствующие смеялись, временами принимали критические позы, вставали и уходили, иногда вопрос звучал как похвала автору, иногда как критика. Послушав их минут двадцать ради шлифовки своего английского языка, я двинулся к книгам.
Здесь, на этаже, в основном была собрана историческая, художественная, публицистическая и духовная литература. Вижу книги о Второй мировой войне. Листаю, с интересом рассматривая фотографии, подсознательно жду появления страниц о Советской армии. Книга толстая, тяжелая, как коробка с консервами по ленд-лизу. В ней не нашлось места для героизма наших дедов и бабушек. Зато роль союзников освещалась от первой страницы до последней. Создавалось впечатление, что американцы победили Гитлера в одиночку и им чуть-чуть помогли англичане с французами.
Кстати, в последующем вот из этих моментов и складывалось мое отношение к американцам в целом и, соответственно, к жизни по «здешним правилам». Менталитет мой сопротивлялся, и я ничего не мог с собой поделать. Практически очень часто возникало по жизни это двоякое чувство: с одной стороны, комфорт во всем, с другой абсолютное неприятие всего русскоговорящего. И те русскоязычные, которых это тяготило, шли на сделку в будущем со своей совестью. Чтобы спрятаться в толпе американцев, они пользовались законным подлогом, навсегда забывая о своей родословной.
При получении гражданства можно менять свою фамилию на более приемлемую для американского уха. И какая-нибудь Бикманкулова Дурадола становилась Долой Бикман. Простите мне эти моменты!
Вернемся к этому замечательному магазину. На втором этаже я «застрял» на долгие годы. Здесь не было политики и истории, а были замечательнейшим образом оформленные обучающие книги для студентов. Бумага, шрифт, иллюстрации с точки зрения книжного дизайна просто шедевр! Зависнув на архитектурной и строительной тематике, я провел здесь, пожалуй, десять процентов своего времени за долгие годы жизни в Америке. Часть книг приехала со мной в Россию, и я этим очень горжусь, ибо у нас до сих пор не умеют оформлять учебную литературу.
Спускаясь на первый этаж, обязательно посещал музыкальный отдел, где меня также ждало немало открытий. Слушая знакомые песни и шлягеры, надев наушники, как и все в этом зале, впадал в транс и начинал двигать головой и ногами. Со стороны смешно смотреть на танцующих ребят, но здесь это было естественным поведением. Вижу строгого дяденьку на обложке лазерного диска. Бесстрашные глаза, плотная линия рта и выраженная твердость в лице. Беру и ставлю диск на прослушивание. Завороженный его голосом, слушал его минут сорок. С тех пор имя Джонни Кэш, ключевая фигура в музыке кантри, навсегда вошло в мой музыкальный мир. Общий смысл песен всегда был мне понятен, и я очень скоро понял, что Джонни Кэш пел для самой разной публики, не боясь затрагивать в своих песнях такие же темы, которые у нас мог позволить себе только Володя Высоцкий. Мне показалось даже, что они чем-то были похожи друг на друга по духу своей песенной поэзии.
Двигаюсь дальше по жанрам и нахожу индейские песни. Завораживающие голоса, как будто возникающие из истории этого непокоренного народа, ритмом и необычными звуками из природы приводят тебя в восторг. Вот это и есть настоящая Америка!
По-новому открываю для себя блюзы. Имена черных королей из прошлого этого стиля абсолютно мне незнакомы, но поют классно, причем не всегда студийно записанные. Можно услышать голос столетней давности, поющий под гитару с неизменной ритмикой, характерной для этого стиля.
Уже поздно, и я выхожу из магазина, и уже через неделю я обязательно зайду сюда снова за новыми впечатлениями!
Бутылочка пива
Июль 2003 года. Жара. Манхэттен. Очень хочется пить. Рефлексивно покупаю бутылочку пива. Бумажный пакет почти полностью скрывает ее от посторонних глаз. Иду вдоль Почтового отделения (билдинга в классическом стиле, с колоннадой) Джеймса А. Фарли. Людей мало, жара всех загнала в прохладные кафе, магазины и офисы. Признаться, я что-то слышал о том, что здесь не принято распивать пиво на улице, но не придал этому серьезное значение. После двух глотков двое полицейских, одетые в гражданское, выросли из-под земли и встали передо мной, предъявляя мне бляху. Один, итальянец по происхождению, что-то быстро мне говорил. Услышав мои ответы, он поморщился и выписал мне квитанцию, сказав, что меня вызовут в полицейский участок. Другой, афроамериканец, увидев мою растерянность, сказал мне, чтобы я не боялся, мол, ничего страшного, «доунт варри». Ожидание вызова в полицейский участок потрепало мне нервы, так как ждать пришлось два месяца.
И вот я в участке. Таких, как я, оказалось человек шесть. Нас посадили на задние ряды в большом зале, где перед нами сидели какие-то подозрительные и напряженные люди в первых рядах. Перед рядами кресел стоял стол, где сидела женщина в строгом костюме. Тут и начался спектакль по запугиванию. Этот сценарий я только потом догнал, когда вышел на улицу. В зале же было на что посмотреть, и это вызывало не самые приятные чувства.