Французский король Филипп VI Счастливый не мог упустить такого предлога для вмешательства во внутренние дела своих извечных врагов. Он немедленно заявил, что Шотландия его верный союзник, и ее интересы необходимо учитывать во всех договорах, касающихся Аквитании. Таким образом Филипп попытался обеспечить врагу зеркальное неудобство: для него самого герцогство Аквитанское было такой же занозой, как Шотландия для Англии.
К 1335 году отношения с Францией испортились настолько, что король Эдуард III начал всерьез опасаться вторжения с континента. Он приказал отправить своего наследника подальше от морского побережья в Ноттингемский замок. Эта древняя крепость была построена по приказу Уильяма I Завоевателя[27] на плоской вершине скалы, возвышавшейся над речкой Лин небольшим притоком Трента. Именно в этом замке заговорщики пятью годами ранее схватили всесильного фаворита королевы Роджера Мортимера.
Кортеж Эдуарда Вудстокского неспешно двинулся в Ноттингем. Сопровождавшие мальчика слуги, похоже, никуда особо не торопились и стремились получить от путешествия максимум удовольствия. Отчасти по этой причине граф Честерский надолго задержался в Питерборо. За время пребывания в городе его служащие успели не только заказать, но и получить из весьма отдаленного Йорка кое-какие необходимые для вояжа вещи, отсутствовавшие в Вудстоке:
«Охранная грамота выдана до дня святого Петра в оковах Джону де Пойнтону, которому поручено стюардом и казначеем Эдуарда графа Честерского, королевского сына, доставить некоторые вещи, приобретенные в Йорке, графу в Питерборо»[28].
В конце концов, такое явное небрежение королевскими приказами вывело из себя Эдуарда III, который направил придворным сына повторное послание, содержавшее строгий приказ поторапливаться:
«Гийому де Сент-Омеру, стюарду, а также мастеру Дж. де Бёрнэму, казначею двора Эдуарда графа Честерского, королевского сына. Приказываем доставить указанного графа со всем его двором в Ноттингемский замок со всей возможной поспешностью, поскольку, из-за дошедших до короля новостей касательно состояния его королевства, он желает, чтобы граф был отправлен в безопасное место и оставался там до дальнейших распоряжений»[29].
В Ноттингем Эдуард Вудстокский с сестрами прибыл только в конце лета. Там же, в кругу своих придворных, через четыре месяца он справил Рождество. Мальчик оставался под неусыпным надзором Гийома и Елизаветы де Сент-Омер до весны 1336 года, когда король решил, что сыну пора приступить к более серьезным занятиям и начинать по мере сил приобщаться к политической жизни страны. К этому времени Эдуард III сумел взять под контроль большую часть Лоуленда[30], включая крепости Роксборо, Эдинбург, Перт и Стерлинг. Он уже не опасался войны на два фронта и надеялся, что сможет отразить любую попытку французов высадиться в Англии.
Стремясь быстрее воплотить свою идею в жизнь, король приказал наследнику, не мешкая, прибыть в Лондон. Так кончилось беззаботное детство Эдуарда Вудстокского под нестрогой опекой гувернеров, ибо чета Сент-Омеров, исполнявшая обязанности скорее нянек, чем наставников, получила расчет: «Пожаловано Гийому де Сент-Омеру и Елизавете, его жене за их бескорыстную службу королю, а именно за постоянное пребывание с его сыном Эдуардом графом Честерским и его дочерьми, ежегодно 25 фунтов из казначейства пожизненно, или же пока они не получат равноценную земельную собственность пожизненно»[31].
Сент-Омеры по-прежнему оставались в ближайшем окружении Эдуарда Вудстокского, но только вот учителя ему были теперь назначены другие. Будь на то его воля, мальчик с удовольствием оставался бы в Ноттингеме или Вудстоке под их крылом подальше от Лондона, который ему совсем не нравился, хотя бывал он в столице лишь короткими наездами. Но с королевским приказом не поспоришь.
И вот граф Честерский уже появился на первом в своей жизни рыцарском турнире в специально сшитой для этого случая роскошной мантии. Знать королевства и простые лондонцы с энтузиазмом приветствовали шестилетнего наследника английского трона, которого многие имели счастье лицезреть впервые.
* * *
Отношения с Францией становились все более и более натянутыми, при дворе короля все чаще заговаривали о грядущей войне. Сам Эдуард III также не исключал подобного развития событий и, предвосхищая их, решил укрепить лояльность своего ближайшего окружения, а заодно отблагодарить рыцарей, поддержавших заговор против Роджера де Мортимера и отличившихся в войнах против шотландцев. Генри Гросмонтский стал графом Дербийским, Уильям Монтекьют графом Солсберийским, Уильям Клинтон графом Хантингдонским. Получили высокие титулы еще три непосредственных участника тех событий: Роберт де Аффорд был возведен в достоинство графа Саффолкского, Уильям Боэн графа Нортхемптонского, а Хью де Одли графа Глостерского. Помимо естественного выражения признательности и желания покрепче привязать к себе бравых вояк, король преследовал еще одну, может быть, даже более важную цель он хотел обеспечить будущих капитанов своей армии собственными средствами для первоначального найма и содержания воинских отрядов.
Однако самый блестящий титул получил тот, от кого Эдуард III совершенно не ожидал в ближайшем будущем какой-либо военной помощи: его сын был еще слишком мал для того, чтобы вести солдат в поход. Тем не менее, именно ему достался беспрецедентно щедрый дар. Осенью 1336 года скончался от лихорадки бездетный младший брат короля Джон Элтемский, граф Корнуоллский. Его обширный лен был возведен в ранг герцогства и пожалован наследнику трона. До тех пор в иерархии английского королевства герцогских титулов еще не было, самым высоким считался графский. Таким образом, Эдуард, граф Честерский, с 9 февраля 1337 года стал еще и герцогом Корнуоллским. Пышная церемония, сопровождавшая инвеституру, традиционно включала в себя посвящение в рыцари двадцати четырех юношей из самых благородных семейств.
Сразу после того, как Эдуард Вудстокский получил новый лен, выяснилось, что финансовые дела Корнуолла находились в весьма запутанном состоянии. Новоявленный герцог, правда, имел неоспоримое и нераздельное право на все, что выбрасывалось морем после кораблекрушений на побережье герцогства. Но ведь не эта экзотическая привилегия служила основным источником дохода таковым являлись оловянные копи. Однако оказалось, что значительная часть прибыли от них в размере 1000 марок ежегодно была отписана в пользу Уильяма Монтекьюта, графа Солсберийского. То есть, как минимум треть финансовых поступлений утекала мимо герцогской казны. И это не все: Томас Уэст, пожизненно назначенный на должность хранителя рудников Девона, требовал, чтобы ему по-прежнему продолжали выплачивать ежегодное жалование в размере 100 фунтов в полном согласии с королевским обещанием.
Обо всем этом Эдуард III как-то не подумал, когда жаловал наследнику герцогство. Да и сам он не брезговал зачерпнуть при случае полной горстью из такого богатого источника, как Корнуолл. Например, спустя полгода после инвеституры сына король неожиданно отдал такой приказ: «Погасить торговцам из компании Барди задолженность в 7200 фунтов из доходов от добычи олова в этом графстве несмотря на королевское пожалование рудников и земель в графстве Корнуолл Эдуарду, его старшему сыну. Ибо король уже ранее был должен указанным торговцам 7200 фунтов, которые они предоставили по просьбе королевы Изабеллы и которые король обещал добросовестно им вернуть»[32].
Конечно, герцогу Корнуоллскому по малолетству не было до финансовых вопросов никакого дела, однако король все-таки посчитал необходимым компенсировать ему потери из других источников. Он передал в распоряжение наследника доходы от городов Эксетер в графстве Девоншир и Уолингфорд в Беркшире, а также от манора Мер в графстве Уилтшир.
* * *
Вместо четы Сент-Омеров воспитанием подросшего наследника трона теперь занимался опытный наставник Уолтер Бёрли, занимавший до этого должность подателя милостыни у королевы Филиппы. Он был лучшим другом Ричарда Бери, воспитателя короля Эдуарда III, но теплое местечко при особе герцога Корнуоллского получил не только благодаря своим обширнейшим связям. Бёрли являлся выдающимся ученым схоластом и логиком, светилом Оксфордского университета. Ему приписывается авторство более 50 работ. Интересно, что именно благодаря этому наставничеству увидел свет его самый известный труд «Книга о жизни и нравах философов», содержащая около 120 коротких жизнеописаний философов и поэтов с кратким изложением их взглядов и представляющая таким образом популярно изложенную историю философии. Вне всякого сомнения, эта книга писалась именно для Эдуарда Вудстокского, хотя другие работы Бёрли в частности, комментарии к Аристотелю вряд ли предназначались его подопечному, который был слишком мал, чтобы должным образом их осмыслить.
Можно смело распрощаться с мифом о том, что Эдуард был всего лишь полуграмотным воякой. Благодаря своему учителю он получил систематическое и глубокое по тем временам образование, пусть даже впоследствии книги не особо его привлекали. Программа обучения включала в себя чтение, письмо, арифметику и латынь все те предметы, знание которых было необходимо для государственного деятеля.
Нужно отметить, что со времен нормандского завоевания разные сословия Англии в прямом смысле говорили на разных языках. Ученые, клирики и судейские чиновники использовали латынь, знать предпочитала нормандско-французский, а англосаксонский оставался средством общения большинства то есть простонародья. Однако именно в те годы наиболее активно шел процесс их смешения: обогащенный нормандскими и латинскими словами саксонский, теперь уже английский, язык становился общим для англичан. Эдуарду III хватило мудрости этому не препятствовать и даже способствовать, но его сын пока еще обучался всем трем языкам.
Науки Эдуард постигал вместе с родственником учителя Саймоном Бёрли и Роджером Мортимером, внуком казненного фаворита, которые с тех пор стали его близкими друзьями. Учение давалось мальчику легко, и спустя некоторое время о нем вполне можно было сказать словами знаменитого английского поэта Джеффри Чосера, который писал про некоего королевского сына так:
Стих Чосера применим к Эдуарду Вудстокскому полностью, до последней строчки. Герцог Корнуоллский не только постигал науки и овладевал умениями, необходимыми блестящему аристократу и придворному король серьезно и осознанно готовил сына к военной стезе. Мальчик любил оружие и лично владел солидным арсеналом в частности, у него был полный доспех с запасным шлемом-бацинетом и парусиновая палатка с центральным столбом. Вся амуниция, несмотря на свой небольшой размер, ни в коем разе не была игрушечной, а представляла собой настоящее боевое снаряжение, как у взрослых.
Король стремился вырастить из наследника настоящего рыцаря доблестного солдата в дни войны, блестящего кавалера в дни мира. Поэтому Эдуард Вудстокский с малолетства купался в роскоши и приучился воспринимать окружающее его великолепие как норму. Для мальчика приобретались редкие украшения и одежды, за которыми порой приходилось посылать в другие страны. Несмотря на то, что герцог Корнуоллский имел собственные источники доходов, для него порой не жалели денег и из королевской казны. К примеру, в 1336 году королем был отдан такой приказ: «Казначею, баронам казначейства и камергерам. Приказываю выдать королевскому клерку Паоло де Монтефьоре 2000 марок дополнительно к той сумме, которую он уже должен казначейству по своему последнему счету. Ибо Паоло имеет поручение от короля купить за рубежом и доставить без задержки различные вещи в пределах суммы в 2000 марок для надобностей королевы Филиппы и Эдуарда, графа Честерского, королевского сына»[34].
Одевался Эдуард Вудстокский роскошно. Он носил алые шляпы, расшитые серебряными розами. Его широкий пояс был усеян 37 эмалированными бляшками и 234 жемчужинами. Апартаменты, которых у Эдуарда было несколько, включая городской дом в Лондоне, украшали искусно изготовленные гобелены с изображением роз, русалок, а также гербов самого герцога Корнуоллского.
* * *
По воле отца с раннего детства Эдуарду Вудстокскому приходилось принимать активное участие в государственных делах. Он часто выступал в качестве официального представителя короля на всевозможных торжественных церемониях. Так, в конце 1337 года именно ему было поручено возглавить делегацию по приему важных послов: Бертрана де Монфавеза, кардинала-дьякона Санта-Мария-ин-Аквиро, и Педро Гомеса Баррозо де Сотомайора, камерлинга коллегии кардиналов. Папа Бенедикт XII[35] возложил на этих прелатов сложную задачу предотвратить назревавшую войну между Францией и Англией. Облаченный в новую мантию из пурпурного бархата и алую шляпу с нашитым жемчугом, специально изготовленную для этого случая, Эдуард Вудстокский возглавлял пышную приветственную процессию из представителей высшей знати. Он встретил папских посланников в миле от лондонских ворот, а затем сопровождал их в столицу до самой дворцовой лестницы, где кардиналов ожидал король. На тот момент визит дипломатов, отряженных Святым Престолом, не позволил разразиться войне, хотя переговорщиками они были не самыми умелыми. Однако глубинные противоречия между Англией и Францией никуда не исчезли. Рано или поздно они должны были перерасти в открытое противостояние.
История конфликта восходит к нормандскому завоеванию. В 1066 году Гийом Бастард вторгся в Англию и силой захватил английский престол. Завоеватель угодил в западню, из которой не было выхода: с одной стороны, он стал сувереном островной страны, но с другой остался вассалом французского короля за Нормандию. С течением времени двойственность положения английских монархов только усиливалась, ибо их континентальные владения разрастались. Так, королю Генри II, основателю Анжуйской династии, во Франции принадлежали также Анжу, Мэн, Пуату, Гиень (Аквитания) и Гасконь, его претензии распространялись на Тулузу и Бретань. Возник редкий и очень интересный казус, когда король-вассал оказался куда сильнее, чем король-сюзерен. Однако нормы феодального права оказались ценным оружием в руках слабейшего. Это доказал Филипп II Огюст, конфисковав в 1204 году Нормандию у Джона Безземельного[36].
Попытка всесторонне урегулировать отношения между двумя государями была предпринята в 1259 году, когда Луи IX Святой и Генри III Уинчестерский заключили так называемый Парижский договор. Согласно его условиям претензии английских королей на Нормандию, Мэн, Анжу и Пуату аннулировались. Одновременно подтверждались их права на Бордо, Байонну и Гасконь, выступавшие в качестве вассальных ленов, дающих держателю титул пэра Франции.
Однако это соглашение, призванное раз и навсегда разрешить все проблемы, на деле оказалось внутренне противоречивым. Мин, угрожавших его исполнению, в тексте было заложено предостаточно. Например, по французскому феодальному праву любой вассал мог обжаловать решение своего сеньора перед королем. Таким образом, всякий гасконский дворянчик, недовольный каким-либо актом английского монарха, имел возможность подать протест непосредственно в Париж. И эта уловка с успехом использовалась в качестве неотразимого оружия против Лондона, так как служила помехой эффективному управлению Гиенью и основательно подрывала авторитет королей Англии. Неудивительно, что последние постоянно искали способ установить полный суверенитет над своими континентальными владениями, а французские короли всеми силами стремились не дать им выскользнуть из тенет феодального права.