О том, что за прошедшие годы Загорский и сам мог состариться и ждет ее уже не импозантный джентльмен, а старая развалина, Лисицкая не думала по одной простой причине этого просто не могло быть. За то время, пока жили вместе, она достаточно изучила его характер и знала, что Нестор лучше умрет, чем даст себе постареть.
Интересно, брови у него по-прежнему черные или все-таки сравнялись цветом с прической? И он все еще носит свое железное кольцо, которое досталось ему от деда? Ах, как она возревновала, в первый раз увидев это кольцо у него на руке! Почему-то ей показалось, что это подарок какой-нибудь прежней возлюбленной и некоторое время Лисицкая терзалась подозрениями, пока, наконец, не выяснилось, что это просто памятное кольцо, сделанное из кандалов его деда-декабриста.
Поезд тронулся, а в купе так никто и не появился. Светлана было возликовала неужели же она поедет в купе одна? Но потом одернула себя: мало ли что, может быть, на следующей станции войдет семейство с крикливым и сопливым ребенком, который всю ночь не даст никому и минуты покоя.
Но она ошиблась, никакого семейства так и не появилось. Однако спустя пять минут после отправления дверь в купе открылась и на пороге показался солидный господин в сером плаще и серой же шляпе-котелке. Он снял котелок, и Лисицкая увидела знакомое квадратное лицо, чуть прищуренные глаза, резкие складки вокруг рта и стриженные бобриком каштановые волосы.
Анатоль! ахнула она. А ты что здесь делаешь?
Увидев ее, пассажир заморгал глазами.
Что я делаю? спросил он несколько недоуменно. Я, видишь ли, еду в Москву по делам.
Господи, да что он такое говорит? Это же она, она едет в Москву по делам!
Хорошо, рассудительно отвечал Анатоль, ты тоже можешь ехать в Москву по делам. Мы оба можем ехать в Москву по делам, не так ли?
В одном купе? изумилась Лисицкая.
Анатоль только руками развел: тут он совершенно не виноват, в кассе ему выдали билет именно в этот вагон и именно в это купе. Но если ей его соседство так неприятно
Перестань говорить глупости, перебила она, что значит неприятное соседство? Я очень рада тебя видеть, хотя это на самом деле очень странное совпадение.
Светлана несколько кривила душой. С одной стороны, узнав, что соседом ее будет Анатоль, она немного успокоилось во всяком случае, рядом с ним она в абсолютной безопасности и никакие дети ей совершенно не страшны, пусть даже и самые сопливые. С другой стороны, ее на вокзале должен встречать Загорский. А что, если давний возлюбленный увидит ее нового кавалера, или наоборот? Если они догадаются друг о друге, это может выйти крайне неловко Но что же теперь делать: не ссаживать же, действительно, Анатоля с поезда!
Светлана бросила на него быстрый взгляд исподлобья. Он уже спрятал свой портфель (видимо, в Москву тоже ненадолго), уселся напротив, но смотрел почему-то не на Светлану, а в окно, где катилась им навстречу бархатная летняя ночь.
Он прячет глаза, подумала она, но почему? И тут же догадалась, что Анатоль, очевидно, смущен, впервые оказавшись с ней в столь интимной обстановке.
Хорошо, повторила она, хорошо, я очень рада. В конце концов, это даже лучше. Мы сможем спокойно поговорить с глазу на глаз.
О чем она может спокойно поговорить с Анатолем с глазу на глаз, Светлана не очень понимала. Надо сказать, что и прежние их разговоры проходили обычно один на один, так что никто им особенно не мешал. Но сейчас Лисицкая была несколько выведена из равновесия, и, кажется, говорила первое, что приходило в голову.
Конечно, с другим человеком для маскировки она пустила бы в ход очарование и кокетство, но очаровывать Анатоля было бы несколько странно. Оставалось придумать, чем они займутся в ближайшее время все-таки до Москвы целая ночь езды.
У меня есть коньяк, сказал Анатоль. К вечеру, мне кажется, несколько похолодало, неплохо бы согреться.
Это все бес, поняла она, тот самый бес привольной жизни продолжает ее искушать. Ну, а что, если она возьмет и поддастся искушению? Почему бы и нет? Она взрослая женщина и имеет полное право. Главное, не зайти слишком далеко: в преддверии свидания с Загорским излишняя близость с Анатолем была бы на самом деле лишней.
Ладно, проговорила она, наливай, но предупреждаю: без глупостей.
Он улыбнулся неожиданно насмешливо. Вот как? И что же она будет делать, если он все же позволит себе некоторые глупости. Закричит? Или, может быть, пустится в пляс?
Она насупилась: это грубо и неостроумно, Анатоль. И вообще, балерины не пляшут, они танцуют, пора бы уже усвоить эту азбучную истину. Пляшут деревенские бабы и сознательные пролетарии, приняв на грудь беленькой, пляшут дрессированные медведи в цирке, пляшут разные там кокотки в кафешантанах, но никак не балерины
Перечисляя пляшущих Лисицкая сама не заметила, как выпила из поездного граненого стакана темно-коричневой обжигающей жидкости. Глоток оказался слишком большим, и она открыла рот и стала махать ладошкой, пытаясь затушить огонь внутри.
Что за коньяк? спросила она, кашляя.
Армянский, отвечал он.
Светлана поморщилась: лучшие коньяки делают во Франции. Как посмотреть, заметил Анатоль загадочно, вот, например, товарищ Сталин больше любит армянский.
Верю тебе на слово, отвечала она, так как ни разу не пила с товарищем Сталиным.
Светлана как-то очень быстро и неожиданно опьянела. Впрочем, много ли было ей надо без привычки и при таком хрупком телосложении? Сначала она захотела петь, потом танцевать, а потом вдруг обнаружила себя лежащей на полке, заботливо укрытой одеялом. Над ней наклонился Анатоль и смотрел на нее, не отводя внимательных глаз, как-то странно горевших в свете ночника.
Ты воспользуешься моим беспомощным положением? обиженно проговорила она.
Непременно, отвечал он. А теперь спи.
И, наклонившись, поцеловал ее в лоб. Она поразилась, какие холодные у него губы как будто он был мертвец. А, может быть, мертвец был не он, а она, потому что если в жизни человека нет любви, он считай, тот же самый мертвец и есть, и даже, может быть, еще чего похуже Она хотела додумать эту странную мысль до конца, но сил у нее уже не осталось, она закрыла глаза и провалилась во тьму.
Глава вторая. Двойное дно искусства
Сказать, что телеграмма Лисицкой совсем не взволновала Загорского, значило бы покривить душой. Впрочем, речь тут шла не о любовных переживаниях его встревожил тон послания. Светлана, несмотря на всю страстность ее натуры, всегда была девушкой очень разумной и волевой. Телеграмма же свидетельствовала о полном душевном раздрае. Похоже, действительно случилось нечто необычное и угрожающее. Впрочем, гадать не стоит, очень скоро все прояснится и так.
Нестор Васильевич, стоявший на перроне Октябрьского вокзала[9], посмотрел на часы поезд должен был подойти через три минуты. И он, действительно, подошел, однако вместо свистка дал густой и длинный гудок, в котором Нестору Васильевичу почудилось нечто траурное. И даже поезд показался ему не поездом, а огромной лодкой Харóна[10], перевозящей мертвецов через Стикс. Отогнав от себя дурацкие картины, детектив изобразил на лице подходящее к случаю выражение сдержанную радость пополам с легким смущением. Женщина как минимум, в первые минуты разговора должна почувствовать себя хозяйкой положения. В противном случае она огорчится и будет думать о неравенстве полов и о том, как избыть эту несправедливость, о деле же может и вовсе забыть.
Поезд стоял уже пару минут, а двери все не открывались. Впрочем, нет, не так. Двери не открывались в третьем вагоне, возле которого ждал Нестор Васильевич, из остальных же пассажиры выходили как ни в чем ни бывало, вытаскивая на свет божий разнокалиберные тюки, саквояжи и чемоданы.
Загорский разглядел за нечистым дверным стеклом вагона бледную физиономию проводника и нетерпеливо стукнул в дверь. Но тот повел себя странно: отчаянно замахал руками, а потом и вовсе отвернулся.
Прошло еще несколько минут, и на перроне появился милиционер. Он решительным шагом направился к третьему вагону и, оттеснив Нестора Васильевича, вошел внутрь ему проводник, само собой, не посмел препятствовать, и дверь тут же снова захлопнулась перед носом Загорского.
Спустя еще пару минут явились санитары с носилками, сопровождаемые сухоньким пожилым доктором в слабых очочках. Медиков тоже беспрекословно пустили в поезд, а Загорскому ничего не оставалось, кроме как проводить их мрачным взором.
Ох, дружище, чует мое сердце, не к добру это все, сказал Загорский, забыв, кажется, что верного его Ганцзалина не было рядом: несмотря на упорное сопротивление, он был оставлен дома на хозяйстве.
Спустя пять минут двери снова открылись, и из них вынырнули санитары с носилками. Тело на носилках было прикрыто простыней, но при взгляде на него у Загорского дрогнуло сердце слишком часто он видел этот силуэт рядом с собой, чтобы сейчас ошибиться.
Нестор Васильевич решительно встал на дороге у санитаров, не говоря ни слова, откинул простыню. Синюшные губы, мраморная кожа, трагический изгиб рта Лицо Загорского сделалось почти таким же белым, как у покойницы.
Товарищ, сказал санитар нетерпеливо, пустите пройти.
Что с ней? спросил Загорский у старенького доктора, замыкавшего скорбную процессию.
Остановка сердца, отвечал тот, вопросительно глядя на незнакомца, как бы спрашивая: а вам-то что за дело, милостивый государь?
Причина? отрывисто сказал Нестор Васильевич, продолжая изучать почти забытое, но такое все еще родное лицо Светланы.
Доктор пожал плечами: вскрытие покажет. Санитары молча обошли Загорского и понесли свою печальную ношу в здание вокзала
* * *
А, может, она от сердца умерла?
Ганцзалин сидел в кресле напротив хозяина в их каморке в цокольном этаже, глаза его были печальны. Кажется, с возрастом изменился даже он, думал Загорский, глядя на помощника, сострадание все-таки достучалось и до каменного китайского сердца. Как он сказал: не могла ли умереть от сердца? Разумеется, могла. Более того, она, видимо, и умерла от сердечной недостаточности. Другой вопрос, что стало причиной этой самой недостаточности.
Помощник пожевал губами. Причиной? Ну, например, слабость здоровья.
Загорский покачал головой. Во-первых, балет хорошо тренирует сердечную мышцу, да и тело в общем. Во-вторых, не кажется ли ему странным что за несколько дней до гибели Лисицкая послала ему паническую телеграмму? Вряд ли такое совпадение случайно. Во всяком случае он лично в это не верит.
И кто мог ее убить? Ганцзалин неотрывно смотрел на хозяина.
Нестор Васильевич пожал плечами кто угодно. За годы Гражданской войны стало ясно, что жизнь человеческая в России гроша ломаного не стоит. Убить мог брошенный любовник, грабитель, а скорее всего некий преступник, о котором она не сказала в телеграмме, но который, очевидно, понял, что его раскрыли. Узнав, что Лисицкая собирается обратиться к Загорскому, бандит решил упредить свое разоблачение и убил ее. Не бог весть какая дедукция, к такому выводу пришел бы и гимназист младших классов. А вот дальше начинается конкретика, которая подлежит изучению.
Надо было с проводником поговорить и купе осмотреть, озабоченно заметил китаец.
Загорский поглядел на него с легким раздражением. За кого его держит Ганцзалин? Разумеется, именно это он и сделал в первую голову.
Дождавшись, пока из вагона выйдут пассажиры и, войдя внутрь, Нестор Васильевич завел разговор с проводником. Тот был слегка напуган, но в настроении, тем не менее, пребывал боевом, его рачьи глаза смотрели на импозантного седого господина с некоторым вызовом, как бы говоря: видали мы таких!
Скажите-ка, любезный, кто делил купе с покойной барышней? спросил его Нестор Васильевич.
Проводник ощетинился: а вы кто такой есть, гражданин, что задаете вопросы? Загорский махнул перед ним удостоверением уголовного розыска города Ташкента. Однако ушлый собеседник сразу разглядел, что удостоверение нездешнее.
Эва, сказал, где Ташкент, а где мы!
И Ташкент, и Москва находятся на территории СССР, следственно, удостоверение действительно по всей стране, отвечал Загорский, преодолевая сильное желание ударить строптивца головой о стену. Но тот оказался на редкость жестоковыйным и по-хорошему отвечать на вопросы не захотел. Пришлось сменить тактику.
Нестор Васильевич достал из кармана рубль и показал его проводнику. Тот протянул руку к целковому, но Загорский отвел ее. Сначала, сказал, ответьте на вопросы.
Ответы, впрочем, ситуацию прояснили не слишком. По словам железнодорожника, все билеты в несчастливое купе были выкуплены. Однако внутрь на его глазах зашла только одна дамочка та самая, покойница. То есть тогда еще не покойница, ну, а потом уже, как водится, покойница. То есть не как водится, конечно, это не к тому, что у них каждый день покойники туда и сюда ездят, а просто
Одним словом, перебил его Загорский, в купе вошла известная нам барышня и больше никого там не было?
Почему же не было, кто-то был, возразил проводник. Просто не видел я, кто зашел. Проходил мимо, слышу голоса: мужской и женский.
Загорский сделал стойку. Что за голоса, о чем говорили? Ругались, бранились, ссорились, кричали друг на друга?
Никак нет, отвечал проводник, не ссорились и не бранились, а вроде как даже совсем наоборот гуляли и веселились Изнутри было запершись. Я постучал, конечное дело, спросил, не надо ли чего чаю там или просто кипятку, дамочка отвечала, что все в порядке и не беспокоить. Ну, я и не беспокоил.
Тут Ганцзалин перебил рассказ хозяина и сказал, что, Лисицкая, верно, хорошо знакома была с попутчиком, раз заперлась с ним изнутри и веселилась. Это во-первых.
А во-вторых? спросил Загорский, слегка улыбаясь.
Во-вторых, преступление тщательно готовили. В купе были только Светлана и ее таинственный попутчик, при том, что билеты в нем были выкуплены все. Из этого ясно, что билеты убийца выкупил заранее, чтобы никто ему не помешал.
Логично, кивнул Загорский, я тоже так решил.
Ганцзалин задумался ненадолго.
А все-таки проводник должен был видеть убийцу, наконец сказал он, при входе в поезд.
Но тут Нестор Васильевич с ним не согласился. Как говорят сознательные пролетарии не факт. Во-первых, проводник, впуская в вагон, обычно смотрит не на лицо, а на билет. Во-вторых, убийца мог сделать вид, что опаздывает и на ходу вскочить в другой вагон, скажем, в четвертый, а оттуда уже перейти в третий.
Ганцзалин кивнул мог, конечно, мог. А что показал осмотр купе?
Осмотр купе показал, что мы имеем дело с опытным и хладнокровным преступником, строго отвечал Нестор Васильевич. Судя по всему, ночью Светлана и ее спутник выпивали. Правда, бутылок и стаканов в купе я не обнаружил.
Спиртом пахло? живо спросил Ганцзалин.
Нет, не пахло. Убийца позаботился и об этом: он открыл окно в купе, так что все запахи выветрились. Более того, он тщательно протер все поверхности, на которых могли остаться следы или отпечатки.
Даже пол?
Даже пол. Однако тут Загорский со значением поднял палец вверх, накануне вечером в Ленинграде шел небольшой дождь, на улицах было сыро и грязновато. Вследствие чего убийца оставил-таки след, но не в самом купе, а прямо перед ним, в коридоре.
А откуда хозяин знает, что это его след? Ганцзалин глядел скептически. Из всех пассажиров что один убийца оставил следы?