Вот же зараза какая! он обернулся и с ненавистью посмотрел на коровий зад хвост монотонно отгонял мух. Сволочь! Куда я теперь такой пойду?
Хвост равнодушно отмахнулся от крупного слепня.
Широко расставляя ноги (люди, испачкавшие обувь в чём-то плохо пахнущем, имеют обыкновение ходить именно так), гражданин пошёл к неширокой, но быстрой и холодной горной речушке, протекавшей вдоль соседней улицы. Шум воды приближался. «Почему нет людей, где все? Выходной как-никак», удивлялся гражданин, приближаясь к берегу, заросшему кустами. Подобрал ветку с листьями, помыл ею туфли в проточной воде, намочил носки, забрызгал брюки. Грозя кулаками в небо, проклял всех живущих на свете коров и уже собрался уходить, как взгляд зацепился за
Невдалеке, под кустом, на мокром песке лежала старуха. Рядом, задрав колёса, окунулась в реку перевёрнутая детская коляска. Её не снесло быстрым течением из-за большого камня, макушка которого высовывалась из потока. Забыв о коровах, гражданин медленно подошёл, присмотрелся. Когда-то он работал санитаром в морге и знал, как выглядит мёртвый человек.
***
В доме номер 23 на улице Гагарина в молодой семье ждали пополнение. Когда жена дохаживала последние месяцы, муж решил привезти из соседней области свою бабушку, одиноко живущую в маленьком домике. Старушка согласилась присматривать за будущим ребёнком, но с условием, что её курочки переедут вместе с ней.
Внук обустроил в закутке между гаражами на задней стороне дома небольшой курятник из сетки-рабицы. Крепкая здоровьем бабушка, Аглая Спиридоновна, которую все называли Спиридонихой, взялась за хозяйство варила борщи, делала глазунью из яиц от своих несушек, нянчилась с новорождённой правнучкой все были довольны.
Недалеко от посёлка семье выделили участок земли, который решили пустить под картошку. В злополучное воскресенье молодые поехали сажать второй хлеб советского человека. Спиридониха по многолетней привычке рано встала, проводила внука со снохой, управилась с домашними делами и вышла на прогулку с ребёнком в коляске.
Жара давила, Спиридониха спустилась к воде, перевести дух на берегу реки. Сердечный приступ пырнул ножом неожиданно, необратимо. Старуха завалилась на хлипкую коляску и опрокинула её. В последние мгновения жизни Аглая Спиридоновна увидела, как выпавшую тугоспелёнутую правнучку подхватило сильное течение. Шансов у девочки не было весной и в начале лета ледяная вода горных рек несётся на огромной скорости, разбиваясь пенными брызгами об острые камни, устилающие русло.
Ниже по течению, стоя по щиколотку в небольшой заводи, Вова Муравей пытался рассмотреть на дне интересные камушки. Солнечные зайчики играли в ледяной воде, прыгали в глаза мешали. Вова злился, грозил им пальцем. Река шипела, булькала, как кипящий суп в маминой кастрюле, и, особенно сильно булькнув, выбросила к ногам ободранную куклу-пупса в наполовину развернувшемся свёртке из тряпок.
Похожего пупса, только чистого и не такого побитого Вова видел у дочки соседей по бараку. Девочка кормила куклу из ложечки и возила в игрушечной коляске. Вову озарило! Найденного пупса надо отнести маме, чтобы хорошенько помыть, починить и подарить маленькой соседке. Вова представил, как обрадуется девочка ещё одной игрушке и как все будут хвалить его самого, как скажут: «Вы видели, какой Вова умный?!» или так: «Ну это же надо! Какой же ты, Вова, молодец!» Нетерпеливо, кое-как завернул находку в тряпки и прижав её к животу, побежал домой.
Вода в сандалиях чавкала, с мокрого свёртка капало, ветер свистел в ушах. Окрылённый предвкушением чего-то светлого, счастливого, Вова нёсся по знакомым переулкам, закоулкам привык такими путями убегать от хулиганов. «какой Вова умный!» звучали в голове голоса соседей мимо пролетали заборы, калитки, «Вова молодец!» гремя цепями, лаяли вслед собаки, из-под ног разбегались куры. Домой, к маме, скорее! Но тайные тропы закончились, и пришлось выбежать на проспект другой дороги к семейному бараку не было.
Эй, Муравей, а ну стой! ломающийся мальчишеский голос, как камень из рогатки, разбил мечту. Чё украл, покажь, быстро!
Двое лопоухий и рыжий, самые задиристые в округе подростки, ухмыляясь, подошли вразвалку. Вова остановился, тяжело дыша, сжался, втянул голову в плечи, но глаза не закрыл, а наоборот, смотрел выжидающе однажды его отпустили только потому, что не отвёл взгляд.
Не пялься на меня своими буркалами, урод! закричал рыжий. Вниз, гляди вниз!
Вова продолжал таращиться на хулиганов. Он уже сам хотел зажмуриться или опустить взгляд, но что-то случилось глаза не закрывались и вообще не двигались.
Чё, бля, самый борзый?! В землю смотри, в землю! поддержал друга лопоухий.
Их уже не интересовало, что же такое нёс Муравей, взбесило неподчинение дурачка. Лопоухий пнул Вову под зад, рыжий ткнул кулаком в плечо свёрток упал и частично развернулся.
Эй, вы что к нему привязались, хулиганьё! проходившая мимо женщина вступилась за Вову и решительно направилась в их сторону, следом за нею шёл муж. Подтянулись другие прохожие. Подростков и Муравья сразу окружило много людей. Только что почти никого не было, и разом толпа!
Сначала оторопело смотрели, как Вова, подняв с асфальта, пытается завернуть в мокрые тряпки пелёнки? ободранную куклу. Или это Вначале заскулила женщина, а потом, будто кто-то подал знак, люди закричали на разные голоса. Рыжий и лопоухий, не отводя глаз от того, что держал на руках дурачёк, побледнели, попятились и упёрлись спинами в чьи-то животы, груди.
***
В конце дня вернувшаяся домой Анна Борисовна была так вымотана, что, рассказывая соседке Айгуль о происшествии, забыла отправить Тимура с Аей в другую комнату. Все, включая обитателей междустенья, услышали историю Спиридонихи и Муравья.
Большинство смутьянов отпустили каждый на работе получит выговор с занесением в личное дело. Тех, кто избили Муравьёву, посадили на пятнадцать суток за хулиганство, закончила Анна Борисовна, с трудом поднимаясь с кухонного табурета, чтобы проводить соседей до двери.
Глава 5
Почему ты не взял меня с собой? Мок сидела на краю постели.
В спортивном трико сзади один маленький карман, для тряпки места нет, Тимур зевнул, ты ведь не можешь быть всё время рядом.
А если бы с тобой что-то случилось?
Да отстань ты! Говоришь как бабуля. Что со мной могло случиться?! Не мешай спать.
Албасты, ворча под нос, ушла в зеркало на дверце шкафа.
Мок! Мо-ок! тихо позвал Тимур.
Ну что? из зеркала высунулась голова.
Спокойной ночи! Не обижайся.
Спи, я не обижаюсь. Пойду почитаю.
А что ты читаешь? спросил Тимур, трясясь от тихого смеха.
Про джинна с пропеллером на спине и мальчика интересная книжка.
Тимур задумался «Три повести о Малыше и Карлсоне» действительно давно не видно на полке книжного шкафа. Смеяться над Мок расхотелось снова вспомнилась Спиридониха. Теперь понятно, почему она показывала на сердце пыталась объяснить, что Муравей не убийца. Жалко всех до слёз. Ещё долго крутился в постели, не заметил, как уснул.
***
Дорога между домом 23 и школой проходила вдоль нескольких многоподъездных пятиэтажных хрущёвок получился длинный двор с невообразимым количеством лавочек. Хотя и было раннее утро, но почти все «сидячие» места заняли бабушки, тётушки, молодые мамаши с колясками. Они качали головами, размахивали руками, что-то доказывая друг другу, обсуждались последние события.
Ручеёк учеников, тёкший мимо скамеек, подхватил разговоры взрослых и понёс на школьный двор. Там говорили, спорили каждый знал историю лучше другого. Первыми опомнились учителя увели шумящих малышей. Здание втянуло в себя ребятню из средних классов, старшеклассники на правах бывалых заходили не спеша, нехотя поднимаясь по выщербленным ступеням крыльца. Парни-выпускники ушли покурить за угол. От резкого звонка задрожали оконные стёкла, завибрировали двери начался учебный день.
Занятия шли своим чередом. Подходил к концу урок математики. На «камчатке» перешёптывались готовили подлянку для молодого географа он вёл следующий урок. Не могли решить, что лучше намазать на стул клей или подложить кнопки. Тимур и Айка ещё на перемене высказались за второй вариант.
Отличница и красавица Марийка бойко стучала мелом, решая пример у школьной доски. Всё красиво в этой девочке: высокая ладная фигурка; затейливо заплетённая коса с пышным бантом; школьное платье и кружевной фартук, сшитые на заказ в ателье. А белые ажурные гольфы с маленькими помпонами по бокам! Одноклассницы тихо ненавидели Марийку. Её мама продавец в новом универмаге. У остальных родители работали где угодно, но только не в торговле, поэтому о ТАКИХ гольфах можно лишь мечтать или раздобыть по великому блату. Даже Марийкин галстук краснее, новее, пионеристей, чем у других.
Учитель математики Сарайцев, которого, соответственно, за глаза называли Сараем, сидел, откинувшись на спинку стула. Разглядывая ученицу, думал: «Акселераточка! Выглядит лет на четырнадцать, а ножки, ножки какие!»
Пиши выше, сказал наставительно, положил ногу на ногу, сомкнул пальцы на затылке.
Марийка подняла руку поднялся подол короткого платья. Стук мела по доске продолжился. Голоса в классе начали стихать.
Ещё выше, Сарай прищурил глаз, вытянул губы в трубочку.
Платье поднялось до запретного уровня ещё немного, и будут видны трусики! Класс молчал, мальчишки затаили дыхание. Марийку спас звонок на перемену.
Мгновенно включились звуки скрежет отодвигаемых стульев, клацанье портфельных замков и споры о качестве канцелярского клея и остроте кнопок. Об инциденте у доски сразу забыли. Все гурьбой побежали к географическому кабинету. В качестве подлянки все-таки выбрали клей. Надо успеть обмазать стул до прихода жертвы, угадать со временем.
Выбегая последним из кабинета математики, Тимур оглянулся в пустом классе, на последней парте, стоял одетый в кожаную куртку, перетянутую на поясе ремнём, маленький человечек с острой бородкой и буравил взглядом Сарая, записывающего что-то в журнале за учительским столом.
Школьный домовой Феликс Эдмундович давний знакомый Тимура имел вздорный характер и терпеть не мог детей младшие классы раздражали, средние бесили, к старшим питал лютую ненависть. Некоторые учителя тоже тёплых чувств не вызывали. Школьники часто падали на ровном месте, будто их кто-то толкал; теряли портфели, которые потом оказывались в самых невероятных местах с мокрыми учебниками и сломанными карандашами. Учителя обливались горячим чаем, слышали пугающие звуки, находили в классных журналах записки, написанные корявым почерком. Содержание посланий удивляло: «По тебе тюрьма плачет».
Домовой был давним и верным поклонником Дзержинского, даже взял себе имя и отчество кумира. Имелась у вредной нечисти слабость любил погрызть сушки, сахар рафинад. Дружил с техничкой бабой Полей старой знахаркой. К Тимуру относился снисходительно мальчик приносил ему подарки: что-нибудь из твёрдых сладостей, открытки и газеты с фотографиями рыцаря революции. Мок старалась не вылезать из портфеля, когда Феликс Эдмундович был рядом, побаивалась.
«Сарая тоже ждёт какая-то подлянка», злорадно подумал Тимур и побежал догонять одноклассников.
Глава 6
Щёлкнув замками портфеля-дипломата, Сарайцев пошёл к выходу из класса, нажал на ручку дверь не открылась. Чертыхнувшись, повторил результат тот же. Снаружи по школьному коридору бегали, шумели дети. Мальчишеский альт почти у само́й двери звонко пропел: «Кайда́ бара́сын Пятачок улке́н-ульке́н секрет!» Учитель бросил на пол дипломат и в бешенстве забарабанил кулаками по крашеному дереву, крича, чтобы немедленно открыли. Гомон в коридоре не стихал стук и крики из кабинета математики никто не слышал.
За спиной заскрежетало. Сарайцев обернулся и замер по неряшливо вытертой, с меловыми разводами школьной доске пробегали волны. Одна из них, центральная, особенно крупная, остановилась, начала набухать и лопнула, превратившись в рваный рот.
Сарай, ты козёл, глухо пробасила доска, по тебе тюрьма плачет. Знаешь, как плачет? Вот так, рот на доске скривился и заныл гнусавым голосом: Ну где же Сара-айцев? Я нары приготовила-а, баланду наварила-а.
Из глубины класса послышался смех нескольких голосов. «А-а, меня разыгрывают это фильм, проецируемый на доску!» догадался учитель, с трудом оторвал взгляд от ругающегося рта и посмотрел туда, где прятались злобные ученики с кинопроектором. Но никого не увидел.
Смех раздался снова. У Сарайцева вздох застрял в горле висящие на стенах портреты великих математиков Ломоносова, Лобачевского и Софьи Ковалевской ожили. Головы гениев повернулись в его сторону и, откровенно издеваясь, хохотали на разные лады. Особенно веселился Ломоносов тряс буклями парика, смеялся, похрюкивая, пока не начал ика́ть. «Это галлюцинации меня отравили! Что-то подсыпали в чай, вот подонки! Где? В учительской! Но кто и зачем? Нужно срочно промыть желудок!» лихорадочные мысли лезли одна на другую. Паника застучала в висках.
Икота Ломоносова не стихала. Лобачевский раздражённо выкрикнул:
Наберите воздух в рот и задержите дыхание, надоели, право.
Нет, я лучше так: икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого вот видите, прошла!
Мужичьё! фыркнула Ковалевская. Вы вообще должны быть в кабинете физики.
А я и там есть, и в кабинете химии тоже, а вот в классной комнате русского языка и литературы моего портрета нет, даже обидно. Я основу стилистики разработал, а Пушкин подхватил и развил. веселился Ломоносов, вот такой я, лапотник архангельский, разносторонний.
Переставший что-либо понимать, Сарайцев переводил ошалелый взгляд с одного портрета на другой.
Все вы одинаковые разносторонние и односторонние, ведёте себя как свиньи да женщинам под юбки залезть норовите, проворчала Ковалевская.
Ну-у, началось! Лобачевский закатил глаза. Мон шер, вы образованная интеллигентная женщина, а рассуждаете как рыночная торговка.
Не знаю, кто кому под юбки заглядывает, но Сарайцев ещё тот фрукт, съехидничала школьная доска.
Учитель вздрогнул, услышав свою фамилию, обернулся.
В ленинской комнате со старшей пионервожатой что делали, а? Под кумачовым знаменем позор! А ещё член партии, доска скривила страшный рот.
Это было не то, что вы п-подумали, попытался оправдаться Сарайцев.
А что можно подумать о твоих шашнях с химичкой в её лаборатории? С замужней женщиной! Тоже, между прочим, членом партии.
Много с кем у него было, так он теперь на девочек поглядывать стал, негодяй! возмутилась Ковалевская.
Моральный разложенец! поддержала доска.
Сарайцев снова повернулся к портретам. Ковалевская ещё что-то выговаривала, истерично взвизгивая, но он уже не слушал смотрел во все глаза, как по углам и потолку класса разрасталась паутина, да не обычная, серая, а густая, будто сотканная из толстых прядей чёрных волос, покрытых вековой пылью. Страшная сеть задрожала, затряслась, стулья у последних парт задвигались. Из-за них вылез и, перебирая суставчатыми лапами, важно пошёл по проходу паук величиной с овчарку. Мохнатое круглое тело венчала человеческая голова. Сарайцев вгляделся длинный нос, колючий взгляд, острая бородка это же Дзержинский! «А вдруг не галлюцинация?!» от страшной мысли сердце забилось часто-часто.
Самая что ни на есть реальность, прочитав мысли жертвы, подтвердил паук-Дзержинский и подошёл вплотную.
Идиот, ты думал, что тебе это только кажется? возмутилась за спиной школьная доска.