К морю спускался седобородый рослый старик. Его кудри метались. Это был великий писатель, отправлявшийся за Солнцем, как аргонавт за руном24.
Древнегреческое руно находится хоть и очень далеко, но все же в определенной точке земного пространства (Колхида). Руно-солнце Белого вне земной географии, оно ведь небесное светило, которое манит, исчезает (закатывается) и вновь является, что вызывает в душах аргонавтов драматические переживания:
В древнегреческом мифе путь к руну долог, но все же заканчивается выполнением поставленной задачи. Путешествие аргонавтов Белого это «путь к невозможному» (так озаглавлено одно из программных стихотворений «Золота в лазури»). В нем важно экзистенциальное стремление к возвышенному и недостижимому идеалу:
Изменилась и причина, заставившая аргонавтов пуститься в путь. Если греческие герои выполняют поставленное перед ними Пелием задание, то герои Белого действуют в силу внутренней потребности света, из‐за присущей их природе устремленности к будущему, из‐за, можно сказать, врожденной тяги к идеальному и вечному:
О Солнце мечтали дети Солнца28;
Мое желание солнца все усиливается. Мне хочется ринуться сквозь черную пустоту <> построю себе солнечный корабль Арго. Я хочу стать аргонавтом (Белый Метнер. Т. 1. С. 244)29.
Цель древнегреческих аргонавтов не только привезти золотое руно, но и самим вернуться домой. Цель аргонавтов-символистов противоположна. Они стремятся покинуть грешную землю навсегда, чтобы обрести новую, идеальную родину, которая и есть Солнце. Потому аргонавты ощущают и именуют себя «детьми Солнца»:
Поют о Солнцах дети Солнца, отыскивают в очах друг у друга солнечные знаки безвременья и называют жизнью эти поиски светов. <> Среди минут мелькают образы, и все несется в полете жизни. Дети Солнца сквозь бездонную тьму хотят ринуться к Солнцу30;
И огненное сердце мое, как ракета, помчалось сквозь хаос небытия к Солнцу, на далекую родину31.
И наконец самое, на наш взгляд, главное. Превратив золотое руно из бараньей шкуры в небесное светило, Белый изменил траекторию движения аргонавтов. Если они плывут по морским просторам, то не в Колхиду, но исключительно «за черту горизонта» (Белый Метнер. Т. 1. С. 218)32. Однако чаще они вообще не плывут, а летят по воздуху, вверх, в небо33, в «голубеющий бархат эфира» («Бальмонту»)34:
Вследствие этого корабль «Арго», предназначенный для того, чтобы перенести символистов-мечтателей к солнцу, оказывается не мореходным судном, но летательным аппаратом. «Арго» крылатый корабль, и отправляется он в путь не из морской гавани, а, к примеру, с вершины горы:
Крылатый Арго ринется к Солнцу сквозь мировое пространство38;
Арго взмахнул крылами. Арго помчался в голубую вышину39.
1.3. «Аргонавты идеала»: Андрей Белый Фридрих Ницше Семен Франк
Подобная трансформация древнегреческого мифа в миф московских символистов была обусловлена не столько безудержной фантазией юного Белого, сколько кругом его актуального чтения. Из кумиров того времени особенно сильно на создание аргонавтического мифа повлиял Ницше40. На это сам Белый указывал в уже цитировавшемся выше письме Метнеру от 26 марта 1903 года:
<> собираемся учредить некоторое негласное общество (союз) во имя Ницше союз аргонавтов <>; цель эзотерическая путешествие сквозь Ницше в надежде отыскать золотое руно <> чувствуете Вы, что звучит в этом сочетании слов, произнесенном в XX столетии русскими студентами, аргонавты сквозь Ницше за золотым руном!! (Белый Метнер. Т. 1. С. 218)
Увлечение Ницше Белый датирует рубежом XIX и XX веков: «<> Ницше влечет меня все сильней и сильней; Заратустра производит теперь лишь головокружительное впечатление (я и прежде читал его, но он не действовал)», вспоминает он декабрь 1899‐го (МБ. С. 53). В записи за январь март 1900 года Белый отмечает влияние Ницше на стиль своей первой симфонии и подчеркивает, что Ницше для него «в то время недосягаемое совершенство». В 1901‐м происходит знакомство Белого с Эллисом, «сходящим с ума при чтении Ницше» (МБ. С. 61; март). «Вторичным увлечением Ницше» ознаменован 1902 год: «<> я впервые читаю Заратустру в подлиннике; и упиваюсь ритмами его» (МБ. С. 77; июнь август).
В «Ракурсе к дневнику» Белый называет конкретные произведения, им прочитанные: «Читаю с бешеным увлечением Ницше (Происхожд<ение> трагедии, Заратустру, По ту сторону добра и зла, Веселую науку, Странник и его тень)» (РД. С. 333; декабрь 1899); «Продолжаю углубляться в Ницше. <> Пристально изучаю книгу Шестова, посвященную проблеме зла у Толстого и Ницше» (РД. С. 334; март 1900); «Продолжающееся увлечение и чтение Ницше <>» (РД. С. 334; май 1900); «<> новый, пристальный пробег по сочинениям Ницше (Генеалогия морали, Против Вагнера, Помрачение кумиров и т. д.)» (РД. С. 336; сентябрь 1900); «<> новый вспых увлечения Ницше: пристально перечитываю Also sprach Zarathustra (по-немецки)» (РД. С. 343; май 1902), «Новый интерес к Ницше» (РД. С. 344; октябрь 1902).
Из перечисленных Белым книг особого внимания заслуживают «Так говорил Заратустра»41 и «Веселая наука»42. Именно из «Веселой науки», как отмечено А. В. Лавровым, позаимствовал Белый само слово «аргонавты» в актуальном для молодых символистов смысле43. Ницше называет так новых людей «еще недосказанного будущего», «чья душа жаждет пережить в полном объеме все те ценности и желания, которые до сих пор были у людей, и объехать все берега этого идеального средиземноморья», желающих «почерпнуть знания из приключений своего собственного опыта, как <> люди, завоевывающие и открывающие идеалы»44:
И теперь после того, как мы, аргонавты идеала, были в дороге, <> несмотря на довольно частые кораблекрушения <> мы как бы в награду за все перенесенное имеем перед собой еще неоткрытую землю, границ которой еще никто не осмотрел, которая лежит за пределами всех стран и уголков идеала, известных нам до настоящего момента <>. Перед нами другой идеал, удивительный, искушающий, полный всяких опасностей идеал <> идеал духа <>45.
В «Веселой науке» Ницше использует выражение «аргонавты идеала» в весьма значимой конечной позиции: перед эпилогом последней, пятой книги. Тем самым весь ход предшествующих размышлений о новых людях приводит автора к выводу о том, что они и есть аргонавты.
Привлечь внимание Белого к этому определению могла не только сама книга Ницше, но и ее разбор в статье С. Л. Франка «Фр. Ницше и этика любви к дальнему», где анализируется «совершенно своеобразный смысл ницшевского аристократизма», в котором «знать и противопоставляемая ей чернь <> суть не социально-политические, а лишь моральные категории»46. Для пояснения своей мысли Франк цитирует слова Заратустры:
«Знать» Заратустры это избранные люди совсем иного рода:
«О мои братья, я освящаю и заповедую вам новую знать
Не откуда вы происходите, а куда вы идете, да будет впредь вашею честью. Ваша воля и ваша нога, стремящаяся вперед, за пределы вас самих, это да будет вашею новою честью!..
О мои братья, не назад должна смотреть ваша знать, а вперед! Изгнанниками должны вы быть из страны отцов и матерей ваших.
Страну детей ваших должны вы любить: эта любовь да будет вашею новою знатностью!»47
Потом переходит к обобщению, составленному из монтажа цитат:
«Знать» это все те, кто перерос окружающую среду, кто разорвал связь с «страной отцов своих» и стремится к «стране своих детей», кто освящен любовью к дальнему и смело идет вперед, «расточая великую душу» и распространяя, как дар, свое влияние на людей. Знать это герои, «высшие люди», которые, «подобно высоко парящему соколу, озираются вниз на толкотню серых маленьких волн и воль и душ» и стремятся к образу сверхчеловека, предвозвестниками которого на земле они являются48.
И наконец, заключает:
Это карлейлевские «герои» или, как Ницше их называет <>, аргонавты идеала. Только моральная оценка их отличается у Ницше от того значения, которое приписывала им русская социологическая теория49.
Статья Франка, содержащая близкие Белому-«аргонавту» идеи, была опубликована в знаменитом сборнике «Проблемы идеализма» (1902). В записи за март 1905‐го Белый отмечает: «Возвращаюсь к изучению Проблем идеализма» (РД. С. 358). Это дает основание предположить, что первое знакомство со сборником, а значит, и со статьей Франка, в которой упомянуты ницшевские «аргонавты идеала», произошло ранее как раз когда аргонавтический миф создавался.
Возможно, под воздействием этого образа и сам Ницше стал видеться Белому «аргонавтом идеала», потерпевшим крушение. «Ведь казался же Ницше безумцем, между тем он был только уплывшим <>», писал он Метнеру 19 апреля 1903 года (Белый Метнер. Т. 1. С. 219). Как «аргонавта идеала» представляет Белый Ницше в статье «Символизм как миропонимание», чтение которой в октябре 1903‐го в гостиной Бугаевых дало основание назвать собравшихся «аргонавтами»:
Тогда, быть может, приблизятся горизонты ницшевских видений, которых сам он не мог достигнуть. Он слишком вынес перед этим. Слишком длинен был его путь. Он мог только усталый прийти к берегу моря и созерцать в блаженном оцепенении, как заревые отсветы туч несутся в вечернем потоке лучезарных смарагдов. Он мог лишь мечтать на закате, что это ладьи огненного золота, на которых следует уплыть: «О, душа моя, изобильна и тяжела стоишь ты теперь, виноградное дерево с темно-золотистыми гроздьями, придавленная своим счастьем. Смотри, я сам улыбаюсь, пока по тихим тоскующим морям не понесется челнок, золотое чудо» («Заратустра»)50.
Вообще, значительная часть статьи Белого «Символизм как миропонимание» посвящена осмыслению в аргонавтическом ключе жизненного пути Ницше и его уроков:
Уплыл ли Ницше в голубом море? Нет его на нашем горизонте. Наша связь с ним оборвана. Но и мы на берегу, а золотая ладья еще плещется у ног. Мы должны сесть в нее и уплыть. Мы должны плыть и тонуть в лазури51.
Если образ аргонавта встречается у Ницше лишь один раз, то корабли, плывущие к мечте и идеалу, многократно:
Мы покинули берег и взошли на корабль! Мостки пройдены, еще немного, берег остался позади! Теперь вперед, мой челн! Океан пред тобой <>. Горе тебе, если ты затоскуешь о родной земле, где как будто больше было свободы, и нет теперь «земли»!52
О, волшебная красота! Как очаровывает она меня! Как? Уж не там ли, на корабле этом собраны весь покой, все молчание нашего мира? Не там ли среди покоя и тишины находится мое счастье, мое более счастливое я, мое второе, упокоенное я, <> в виде какого-то среднего бытия, одухотворенного, спокойного, созерцающего, скользящего, парящего, уподобляясь кораблю, который со своими белыми парусами пролетает над темным морем, как громадная бабочка? Да! Пролетать над бытием!53
Описания плавания сменяются у Ницше прямыми призывами к новым людям в такое плавание пуститься:
Отправляйте ваши корабли в неисследованные моря!54;
Нужно открыть еще другой мир, и даже более чем один мир! На корабли, о философы!55;
Но кто открыл землю «человек», открыл также и землю «человеческое будущее». Теперь должны вы быть мореплавателями, отважными и терпеливыми! <> Море бушует: все в море. Ну что ж! вперед! вы, старые сердца моряков!56
Именно такие призывы были подхвачены Белым и в статье «Символизм как миропонимание» («Мы должны плыть и тонуть в лазури»57), и в сборнике «Золото в лазури». Ницшевский безымянный корабль (ладья) новых людей превратился у Белого в корабль «Арго».
Новых людей Ницше, как и аргонавтов Белого, влекут в плавание внутренняя потребность и внутренняя природа. Они должны:
Иметь тонкие чувства и тонкий вкус; <> наслаждаться проявлениями сильной, отважной, неустрашимой души; твердо и спокойно совершать свой жизненный путь, идя всегда с готовностью на всякую крайность, как на праздник, и чувствуя жажду к неоткрытым мирам и морям, людям и богам <>58;
<> не питать к себе никакого страха, не ждать от себя ничего постыдного и лететь, без размышления туда, куда нас, свободных птиц, гонит потребность наша! И куда бы мы тогда ни прилетели, мы будем на свободе, мы будем утопать в солнечном свете59.
Цель, к которой стремятся корабли Ницше, столь же географически не определена, как и маршрут беловского «Арго». Она «на горизонте бесконечности» (так назван один из разделов «Веселой науки»):
Нужно открыть еще другой мир, и даже более чем один мир!60;
Отправляйте ваши корабли в неисследованные моря!61;
<> люблю я еще только страну детей моих, неоткрытую, лежащую в самых далеких морях; и пусть ищут и ищут ее мои корабли62;
<> нам хочется думать, что мы как бы в награду за все перенесенное имеем перед собой еще неоткрытую землю, границ которой еще никто не осмотрел, которая лежит за пределами всех стран и уголков идеала, известных нам до настоящего момента <>63.
Стремление «за пределы» известного коррелирует с культом Вечности, свойственным как Ницше, так и Белому. «О, как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец к кольцу возвращения? <> Ибо я люблю тебя, о Вечность!» пишет Ницше64. Его «стремление» подхватывает Белый:
Столь же четкая корреляция существует между стремлением ницшевских аргонавтов к идеалу и культом солнечности:
Ты ищешь? Где же среди окружающей тебя действительности твой угол и твоя звезда? Где можешь ты улечься на солнышке, чтобы ощущать благоденствие в переизбытке и оправдать свое собственное бытие? <>. Нет, желания мои заходят еще дальше: я ничего не ищу. Я хочу создать для себя свое собственное солнце67;
<> он видит согревающее, благословляющее, оплодотворяющее, ему только светящее солнце; солнце, независимое от похвалы и порицания, самодовольное, широкое, щедрое на счастье и благоволение, незаметно превращающее злое в доброе; <> о, если бы явилось еще много таких новых солнц! И злой, и несчастный, и человек-исключение должны иметь свою философию, свое доброе право, свой солнечный свет!68
Настойчивый призыв Белого мчаться за солнцем и к солнцу, положенный в основу сюжета отрывка «Аргонавты» («Успокоенный аргонавт уже видел восторг, который в близком будущем охватит человечество при мысли, что есть путь к Солнцу»69), также восходит к «диагнозу», поставленному в «Веселой науке» новым людям. Они «соперники светового луча», рожденные «для воздуха, для чистого воздуха и чтобы лететь, подобно этому лучу, на пылинках эфира, но только не прочь от солнца, а прямо к нему!»70.
Назвав солнце объектом стремления «аргонавта идеала», Ницше, как чуть позже и Белый, начинает преобразовывать мореплавание в воздухоплавание. Его новый человек «может летать», он рожден, «чтобы лететь <> на пылинках эфира», «лететь, без размышления туда, куда <> гонит потребность»71. Или:
Вероятно, существуют огромные невидимые кривые линии и звездные пути, которые охватывают и наши столь различные дороги и цели, как ничтожные тропинки <>73.
Сверхлюди Ницше оказываются крылаты, как птицы, и, как птицы, они хорошо себя чувствуют не на земле, а в воздушной стихии, передвигаются не по воде, а по эфиру. «Разве не само мое отвращение создало мне крылья и силы, угадавшие источник? Поистине, я должен был взлететь на самую высь, чтобы вновь обрести родник радости!» говорит он устами Заратустры74. Ницшевский аргонавт «не может и жить иначе, как в этом светлом, прозрачном, крепком, сильно наэлектризованном воздухе»75:
Ему повсюду будет мало воздуха <>. Но он чувствует в этом сильном и ясном элементе свою силу: здесь он может летать! Зачем спускаться ему в те мутные воды, где приходится плавать и барахтаться и испортить окраску своих крыльев! Нет! <> мы удовлетворимся единственно для нас возможным: нести свет земле, «быть светочем» земли! И вот для этого нужны нам наши крылья, наше проворство и наша строгость <>76.