У нас нейтралитет.
М? удивляется он.
Она не трогает меня. Я не трогаю ее. Все четко и предельно понятно, торопливо подписываю документы.
А как ей школа?
Без понятия. У нее нет другого выхода, как ходить в нее.
Ты даже не интересуешься?
Мне неинтересно.
Климов, ты в своем уме?
Что? поднимаю на него глаза. Я и не подписывался интересоваться ее делами. Достаточно того, что я оплачиваю все ее нужды. Все, на этом мои обязанности заканчиваются. Тем более, что она уже достаточно взрослая.
Не перестаю поражаться твоей натуре, Климов. Девочка одна в новом городе, в новой школе. И тебе нет никакого дела до того, каково ей?
Вспоминаю ее вечерний плач. Нет, мне показалось. Такие, как она не плачут.
Все у нее нормально.
Откуда такая уверенность? не успокаивается он.
Ну, она же еще не сбежала, ухмыляюсь.
Успенский молча вздыхает. Я передаю ему дела и отправляюсь в аэропорт. Два дня свободы и одиночества. Надо почаще куда-нибудь выбираться.
В Питере льет дождь и промозглый ветер. Пробка. В такси приторный запах ванили. Хочется открыть настежь все окна. Водитель часто отвечает на телефон и громко смеется. На виски начинает давить. Скорее бы оказаться в номере отеля и смыть себя запах самолета и этого таксиста.
В гостинице на ресепшне какая-то суматоха. Дама в длинном плаще спорит с администратором. Той хочется послать ее это явно читается в глазах молодой девушки. Но она обязана быть вежливой со всеми клиентами. Поэтому хочется сделать это вместо нее.
Я Вам уже говорила, что этот номер занят. Мы можем предложить Вам другой.
Я не понимаю, как так может быть! Я вообще первый раз сталкиваюсь с такой некомпетентностью, возмущается дама. Я бронировала номер заранее.
Я понимаю, что это надолго. Но Я. ХОЧУ. В СВОЙ. НОМЕР.
Можно мне ключи? прошу администратора.
Почему Вы лезете через мою голову? разворачивается ко мне разъяренная клиентка.
Для Вас здесь все равно нет номеров, как я понимаю, произношу спокойно, глядя ей в глаза.
Подаю администратору документы. Дама аж багровеет от возмущения. Чувствую, как ее начинает разрывать изнутри, и молча отворачиваюсь.
Хам! летит в спину.
Да. А еще сволочь.
Наконец, получаю вожделенный ключ и ухожу к лифту. Дама снова начинает осаду на администратора.
Все два дня город утопает в воде. Ни единой надежды на солнце или хотя бы короткий перерыв между дождями. Я кутаюсь в куртку, но сырой ветер все равно пробирается под нее. Горячая ванна расслабляет. Сегодня не хочется ужинать в ресторане, поэтому заказываю в номер. Ловлю себя на мысли о девчонке. Как она там? Нет, меня не интересует она сама. Мне важно знать, что с квартирой. Не уверен, что эта заноза не приведет туда своих друзей. Перед глазами тут же встает картина разгромленной после пьянки гостиной. Дергаю головой, прогоняя наваждение, но ночью спится плохо.
Рейс в Москву утром. Просыпаюсь, когда за окном непроглядная темень. Мне не нравится мое состояние. Не то морозит, не то просто в номере прохладно. Веду плечами. Только заболеть не хватало.
Пока жду вылета, заказываю в ресторане кофе. Есть не хочется. Уже в самолете чувствую, что дышать становится сложнее. Ненавижу болеть. Болезнь это всегда беспомощность. А я ненавижу быть беспомощным. Тем более теперь, когда рядом со мной живет чудовище, которое только и ждет удобно момента, чтобы нанести мне удар в спину.
Пока еду домой, начинает болеть голова. Это не просто головная боль от усталости. Это признак надвигающейся катастрофы. Прошу таксиста остановиться у аптеки и закупаюсь витаминами, надеясь, что это спасет меня и быстро поставит на ноги.
Девчонки дома нет. Хорошо. Принимаю душ, закидываю в себя таблетки и отправляюсь в офис. К вечеру становится хуже. Закрываюсь в кабинете, не желая никого видеть. Голова похожа на кусок ваты и ничего не соображает. Глаза болят, а нос наотрез отказывается дышать. И я понятия не имею, чем все это лечится.
Домой возвращаюсь рано. Сегодня не ужинал в ресторане. Мне вообще не хочется есть. Девчонка на кухне. Что-то готовит. У меня даже нет сил на злость. Ухожу к себе в комнату. Снова закидываю в рот витамины. Не хочу ложиться в постель. Это будет означать, что я сдался, но Климов еще никогда не сдавался.
Проходя в ванную, встречаюсь в коридоре с девчонкой. Она всматривается в меня. Да, наверное, выгляжу я также, как и чувствую себя, хреново. Но это не дает тебе никакого шанса, мелкая заноза. Завтра я снова буду в строю.
Ночью просыпаюсь от того, что я весь мокрый. Кожа горит, словно меня засунули в печь. Отбрасываю одеяло. Легче не становится. Хочется распахнуть окно. Но понимаю, что это не выход. У меня температура. А дома ни градусника, ни лекарств. Чудесно, Климов! Ничего, прорвемся. Надо только дожить до утра.
Изредка проваливаюсь в сон, но он не глубокий. Хочется умереть. Пытаюсь понять, сколько сейчас время, но перед глазами все расплывается. Кожа липкая от пота. Мне противно. С трудом добираюсь до душа. Я даже не знаю, дома ли еще девчонка. У меня сейчас такое состояние, что мне все равно, что она может увидеть меня таким.
После душа немного легче, но ненадолго. У меня нет чая только кофе. Кое-как заказываю доставку лекарств. К головной боли добавляется ангина. Пытаюсь спать, но это скорее смахивает как короткую кому. Где мои таблетки? Проверяю заказ в обработке. Можно было бы позвонить Успенскому, Макеевой или Регине, но не хочу просить. Я не ненавижу просить о помощи. Лучше умру здесь в одиночестве.
Не знаю, темнеет это в моих глазах или за окном. Доставки из аптеки до сих пор не было. Или я проспал ее? Как долго человек может жить с высокой температурой? Когда организм начнет справляться сам?
Снова проваливаюсь в какое-то небытие. Откуда-то издалека до меня доносится шорох. Не могу открыть глаза. Сухие губы не слушаются. Лба касается что-то прохладное. Боже, как же хорошо! Но это быстро заканчивается. Стон. Неужели, мой? Мне все это снится.
Выпей.
Не могу. Я ничего не могу сделать.
Это лекарство от температуры.
Кто это? Я не понимаю. Губ касается что-то твердое. Неприятно и больно.
Снова проваливаюсь в никуда.
Просыпаюсь. Темно. Но мне легче. Я еще не здоров, но голова уже не полыхает огнем. В полумраке вижу на тумбочке возле кровати стакан с водой, таблетки и градусник. Откуда?
Девчонка?
Может, Макеева?
Где мой телефон? Включаю ночник. Вот, здесь на тумбочке. Куча звонков и сообщений. Набираю ответ только Успенскому и указания Регине. Надеюсь, через пару дней вернуться в офис, хотя могу работать из дома. На часах два ночи. Хочется спать.
Утром температура возвращается. Глотать невозможно. Но пересиливаю себя, проталкивая в горло таблетку. Вскоре снова вырубает. Когда опять просыпаюсь на тумбочке бокал с чаем, какой-то бутылек и еще одна коробка с таблетками. Это точно не Макеева. Температура ниже тридцати восьми. Но горло
В ближайшие три дня я пью все, что появляется на моей тумбочке. Не знаю, кто это приносит и когда. Вряд ли девчонка. Ей незачем мне помогать. Горлу легче, но все еще чувствую дискомфорт. Хочется вымыться. Футболка липнет к телу и пахнет потом. Кажется, я не менял ее уже несколько дней.
В гостиной сталкиваюсь со своей занозой. Смотрит оценивающе, но молчит. Неужели, она? Зачем? Не понимаю. В этом нет ни смысла, ни логики. После душа легче, но все еще чувствую слабость. Возвращаясь, застаю в комнате девчонку. Она уже выходит, но на тумбочке бокал.
Ты? хрипло спрашиваю я. Молчит. Хочет уйти. Но почему?
Останавливается на пороге и оглядывается.
Мама всегда учила меня помогать тем, кому плохо.
Она выходит, оставляя меня в полнейшей прострации. Чувствую себя настоящей сволочью. Нет, раньше я называл себя сволочью. Это было моим девизом по жизни. Но сейчас я ПОЧУВСТВОВАЛ себя настоящей сволочью. И это долго не давало мне покоя, мешало. Как крошки в постели, так это чувство не давало уснуть, расслабиться, отключиться и предаться процессу выздоровления.
Я смотрел, как она приносит мне лекарства, бульоны, чай и не понимал. Я на самом деле НЕ ПОНИМАЛ, почему? Для меня это оставалось загадкой. Она молчала.
Может, хочется выслужиться, заработать очки, чтобы я отменил правила или штрафы? Или увеличил карманные расходы?
У меня не было другого объяснения, потому что ее объяснение казалось мне откровенным бредом. Я бы ни за что не стал помогать человеку, который меня ненавидит и унижает.
Вечером она замирает на пороге моей комнаты. Вижу, что хочет что-то сказать, но не решается. Жду. Вот сейчас начнет просить плюшки для себя. Внутренне ухмыляюсь.
Я не знаю, что ты любишь, произносит торопливо. Ей не просто говорить. На меня не смотрит. В общем я там приготовила суп куриный Если хочешь
Я хочу есть. Это правда. Чаями и бульонами сыт не будешь. Но не спешу. Я мысленно про себя повторяю ее слова и НЕ ПОНИМАЮ, почему она это делает.
Девчонка молча выходит, прикрывая за собой дверь.
Я не хочу идти, но хочу есть.
Ненавижу есть дома, потому что это всегда запах, грязь и отходы. Но сейчас я не чувствую по этому поводу раздражение.
Она ест на кухне. Останавливаюсь на пороге. Стол накрыт только для нее. Девчонка вздрагивает и смотрит на меня. В ее взгляде мелькает целый калейдоскоп эмоций: от испуга до растерянности.
Для меня, я замолкаю, не зная, что сказать. Ненавижу просить. Меня это унижает.
Садись, кивает она на свободный стул. Я сейчас налью тебе суп.
Мы едим молчим. Мне вкусно. Да, суп действительно вкусный. И я съедаю все. Моя заноза наливает мне чай, с лимоном и медом.
Это ты давала мне лекарства?
Да.
Откуда ты знаешь, как лечить?
Пожимает плечами.
Что тут сложного? При температуре жаропонижающие. Если три дня температура не падает антибиотики.
Да, так просто.
На что ты их покупала?
Молчит, глядя в бокал. Тот самый с желтыми лимонами. Странно, но сейчас он меня не раздражает.
На карманные деньги, что я давал?
Ну, да, удивленное.
Мы молчим. Я не умею говорить «Спасибо». И пока не знаю, что делать с тем, что она сделала для меня. Мне надо это как-то переварить и понять. От таблеток клонит в сон. Не хочу сопротивляться.
Глава 5. Сделка
Я возвращаюсь на работу, но между делом постоянно держу в голове поступок девчонки. Все еще не верю до конца, что она сделала это чисто из альтруистических побуждений. Потому что в моем мире так не бывает, так не поступают. Просто так никто ни для кого ничего не делает. Я пытаюсь убедить себя в ее корыстности, но почему-то не могу. Как не могу забыть вчерашний ужин. Простой, без изысков, но вкусный.
Она приготовила его для меня.
Нет, она приготовила его для себя, а меня просто Угостила? Пожалела? Ненавижу жалость. Чувствую, как внутри растет раздражение. Пытаюсь остановить его, задушить на корню, отвлечься, но оно скребется, просачиваясь сквозь щели, царапает, заставляя наказать девчонку, наорать на нее, нахамить, заставить ее пожалеть о том, что сделала. И отбить всякое желание делать так в будущем.
Вчерашний суп уже не кажется мне таким вкусным.
Но никто никогда не варил для меня суп.
И она не варила! взрываюсь я мысленно.
Она. Варила. Его. Для. Себя.
Все!
Срываюсь на Регине.
Ты отправила документы в «ПрофиСайт»?
Д-да, произносит неуверенно.
Ответ прислали?
Не смотрела еще.
Поднимаю на нее глаза.
Их ответ очень важен для меня. Я предупреждал тебя об этом, говорю негромко, но каждое слово режет. Ее.
Я сейчас проверю, просто без Вас
Проверь, обрываю ее на полуслове.
Регина кивает и стремительно выходит из кабинета.
Черт знает что! Меня не было всего несколько дней, а в компании уже бардак. Куда Успенский смотрел?
К вечеру мысль о том, что мне придется вернуться домой и столкнуться там с девчонкой, становится мучительной. Мне ненавистно осознание того, что она видела меня слабым и беспомощным. И жалела. Как какого-то щенка.
А если бы она не сделала этого? Если бы она поступила так, как обычно поступают в твоем мире? спросил невесть откуда взявшийся внутренний голос. Совести? Да у меня ее отродясь не было.
Я не хочу отвечать ему. Не хочу, но понимаю, что ничем хорошим моя болезнь не закончилась бы.
Она спасла меня.
Черт побери, какая-то девчонка меня спасла.
Ухмыляюсь.
Теперь она будет ждать за это благодарность.
Нет, никаких благодарностей. Это был ее выбор. Никто не заставлял ее выступать в роли спасительницы.
Я просто верну ей то, что она потратила на меня.
Алиса, останавливаюсь перед дверями ее комнаты. Выходит не сразу.
Что? смотрит прямо и вопросительно.
Я достаю бумажник и отсчитываю купюры.
Это возмещение твоих затрат на меня, протягиваю ей.
Брови девчонки взмывают вверх.
А как же штрафные санкции? ухмыляется невесело.
Какие санкции? не понимаю я.
Ну, я, как минимум, нарушила три твоих правила, закатывает глаза и начинает выкидывать из кулака пальцы. Не заходить к тебе в комнату. Не разговаривать с тобой без крайней необходимости. Не готовить, когда ты дома. Не знаю, может, еще что-то нарушила. Ах да, я приносила тебе чай в комнату. А у нас же запрет на еду вне кухни.
От ее слов я впадаю в легкий ступор и не сразу соображаю, что ответить.
Так что можешь вычеркнуть из моих карманных денег, кивает она на купюры в моей руке.
Ты нарушила правила в силу обстоятельств непреодолимой силы.
Мне не хочется ничего вычитать из ее денег.
Обстоятельства непреодолимой силы, задумчиво повторяет девчонка, а потом забирает деньги и делает то, от чего я впадаю в транс. Она пересчитывает их и возвращает мне ровно половину. Все по-честному. У нас договор. Я нарушила его условия и должна понести наказание. Подачки мне не нужны.
Подачки? хочется мне переспросить, но заноза уже закрыла дверь. И теперь я просто стою и пялюсь на темное дерево.
Ухожу к себе, но не нахожу места. Да, меня потряс ее поступок. Она не взяла деньги. Хотя могла. Я не стал бы урезать их. Но она НЕ взяла их. Принципиальная? Не верится.
Все любят деньги. И я никого за это не осуждаю. В деньгах нет ничего плохого. Деньги это определенный уровень свободы. И она добровольно от них отказалась.
Эта девчонка не так проста, как кажется.
Спустя несколько дней, когда я уже и думать забыл о поступке занозы, раздается телефонный звонок. Номер незнаком, но отвечаю. В трубке женский голос. Не молодой, чуть старше среднего.
Марк Александрович? тон строгий.
Слушаю Вас.
Это Алла Витальевна, классный руководитель Вашей племянницы.
Хочется сбросить звонок и добавить номер в черный список, но заставляю себя слушать.
Скажите, с Алисой все в порядке?
Утром было вполне. А что? потираю переносицу.
Алиса уже две недели не было в школе.
Зависаю.
Она каждое утро уходит с сумкой и в школьной форме.
Вы уверены? задаю вопрос и сам чувствую, как по-идиотски он звучит.
Что, простите?
Алиса каждый день ходит в школу.
Я не знаю, куда ходит Алиса, но уж точно не в школу, Марк Александрович. У нее много долгов по предметам. История, русский, литература, английский. Девочка будет не аттестована по итогам первой четверти. А это одиннадцатый класс, Марк Александрович. На носу ЕГЭ.
Что на носу? Это болезнь какая-то? У кого? У Алисы или этой Как ее там? Классной руководительницы. Чувствую себя полным идиотом, но пытаюсь держать лицо.
Я поговорю с Алисой. Она исправится.
Уж поговорите, Марк Александрович, пожалуйста. Она портит нам всю статистику. Я понимаю, что девочка-сирота, у нее травма, но ей надо взять себя в руки и учиться, иначе все, она же никуда не поступит. Она не сдаст ЕГЭ. Вы понимаете, что это значит, Марк Александрович?
Нет, но вслух:
Да.
Я надеюсь, что Вы сможете повлиять на Алису. И, Марк Александрович она замолкает на пару секунд, как будто подбирает слова. Вы не были на родительском собрании. Мы решали важные вопросы. Впереди выпускной.