конфликты, возникшие в результате притязаний существовавших ранее национально-территориальных автономий на полный государственный суверенитет; к таковым на территории Российской Федерации относился только чеченский конфликт, который породил две вооруженные кампании (19941996 и 19992000);
конфликты, связанные с односторонним повышением статуса республик, объявлением их «субъектами международного права» или включением в республиканские конституции других норм, противоречащих федеральному законодательству, но без формального притязания на создание на базе этих автономий независимых государств (республики Татарстан, Башкирия, Тува, Якутия и некоторые другие 19911992);
конфликты, ставшие следствием провозглашения этническими общинами новых национально-территориальных автономий. На такой основе развивались следующие конфликты: а) между рядом национальных движений Дагестана и властями республики; б) между балкарским национальным движением и властями Кабардино-Балкарской Республики; в) между движением радикальной части этнических общин Карачаево-Черкесии и ее властями, отказавшимися признать ранее провозглашенные Карачаевскую, Черкесскую, Абазинскую и две казачьи (Урупско-Зеленчукскую и Баталпашинскую) республики (19921994);
конфликты между национальными движениями соседних республик, претендующими на контроль над спорными пограничными территориями. Речь идет прежде всего о конфликте между Северной Осетией и Ингушетией из‐за Пригородного района. Этот конфликт, безусловно, «горизонтальный» межэтнический, поскольку породил, по крайней мере на время, массовые взаимные претензии между ингушами и осетинами. В то же время его можно считать и «вертикальным», поскольку лидеры противоборствующих сторон апеллировали к федеральной власти, требуя подтвердить их права на территорию (1992).
Все «конфликты суверенизации» в России оказали значительное влияние на обострение «горизонтальных» межэтнических отношений (см. ниже), вызвав, например, потоки внутренних вынужденных миграций, пик которых пришелся как раз на время активизации указных конфликтов. Так, в процессе осетино-ингушского конфликта (1992) «практически все ингушское население Северной Осетии Алании и менее многочисленное осетинское население Ингушетии на многие годы покинули свои дома»199. Чеченскую Республику накануне двух военных кампаний, а также в ходе вооруженных столкновений покинули 250 тысяч человек, по большей части русских, тогда как после второй кампании (19992000) основную долю вынужденных мигрантов составили чеченцы200.
К началу 2000‐х годов отчетливо проявилась смена ведущей тенденции в этнополитических процессах, а вслед за ней изменился и характер межэтнических отношений. В это время противоречия между республиками и федеральным центром стали менее заметными по сравнению с новой проблематикой конфликтностью взаимоотношений этнических мигрантов и принимающих сообществ, прежде всего в городах России.
«Горизонтальные конфликты» этнически окрашенные межгрупповые конфликты. Это название весьма условное. Во-первых, речь не обязательно идет о конфликтах как наиболее острых социальных противоречиях, проявляющихся в открытых действиях, зачастую это более мягкие противоречия, например взаимные подозрения, не доходящие до прямых столкновений. Во-вторых, слово «горизонтальные» подчеркивает, что эти противоречия не затрагивают непосредственно отношения общества и власти, а протекают внутри разных групп населения или между ними. Такие горизонтальные противоречия могут возникать при взаимодействии индивидов и групп, идентифицирующих себя с этническим большинством или с меньшинствами, с местным населением или с мигрантами, а также между разными группами внутри мигрантских сообществ и др.
К числу давних относятся следующие горизонтальные конфликты в России:
борьба за однотипные формы хозяйственного использования ограниченных земельных и водных ресурсов с включением в конфликт этнической мобилизации. Классические примеры дают хозяйственно-земельные споры в равнинных земледельческих районах Дагестана, если в соседних селениях или кварталах крупных полиэтнических селений проживают представители разных этнических общностей: аварцы, чеченцы-акинцы, кумыки, лезгины и др.; подобные конфликты в Ставропольском крае и Ростовской области между русскими и этническими группами выходцев из Дагестана и Чеченской Республики; конфликты в Республике Крым между русским и крымско-татарским сельским населением;
борьба за разное хозяйственное использование одних и тех же территорий в районах проживания народов с разными хозяйственно-культурными традициями (например, земледельческой и скотоводческой) и разными исторически сложившимися этническими специализациями. Одни группы хотят использовать территорию как пастбища, а другие для земледелия. Такие конфликты характерны для многих регионов Северного Кавказа. В районах проживания коренных малочисленных народов Севера подобные конфликты возникают в случае попыток промышленного освоения территорий традиционного хозяйствования коренных народов, например оленеводства.
В 20002020 годах наибольший размах межэтнических конфликтов проявился не в республиках России, а в ее краях и областях, и не столько в сельской местности, сколько в крупнейших городах, центрах притяжения мигрантов. В эти годы проявились две основные разновидности горизонтальных конфликтов с этнической мобилизацией:
погром одностороннее идеологически подготовленное насильственное действие представителей националистических групп этнического большинства, направленное против религиозных, национальных или расовых меньшинств, и прежде всего мигрантов. Термин «погром», вошедший ныне в правовой язык во всем мире, возник в России в конце XIX века, когда в еврейских кварталах некоторых городов устраивались погромы, инспирированные властями по политическим и идеологическим соображениям. В настоящее время погромы характерны для разных стран мира, и одним из основных объектов такой формы насилия все чаще становятся мигранты201. По данным аналитического центра «Сова», насильственные действия, мотивированные этническими предубеждениями в отношении меньшинств, преимущественно из числа мигрантов, в начале 2000‐х годов отмечались более чем в 40 регионах страны. Местом наибольшего притяжения мигрантов стали крупнейшие города страны. На Москву и Московскую область в разные годы приходилось от 33 до 42% всех преступлений на этнической почве, на Санкт-Петербург и область 1115%202;
двусторонние, спонтанные межэтнические конфликты на основе изначально бытовых столкновений. Классическим примером конфликта этого типа могут служить столкновения в Кондопоге (Карелия). В 2006 году здесь в течение нескольких дней (29 августа 3 сентября) разрастался межэтнический конфликт, первоначальным толчком для которого стал заурядный бытовой спор в ресторане. Сторонами этого спора были две группы людей, русской и чеченской национальности, и в какой-то момент обе они посчитали, что задеты их этнические чувства. В напряженной психологической обстановке этого оказалось достаточно для вспышки этнического конфликта, в который было вовлечено, в его кульминационной точке, около тысячи жителей города. По аналогичному сценарию развивались события в других населенных пунктах (Демьяново, Кировская область, 2012 год; Пугачев, Саратовская область, 2013; Бирюлево, Москва, 2013; Нурлат, Татарстан, 2013; Чемодановка, Пензенская область, 2019; и др.), хотя этнический состав групп, вступавших в конфликт, был разным.
Преобладание в 2000‐х годах миграционных горизонтальных конфликтов над вертикальными указывает на сближение этнополитической ситуации в России со странами «глобального Севера», в межэтнической и меконфессиональной проблематике которых, несомненно, преобладают темы, связанные с миграционными процессами. На рубеже XXXXI веков Россия и Германия уступали только США, но лидировали в Европе среди стран с наибольшим притоком иммигрантов. При этом по уровню негативного отношения принимающего населения к иммигрантам Россия, судя по данным Европейского социального исследования (ESS) в трех его волнах (20062008; 2016 и 2019), устойчиво занимала срединное положение и входила в одну группу с Чехией и Эстонией; уступала Германии, Великобритании и Франции, но выглядела более толерантной в сравнении с Венгрией, Израилем и Португалией203.
В числе проблем «горизонтальных» межэтнических отношений сохраняются, хотя и выглядят менее болезненными, чем миграционные, взаимоотношения между русским населением и титульными этническими общностями в республиках. В таких отношениях можно выделить три основные проблемные сферы:
социально-экономическое и социально-статусное неравенство. Исследования Института социологии РАН показывают, что при всех нюансах таких различий они имеют преимущественно психологическую природу. Как отмечает В. Коротеева, «люди склонны преувеличивать ущемленность собственной группы и преуменьшать ее привилегии»204;
изменение этнодемографической ситуации. В Российской империи и СССР до 1959 года численность русского населения в так называемых национальных окраинах росла, а затем стала сокращаться. И эта тенденция ныне характерна для большинства республик Российской Федерации. Сложившаяся этногеографическая ситуация и сама по себе воспринимается как неблагоприятная немалой частью русского населения в республиках, но также она порождает предпосылки для межэтнических конфликтов в ряде других сфер, например этноязыковой;
1
Абдулатипов Р. Г. Этнополитология. М.: Питер, 2004; Ачкасов В. А. Этнополитология. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005; Он же. Этнополитология: Учебник для бакалавров. 2‐е изд. М.: Юрайт, 2014; Красова Е. Ю. Этнополитология: Учебно-методическое пособие по спецкурсу. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2005; Садохин А. П., Шабаев Ю. П. Этнополитология. М.: Юнити, 2005; Шелистов Ю. И. Этнополитология. М.: МГУ, 2006; Тишков В. А., Шабаев Ю. П. Этнополитология: политические функции этничности: Учебник для вузов. М.: Изд-во МГУ, 2011; и др. До этих учебников вышла монография: Паин Э. А. Этнополитический маятник. Динамика и механизмы этнополитических процессов в постсоветской России. М.: Институт социологии РАН, 2004, которая использовалась автором как учебное пособие в преподавании дисциплины «этнополитология» в НИУ «Высшая школа экономики».
2
Бромлей Ю. В. Очерки теории этноса. М.: Наука, 1983. С. 235.
3
Совет по межнациональным отношениям при Президенте РФ совещательный и консультативный орган при главе государства. Образован 5 июня 2012 г. во исполнение указа Владимира Путина от 7 мая 2012 г. «Об обеспечении межнационального согласия». URL: https://sovetnational.ru/sovet/.
4
Указ Президента РФ от 19 декабря 2012 г. 1666 «О Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года». URL: https://www.garant.ru/products/ipo/prime/doc/70184810/.
5
Такая трактовка вытекает, например, из официального российского толкования понятия «национальные интересы», под которыми понимается «совокупность внутренних и внешних потребностей государства в обеспечении защищенности и устойчивого развития личности, общества и государства» (Указ Президента РФ от 12 мая 2009 г. 537 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года»). Характерно, что и стратегия государственной национальной политики до 2025 г., в новейшей ее редакции 2018 г., определяет ее как документ «стратегического планирования в сфере национальной безопасности Российской Федерации» (Пункт 1 Указа Президента России от 6 декабря 2018 г. 703. URL: https://base.garant.ru/72120010/).
6
Абдулатипов Р. Г. Этнонациональная политика в Российской Федерации. Концепции, практика, реализация, перспективы. М.: Классикс-Стиль, 2007; Авксентьев В. Этническая конфликтология: в поисках научной парадигмы. Ставрополь, 2001; Ахиезер А. С. Культурные основы этнических конфликтов // Общественные науки и современность. 1994. 4. С. 115126; Вендина О. И., Паин Э. А. Многоэтничный город. Проблемы и перспективы управления культурным разнообразием в крупнейших городах. М.: Сектор, 2018; Джунусов М. С. Методологическое введение к изучению социально-политических и межнациональных конфликтов. М., 1991; Здравомыслов А. Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М., 1997; Паин Э. А. Этнополитический маятник; Он же. Между империей и нацией. М.: Новое издательство, 2004; Попов А. А. Причины возникновения и динамика развития конфликтов // Идентичность и конфликт в постсоветских государствах. М., 1997. С. 273297; Ожиганов Э. Н. Сумерки России. М., 1996; Степанов Е. И. Конфликтология переходного периода. М., 1996; Тишков В. А. Очерки теории и политики этничности в России. М.: Наука, 1997; Червяков В., Шапиро В., Шереги Ф. Межнациональные конфликты и проблемы беженцев. Ч. 1, 2. М., 1991; Язькова А. А. Национально-этнические проблемы (российский и мировой опыт их регулирования). М., 2003.
7
Parenti M. Ethnic Politics and Persistence of Ethnic Identification // American Political Science Review (APSR). 1967. Vol. 61. 3.
8
Rotshild J. Ethnopolitics: A Conceptual Framework. New York, 1981.
9
Van den Berghe P. Protection of Ethnic Minorities: A Critical Appraisal // Protection of Ethnic Minorities. New York, 1981.
10
Deutsch К. Nationalism and Social Communication: An Inquiry into the Foundations of Nationality. Cambridge, MA, 1953 (2‐е изд. 1966); Seton-Watson H. Nations and States. London, 1977; Smith А. Theories of Nationalism. London, 1971.
11
Kellas J. The Politics of Nationalism and Ethnicity. London, 1991; Esman M. J. Ethnic Politics. Ithaca, 1994.
12
Паин Э. А. Этнополитический маятник. С. 15.
13
На это определение Э. Паина ссылаются в некоторых учебниках, см., например: Ачкасов В. А. Этнополитология: Учебник для бакалавров. С. 14.
14
Об этом подробнее см., например: Марченко Г. И. Методологические подходы к исследованию этнополитических явлений // Вестник Московского ун-та. Серия 12: Политические науки. 1995. 1. С. 515.
15
См., например: Каррер д Анкосс Э. Расколотая империя. Лондон: OPI, 1982; Brzezinsky Z. Post-Communist Nationalism // Foreign Affairs. Vol. 68. 5 (Winter, 1989). Р. 125; Хоскинг Дж. История Советского Союза 19171991 гг. М.: Вагриус, 1994; Швейцер П. Победа. Роль тайной стратегии администрации США в распаде Советского Союза и социалистического лагеря / Пер. с польского. М.: Авест, 1995; Суни Р. Г. Империя как она есть: имперский период в истории России, «национальная» идентичность и теории империи // Национализм в мировой истории / Под ред. В. А. Тишкова, В. А. Шнирельмана; Институт этнологии и антропологии РАН. М.: Наука, 2007; Мотыль А. Пути империй: упадок, крах и возрождение имперских государств. М.: МШПИ, 2004; Lieven D. Empire: The Russian Empire and Its Rivals. New Haven, CT, 2000; Бейссингер М. Переосмысление империи после распада Советского Союза // Ab Imperio. 2005. 3. С. 3588.
16
См., например: Тишков В. А. Очерки теории и политики этничности в России; Губогло М. Н. Переломные годы. Т. 1: Мобилизованный лингвицизм. М., 1993; Чешко С. В. Распад СССР: этнополитический анализ. М.: ИЭ РАН, 2000; Шнирельман В. А. Страсти по Аркаиму: арийская идея и национализм // Язык и этнический конфликт / Под ред. М. Б. Олкотта, И. Семенова. М.: Гендальф, 2001; и др.