Чего, успели? Остановились та, тяжело дыша. Фух, не могу так долго бегать, старая я стала, уф. Да, ну, черт, воскликнула девушка, когда брюнетка в гимнастерке кивнула в сторону моста, не успела. А эти чего?
Срыв у нее, ответила Рузиля за попрежнему глядевшую в одну точку Лену.
Бывает, брюнетка сняла с пояса флягу и протянула татарке, на, отпаивай, копать сегодня все равно уже не будет никто. Вечером мы зайдем, договорились?
Да, хватая Лену под руку, ответила Рузиля, дом с черными котами.
Ага, кивнула темноволосая девушка, направляясь к мосту, идем, Ангелина, снимем ее.
Суки, чуть не плача, сплюнула блондинка, какие же мрази, а?
Девушки аккуратно сняли тело Сони, уложив на песок.
Лена, еще раз взглянув в эти темные глаза, схватилась за сердце и лишилась чувств.
***
Мы не успели Женя. Я бежала изо всех сил, но они Мне не хватило пары секунд.
Женя отложила письмо и подняла голову. За окном капал дождь, а в финском доме только что вернулись сюда, из страшного лета 41- го, спустя мгновение, с набережной Даугавы, где только что лишилась жизни Соня Ройзман.
Она не была простой девочкой, Женя, не подумайте, Ангелина затушила сигарету и бросила ее уже во внушительных размеров кучу окурков. На ее глазах блестели слезы, а на немолодом, вытянутом лице прошла тень воспоминаний. Грустные, большие глаза женщины напряженно смотрели вдаль.
София Ройзман была подпольщицей, утирая пот со лба, сказал мужчина, она доставляла проблемы айзсаргам, а они долгое время не могли понять, кто им так мешает? Ктото предал или они сами нашли мы уже не узнаем. Отец Сони Яков Моисеевич Ройзман, да, тот самый, которого вы часто встречали в парке, был учителем физкультуры и понятия не имел, чем занимается его дочь. Мы узнали об этом только после войны.
Да, мы пошли в дом к Софье, и нашли у нее огромный список с фамилиями тех, кто до войны занимался антисоветской пропагандой и представлял угрозу на оккупированных территориях. Это была не сеть, она действовала одна, потому что не ведала страха. Кто? Она, эта девочка с косичками и детским лицом, представляете? Казалось, что она ничего не боялась, печально усмехнулась Ангелина и тяжело вздохнула, а Лена не убийца, Женя, вы все узнаете.
В натопленной, жаркой комнате, пахнущей древесиной, повисло молчание. Женя опустошенно смотрела вдаль. Над ее головой все еще падали снаряды и дул прохладный ветер с ночной Даугавы. Олег, сложив руки в замок, также смотрел в одну точку, расстегнув верхнюю пуговицу голубой рубашки. Нина с Яной, обнявшись, тихо смахивали слезы и громко шмыгали, пытаясь не разрыдаться взахлеб.
Мне Мне нужно. Я пойду.Подышу свежим воздухом.
Женя на деревянных ногах поднялась изза стола и вышла из избы.
Вновь наступила тишина. Лишь ветер дул с открытого окна, теребя листья на развешанных вдоль стены березовых вениках во владении тети Лауры.
***
Женя тихо шагала по прохладной траве. Она не могла привыкнуть к тому, что на дворе был 77-й год, а над головой спокойное, мирное небо. В ее голове все еще рвались снаряды, а 20 летняя девочка пыталась убежать от настигавшей ее смерти, каждый раз ценой неимоверный усилий избегая ее. Женя подошла к реке, взглянув на свое отражение в воде при лунном свете.
На нее, широко расставленными глазами, смотрела девочка, упрямо поджавшая губы и нахмурив брови, с темными локонами до плеч. Просто советский участковый, который ничего не видел в собственной жизни. Женя коснулась воды рукой, нарушив спокойствие глади озера. Где то проухала сова и девушка испуганно вздрогнула. Страшно. А как было им?
Маленькая Соня Ройзман сама, в одиночку, вычисляла националистов. Лена Ракицкая, Рузиля Гарифуллина, Лигита, Арвид, Вика и другие рыли окопы под обстрелом вражеских самолетов, а вы, Евгения Марковна? Чего сможете вы? Смогли бы вы проявить такую же отвагу и тащить незнакомца через весь город, под огнем вражеской авиации? Она не знала. Жена не могла ответить на этот вопрос, как бы ни старалась. Перед собой она была предельно честна.
Женя девушка испуганно вздрогнула и едва не упала в воду, Нина успела схватить ее за руку.
Чего пугаешь так, а, Нина Ивановна?! Проворчала Женя, сверля девушка исподлобья. До инсульта довести хочешь?
Нет, я испугалась просто, виновато опустив голову, пробурчала Нина, теребя подол белого, ситцевого платья, Жека, она подошла к берегу и взяла подругу за руку, скажи, а ты смогла бы меня убить? Просто
Да, смогла бы, спокойно ответила Женя, глядя на безмятежную темную воду финского озера, если бы видела, как ты мучаешься и корчишься от боли, да, я бы тебя застрелила. Винила бы всю жизнь. Но сделала бы это
Ты думаешь, она
Она не убийца! Воскликнула Женя, глядя в большие глаза Нины Ивановой. Я ее видела, я же смотрела этот взгляд, нет, она Она не могла, там чтото произошло, но что непонятно, раскрасневшись от волнения, Женя смочила руки холодной водой и коснулась лица. Закрыв глаза, она присела у берега.
Жень, пойдем.
Слушай, Нин, опустив глаза на воду, спросила Женя Круглова, вдруг, насупившись, а где твой Бог? Ты же верующая, правда, ведь?
Я
Тогда ответь мне, как там, наверху, решают, кому жить, а кому умирать?
Я Жень, это
Это, по какому такому правилу? Голова Жени медленно развернулась к Нине. Вы же нас называете христопродавцами, так давай, объясни мне, почему одни сволочи по земле ходят, а другие гниют в могиле?
Женя.
Ей было 20 лет! Воскликнула Женя со слезами на глазах. 20! А у нее на глазах человека убили, маленького и беззащитного, это ты понимаешь?! Этим мразям все равно, они мгновенно померли, а она мучилась, понимаешь?! Это ты называешь справедливостью?! Божьей милостыней?! Когда человека в 20 лет чуть снарядом не пришибло, спасибо, Господи! Взмахнула руками Женя. Только некоторых из этих сволочей до сих пор живут, а Рузиля Гарифуллина мертва, все, нет ее!
Женя, послушай, ты должна послушать не поднимая глаз, проговорила Нина.
Я должна моему народу и государству, ясно? Гордо подняв голову, сказала Женя.
На все воля воля Божья, Жень
Да ну вас, злобно прошипела Женя и зашагала к дому, вместе со своим Богом. Я лучше не во что верить не буду, чем вот так вот.
Жек, да подожди, Жек, догнала ее Нина, можешь не верить, дело твое. Но меня смущает один факт.
Какой? Повернулась к подруге Женя.
Автомат Дегтярева, объяснила Нинка, ты говорила, что Рузилю Гарифуллину убили из автомата Дегтярева. Но как прицельно могла выстрелить девушка, которая до войны, по сути, никогда не держала в руках боевого оружия?
Откуда ты знаешь, может быть, держала? Хмыкнула Женя, пожав плечами и поежившись от холода.
Брось, она же пианистка, как я, улыбнулась Нина, обнажив десны и ровные, белые зубы, сверкнувшие в темноте, дай мне оружие, я скорее, сама застрелюсь, чем попаду в когото.
Но там была война, и она могла научиться за четыре годато.
Нет, чтото не то, закусив ноготь, покачала головой Нина, партизанка, с ППД на глазах у свидетелей убивает свою лучшую подругу.
Которая ни в чем виновата быть не может, закончила за нее Женя.
Если только ее пытали
Знаешь, мне кажется, если бы пытали, она бы все равно никого не сдала. Судя по рассказам, Гарифуллина скорее бы умерла, чем предала когото, уселась на крыльцо Женя.
Айбай, улыбнулась Нина, и присев рядом, положила подруге голову на плечо, какие были люди, Жень.
Угу, обняла ее Круглова за плечи и поцеловала в голову, прости меня, Нинуль. Дура я старая, совсем не думается.
Нет, ты хорошая, закрыв глаза, ответила Нина и вздохнула, вон как переживаешь.
Мне их жалко, Нин, в сердцах прошептала Женя, я и, правда не могу понять, за что им это?
Вечный вопрос, поджав губы, сказала Нина и поднялась на ноги, идем, друг мой. Нас, вероятно, заждались.
Да, идем, подняла Женя, поправляя складки на голубом сарафане, ты, главное, не бойся, я тебя прикрою, если что, сказала она, и подруги крепко обнялись на крыльце уютного финского дома при лунном свете и дуновении ветра с безмятежных вод финского озера.
***
На Даугаву падали искры от зажженного на пляже костра. Ночь и только гдето далеко слышались залпы орудий. Враг подходил к Риге все ближе и высоко, за домами, раздавались выстрелы. Ожидание согревало и уничтожало одновременно. Казалось, что эти кошмарные минуты продлятся вечность. Пройдут годы, и Лена будет вспомнить эту темную ночь на берегу Даугавы в разрушенной снарядами Латвии. Последнюю, перед приходом врагов в город.
Арайс, Арайс, звучит как кличка для собаки, вертела в руках листок в свете костра Ангелина, та самая девушкаснайпер, спасшая Лене жизнь. Позже они с брюнеткой, которую звали Ритой, пошли к погибшей Соне Ройзман в дом, чтобы спасти ценные вещи от мародерства. В их числе обнаружили исписанную фамилиями тетрадь.
Оставь, ты ешь лучше, исхудала вон вся, бросила ей кусочек жаренной на костре рыбы Рита и распустила густые, темные волосы, упавшие ниже спины. Еды почти не осталось. Я думаю, пайка больше не будет.
Я думаю, нас скоро вообще здесь не будет, растягивая ноги на песке, усмехнулась Ангелина, взглянув на Лену. Рита, нахмурившись, сняла китель, оставшись в белой майке и, аккуратно сложив одежду, улеглась на песок. Прикрыв глаза, она тяжело вздохнула.
«Город на правом берегу Западной Двины, оставленный Красной Армией. Первую атаку партизаны отбили, но танки продолжили обстреливать город. Смельчаки, среди которых была худенькая, темноволосая девушка, наполнили тысячи бутылок воспламеняющейся жидкостью и поползли к вражеской технике. Подойдя вплотную, бросали их в мотоциклистов. Враги боялись входить в пустой город, и ждали. Спустя время на мост через Двину ступили танки и взлетели на воздух: семь смельчаков сделали свое дело.
Партизаны, среди которых худенькая, темноволосая девушка, измотали врага, прячась за буграми и заставив расстрелять патроны впустую. Сутки они, знающие лесные тропы, нападают на вражеские колонны. Семерых смельчаков искали. Враги бьют детей на глазах у матерей, чтобы узнать, где они. Женщины плачут, но молчат.
Через двое суток партизан, среди которых худенькая, темноволосая девушка, взяли. Их отвели к грузовой платформе, где лежали тяжело раненные красноармейцы, и стояли вражеские пулеметы. Офицер, подойдя к девушке в рваной, испачканной в крови рубахе, обвисших штанах, говорит по-русски: «Если она убежит, я вас всех перестреляю. Поняли?»
И ушел. Солдаты, повернувшись к ней, сказали: «Беги!». Та, переминаясь на босых ногах, отрицательно кивает головой. «Беги! Ты еще можешь сражаться». «Нет». «Я тебе приказываю беги! Как тебя зовут?» «Рита». «Беги. Мы победим. Потому что бьем без промаху наши пули летят от сердца»
Они прикрыли ее от пулемета. Сказав: «Прощайте, друзья», Рита Бондарь бежала, и спустя сутки непрерывного бега, уставшая, голодная, без сил, дошла до своих частей»
И поедем мы в тыл, выкатив глаза, хлопнула в ладоши Ангелина.
Война повсюду. Нет его, тыла, ответила Рузиля, насупившись.
Ооо, сама придумала? Или подсказали? Издевательски спросила блондинка.
Нет, не придумала, это Эренбург.
Кто? Оренбург?
Оренбург, сама ты Оренбург! Возмущенно воскликнула Рузиля. Совсем дура, эйе ме?
Ме, кивнула Ангелина и рассмеявшись, пихнула в бок лежащую Риту, бульбаш, кто такой Эренбург?
Лошадь татарская, отстань, Портнова, дай поспать, недовольно откликнулась брюнетка, перевернувшись на бок, дура.
Не дура, а авантюристка, хихикнула Ангелина, обняв колени, ладно, татаро-монгол, не обижайся, я же любя. А в Оренбурге у меня тетка жила, когдато. Я даже не помню ее путем.
Я родилась там недалеко, также обняв колени, ответила Рузиля, рядом совсем, в деревне. Авылда, эх.
Эх, хорошо в деревне, мечтательно сказала Ангелина, скучаешь, да?
Эх, да, грустно опустила голову Рузиля, шмыгнув носом.
Ну, давай, не грусти, пододвинула к ней котелок с жареной, речной рыбой Ангелина, давай кушать, Рузиля апайка. У меня в школе девочка была, мы ее так называли. Она по-русски ни бумбум, и все апай да апай, захихикала девушка в кулак, ну, мы ее потом ругаться научили, и она апай, бл, апай
Уф, собакалар! Рассмеявшись, воскликнула Рузиля. Не могли чемунибудь нормальному научить, дуралар.
Да чему я научу, татарскому что ли? Покрутила пальцем у виска и развела руками Ангелина, обернувшись к Рите. Спит.
Кушай, йөрәгем, татарка пододвинула котелок к молчавшей все это время Лене, но та лишь проводила его безучастным взглядом. Она не могла произнести ни слова тишина воцарилась в ее мире с той самой секунды на набережной Дугавы, когда Отто повернулся к ней, и Лена едва не взошла к виселице. Она не могла произнести ни слова, хотя пыталась, но лишь беззвучно шевелила губами. Страшно ныли покрытые толстыми мозолями руки прекрасной пианистки, девочки Леночки. На ее глазах убили человека она видела смерть маленькой Сони, видела страх в ее глазах, пустоту глаз мертвого человека. Она видела трясущуюся опору моста и отчаянно бившуюся в схватке с мраком девочку.
«Еврейская шлюха!».
Только за это прекрасного человека убили: за национальность и происхождение, которые человек не может выбирать самостоятельно.
«Не надо, я прошу вас».
Молодец, девка, бросив взгляд на Лену, сказала Ангелина, закончив с ужином и облизав пальцы, не испугалась. Эх, чутьчуть не успела, сняв китель, она стянула сапоги и, вытянув ноги, устроилась рядом с подругой. Хорошото как, эх, сейчас бы босиком, да по мостовой в Эренбурге.
Оренбурге, идиотка, не открывая глаз, проворчала Рита.
Да хоть в Симбирске, какая разница? Рассмеялась блондинка и обняла подругу.
Лена, тебе надо поесть, снова пододвинула еду к Лене Рузиля и, сняв шерстяной платок, накинула ей на плечи. Не хочешь? Ну, ладно. А хочешь, спою? Хочешь? Обрадовалась она, когда подруга, слабо улыбнувшись и тепло на нее взглянув, кивнула в ответ.
Над Даугавой зазвучала старинная, грустная мелодия о прошедшей молодости. Она опустилась на мостовую, пройдя мимо спящих в окопах рабочих, провела рукой по опоре моста. Заглянула на опустевший железнодорожный вокзал, на освещенную луной платформу номер 4. Прошла мимо «Альгамбры», осмотрев пустые, роскошные залы, где еще недавно играла музыка и танцевали фокстрот. Грустно прошла в сгоревший дом на Даугавской, в разгромленную комнату, мимо разбитого пианино в тесном коридоре. Печально взглянула на 4 этажное здание на улице Грициниеку, остановилась на брусчатой мостовой и прислушалась к стонущим, укрывшимся на центральном рынке женщинам и детям. По разбитым снарядами дорогам, мимо разбомбленных, сгоревших зданий, прошла к Дому с черными котами, и нежно потрепав по волосам уснувших снайперов, присела перед Леной.
Облегченно, устало вздохнула девушка и крепко обняла своего ангелахранителя, опустив ей на плечо голову.
***
Лена вновь шла по пустому, мрачному Ленинграду. Почти вымерший город и измученные голодом горожане, везущие на санках своих детей, уже мертвых. Наледь на лицах и в душе, на сапогах, руках и отсутствующие взгляды. Мама, которая чтото говорит, но Лена слышит лишь «просыпайся, скорее, вставай!».
Она проснулась и сразу поняла, что в комнате есть ктото еще. Не открывая глаз, Лена чувствовала чьето дыхание. Дождя не было, и тишину нарушали лишь артиллерийские залпы, гдето там, совсем рядом. Она слышала, как шуршит одежда, и ктото осторожно, словно лис, шагает по деревянным половицам. Лена даже не могла понять, где Рузиля, открыть глаза значит, выдать себя. Она чувствовала его или ее нервное дыхание и шум приклада автомата, бившегося об бедро при ходьбе. Спустя мгновение человек подойдет к кровати, к ней. Человек сделал еще шаг и вдруг замер. Затем, подойдя вплотную к кровати, он склонился к Лене, которая уже превратилась в густой комок нервов. Незнакомец выдохнул ей в лицо