Великий государь, с поклоном обратился Андрей-немец.
Коротким кивком Иоанн велел продолжить.
Почтенно передаю вам письмо, владыка, продолжил чужеземец, доставая из внутреннего кармана послание, принятое от гонца.
Государь было протянул руку, унизанную перстнями.
От Андрея Курбского, доложил немец.
Опричники замерли, боясь тронуться с места. Иоанн же слегка наклонил голову да раскрыл шире глаза свои. Все взоры уставились разом на великого государя. Его молчание страшило ныне боле, нежели громкая брань. Иоанн коснулся пальцами желтоватого конверта, да что-то сделалось с ним. Бумага упала ему под ноги. Взгляд свой, медленно наполняющийся горячим безумием, уставил на Андрея. Ноздри вздымались от каждого вздоха.
Чего ж я стал слаб да немощен вздохнул Иоанн, чётко проговаривая слова, стиснув зубы.
На лице Андрея сгущались тревога и волнение. Он бросил короткий взгляд на письмо, потом обратно на государя. Иоанн кивнул и вновь протянул руку свою, дабы немец вновь вложил в неё послание. Стоило Андрею едва наклониться, опустив взгляд, резкий удар рассёк его щёку да повалил на землю.
Немец тотчас же попытался отползти прочь, но величественная высокая фигура поднялась со своего трона, в неистовом гневе сжимая свой посох, который уж окрасился кровью. Иоанн вновь замахнулся, и Андрей прикрыл лицо своё и голову, как вдруг удар пришёлся мимо него. Когда чужестранец открыл глаза, первое, что предстало пред его взором золотой посох государя, ударивший во всей силе буквально на волосок от головы Андрея.
Затаив дыхание, немец поднял взгляд свой на государя, не предвидя того, что узреть ему пришлось. Меж Андреем и государем стояла фигура Фёдора Басманова. Тот одной рукою едва касался посоха, вторую, изогнув в локте, чуть приподнял несколько выше груди, точно готовясь самому принять удар. Сам царь был в гневе, равно как и в замешательстве. Руки его дрожали от злости, которая сейчас наполняла жгучим огнём все жилы его, всю его плоть.
Поди прочь, процедил сквозь зубы Иоанн, со злостью поднимая посох свой.
Не стоит Андрей гнева вашего, предобрейший наш владыка, произнёс Фёдор едва ли шёпотом.
Гнева моего на шкуре своей испытать жаждешь?! Иоанн схватил Басманова за ворот кафтана да толкнул в сторону с такою силой, что он едва на ногах устоял.
Государь уж было замахнулся, чтобы гонцу весь гнев да учинить, ощутил, будто бы посмел кто его остановить. В гневе обернулся государь то был Басманов. Схватился двумя руками за посох царский.
Не ведаешь же, что творишь, вымесок басманский! с теми словами царь было хотел вырвать оружие своё, да с первого порыву не удалось.
Отчего не молят о милости вас? тихо произнёс Басманов. Ныне взываю к милости вашей, к множеству щедрот ваших.
Иоанн слышал слова Фёдора, через силу внимая им.
Молю о милосердии, светлый государь. Внимаете вы мольбе моей? спросил Фёдор и тут же отпустил посох.
Басманов был безоружным будто бы в знак того он развёл руками. Фёдор глядел прямо в глаза царя, в то время как Иоанн боролся с бушующим пенистым океаном ярости и боли, который пробудился от одного лишь имени Андрея Курбского. Уж рынды подоспели, да остановил их государь, глубоко вздыхая. Он крепко сжал посох, но уже не как оружие, а как опору.
На что мне быть милостивым, ежели подле меня столько зла? спросил Иоанн, глядя на молодого опричника.
Фёдор медленно опустился на колени, чуть склонив голову перед государем. Он сложил руки на груди, будто бы готовясь к таинству причастия.
Ежели нет милости боле в сердцем вашем, готов принять и гнев, и ярость вашу, произнёс Фёдор, поднимая взгляд на Иоанна. Ибо клятву давал и служить буду вам, душою, помыслами и делом, во веки веков.
Иоанн усмехнулся и вскинул голову вверх, силясь унять боль, что терзала его. Наконец он провёл рукою по своему лицу. Потерев переносицу, он глубоко вздохнул и обратил взор на Фёдора, стоявшего перед ним на коленях.
Аминь, тихо произнёс Иоанн, благословляя опричника своего, коснувшись кончиками пальцев головы юноши.
Глава 4
Я стоял в горнице, залитой светом, точно златым мёдом. На полу каменном разбросались бусы да цветное стекло и ступить некуда. Осторожно переминался с ноги на ногу, дабы не задеться да не израниться, как чую руки мягкие опустились на плечи мои. Нежны были те ладони да мягкие, точно девичьи, но сила в них была, да такая, что направили меня по пути, неведомому мне доныне. Едва вздумалось мне обернуться, по челу моему скользнул шёлк да сокрыл очи мои. А всё вокруг звенит тот смех потешаются надо мною, да беззлобно не было в сердце моём ни толики гнева али суровости. Словно сотня рук подхватила меня всё кружат да пересмеиваются меж собою. То бегаю меж них чую иной раз коснулась меня рука али нога, али ситец да атлас скользнул вновь по коже моей. Вслепую и принялся их излавливать да что в том толку, ежели очи мне сокрыли повязкою?
* * *
Ночь обрушилась лютым морозом на Русь. Оттепель обернулась ледяным панцирем, в который заковался двор Слободы лестницы да перила покрылись толстым ледяным слоем. Привратник уже второй час стоял да топором околачивал петли от лютых оков суровой зимы под трепетным огнём факела, что дрожал при каждом завывании ветра. В палатах гуляли сквозняки, тихо посвистывали ветра по длинным расписным коридорам да по лестницам, устланным красными коврами.
Раздался короткий стук в дверь. Фёдор готовился ко сну, оставшись лишь в нательной рубахе, да заслышав пришлого, первым делом взгляд бросил на нож свой. Взяв оружие, прислонил он нож к стене таким манером, дабы ночной гость его не заприметил, ежели переговариваться через порог будут. Едва Фёдор открыл дверь, так сразу ж с облегчением да и выдохнул.
Уж поздно, батюшка, произнёс он, опуская оружие.
Молодой опричник развернулся к отцу лицом да и рухнул на кровать спиною, подпёршись сзади локтями. Басман-отец не вымолвил ни слова с мрачным выражением лица опустился на сундук да принялся глядеть на сына. Фёдор чуть заметно сдвинул брови, разглядывая наряд отца. На сапогах не успел оттаять снег то значит, что Алексей со службы тотчас же и явился к сыну своему.
Отчего явился ночью, а не утром? Неужто дело твоё не ждёт? Коли так, выкладывай, произнёс он.
Доложил мне Васька, как вступился ты за того латина безбородого, вздохнул Алексей, глядя на сына своего.
Повисло молчание, что нарушалось лишь тихим скулением ветра, что беспомощно бился в окна, покрывавшиеся морозными узорами.
Ничего зазорного не учинил, просто ответил Фёдор, пожав плечами. Не покарал же меня наш светлый государь.
Алексей тихо усмехнулся себе в бороду да помотал головою.
А ты, отрок сучий, того будто жаждешь! произнёс Басман-отец, разводя руками. Всё рвёшься да рвёшься на погибель! И откуда в тебе удали столько?!
Фёдор молча глядел на отца, не говоря ни слова против. Заметив то, Алексей вздохнул да ссутулился и, превозмогая бессилие, поднял взгляд на сына.
Не ведаешь ты, на что меня обрекаешь, тихо произнёс Басман-отец, мотая головою. Не ведаешь же, кому приказ отдадут казнить родную кровь, ежели в измене тебя обвинят языки эти паскудные? Алексей вновь усмехнулся сам себе, проводя широкой рукой по своему лицу. За что ж ты подставляешься да меня на муки обрекаешь? Ежели царь велит нет тут воли моей, подчинюсь! сквозь зубы проговорил Алексей.
В самом-то деле? спросил Фёдор, вскинув бровь. Лицо его омрачилось. Во взгляде поселился тот холод, который бушевал за окном, так и норовя пробиться в опочивальню.
В самом деле, повторил Басман, мотая тяжёлой головой. Исполню я любой приказ. Ибо ведаю, ежели ослушаюсь то поручат то Малюте али другому мяснику на цепи царской. Уж я-то знаю один верный удар в сердце. Чёрт тебя бы побрал, Федька, да знаю я, не дрогнет моя рука, ох не дрогнет!
Отец, я знал, что не тронет государь меня, твёрдо произнёс Фёдор.
Алексей наклонился, точно и не расслышал слов сына, а как дошёл до него смысл, так тотчас же усмехнулся той глупости.
Знал он, чёртов полудурок! Алексей всплеснул руками. А государь-то сам не знает, карать он будет али миловать, а ты, щенок безбородый, всё-таки наперёд знал!
Фёдор вновь пожал плечами да развёл руками.
Ежели голова у меня на плечах, ежели я в своих покоях, а не на дыбе у Гришки али в подвале сыром, стало быть, доподлинно знал, слова те юноша произносил с простотой да лёгкостью, точно речь и вовсе никоего смысла не имела.
Алексей тяжело вздохнул да замотал головою своей, потирая затылок.
Не смей, Федька, чтобы я тебя схоронил, гадёныш, предостерёг Басман-отец, да с тем и встал с места своего.
Доброй ночи, отец, произнёс Фёдор вслед.
Алексей покинул сына, и долго Фёдор ещё глядел в потолок, и ум его заняли образы того рокового застолья. При всём напускном спокойствии, коего держался молодой опричник, говоря с отцом своим, сердце и сейчас замирало от одной мысли о том миге, когда Фёдору пришлось заступиться за друга своего. На мгновение Басманов перевёл взгляд на руки свои. Они уж были чисты, но помнил он, как ослепили эти самые руки рынду, что посмел воспрепятствовать воле царской.
«Раз цел я, значит, была тому причина в разуме царя нашего» думал Фёдор, глубоко вздыхая. С теми мыслями он и заснул.
* * *
В распахнутые ворота въехала роскошная тройка. Ямщик, закрытый от снега тяжёлыми коврами, натягивал поводья, усмиряя лошадей. Из саней вышла боярыня важного вида. Точно всё ещё прячась ото снега, щурила она глаза свои, поглядывая на холопов, подлетевших к саням. Брезгливо она глядела на мужиков, что подавали руки свои, да сходила на снег без опоры.
Боярыня отряхивалась от снега, понося извозчика своего. Лицо её было под стать суровости речей её губы, казалось, были поджаты во гневливости, глаза оглядывали двор чёрными мелкими бусинами.
Следом за старухой вышел из саней молодой мужчина, высокий да нескладный. Длинная шея казалась слишком нелепой для худого лица его. Даже закутавшись в меха, он не мог скрыть своей худощавости. Даже на морозе лицо его хранило бледно-желтушный оттенок, не краснея румянцем.
Гостей встречали на крыльце сам государь облачился в тяжёлую шубу, исшитую золотом, шапку, изукрашенную камнями да мехом. Стоял Иоанн и слабо постукивал пальцем по золотому резному посоху своему, что поблёскивал в рассеянном свете, пробивавшемся сквозь облака. Подле государя стояли советники из братии его Григорий по кличке Малюта да князь Вяземский. Опричники стояли за спиной царя мрачными тенями. Из-под чёрных плащей поблёскивала сталь оружия.
Боярыня со спутником своим ступила на лестницу, волоча по оледенелым ступеням подол шубы да юбки. Царь вышел навстречу, раскрываясь для объятий, да старуха тут же мотнула головой.
Дай хоть в тепло зайти, Ваня буркнула она под нос, кивнув на двери в горницу.
Иоанн усмехнулся и перестал постукивать по посоху своему, а заместо того сжал его в руке, стукнув о лёд.
Мужчина, спутник суровой да резкой боярыни, видать, и не разделял настроя её, оттого с великою радостью и взялся за руку царя да и припал губами к перстням владыки. Лишь после того выпрямился с улыбкой беззлобной.
Всё погляжу, Владимир, старого нраву наша Ефросинья? с усмешкою спросил Иоанн, потрепав гостя по плечу.
Уж скорее реки обратятся вспять, нежели матушка моя переменится, тихо ответил мужчина, с опаской оглядываясь на величавую женщину, которая уж вошла в царские палаты и потирала руки с морозу.
Иоанн неспешно следовал с опричниками своими да с гостями по коридору, стуча златым посохом об пол каменный. Шествие их завершилось в просторной светлой зале. Топили во палатах царских, не жалея дров, едва не обуял жар гостей. Столы, накрытые щедротами съестными, ломились под тяжестью своей. В дальнем углу, где сгущалась мрачная тень, сидели за гуслями музыканты, мерно перебирая струны. Лица их укрыты были, и прятали они глаза свои от царского взгляда.
Иоанн занял место во главе стола да с улыбкой обернулся на гостей своих. Музыка мерно лилась, приглушая и без того робкие шаги кравчих да прочих холопов, что прислуживали у стола. Княгиня Ефросинья заняла место подле государя, рядом с ней сел и сын её, который рыскал взглядом из стороны в сторону. Взгляд его, как у хорька, то перебегал с яств на роскошь царскую, то вновь обращался к государю, а с тем и обратно воротил на пиршество, что уготовано гостям было.
Опричники, что следовали за царём да гостями, остановились у входа и замерли безмолвною стражею.
Прочёл царь краткую молитву, склонив голову под незримой, но безмерной ношей своей, да осенил стол крестным знамением. То же совершили и княгиня, и сын её, и лишь с тем приступили к трапезе.
Ты, Ваня, зря зачинил этих своих! замотала головой Ефросинья.
Царь с того было усмехнулся, да в какой-то беспомощности замотал головою. Поднял взгляд он на спутника княгини.
Ты гляди, братец, на бабу! развёл руками Иоанн. Ещё и куска в рот не положила, а уж всё брешет, мол, не разумею я в делах государственных!
Да я ж лишь уберечь хочу державу, да и тебя, упрямец-то ты неисправимый! точно оскорблённая, воскликнула Ефросинья. Не друзья тебе свора эта, ой не друзья!
Попридержи язык, голос царя сменился, утратив насмешку свою, стал жёстким, я каждому в братии готов доверить жизнь свою.
От, слышал? усмехнулась княгиня, воротясь к сыну своему. Братия!
Набрал заместо соли земли Русской злодеев да воров и ещё богохульничает! Не успела Ефросинья и речи своей закончить, как резкий удар посоха об пол прервал её.
Умолкла, ибо при всей дерзости своей в обращении с государем имела она хитрость змеиную али лисью и грани переступать не смела, да завидев, как в ярости государь сжимает посох свой, не стала молвить боле. Принялась она за трапезу, будто и не было ничего. Царь хранил молчание, и взгляд его, тяжёлый и грозный, плавно опускался на старуху. Думы государя полнились замыслами, да оставались уста его сомкнутыми, хоть и проступала на них тихая да лукавая улыбка.
Как окончилась трапеза та, безмолвная и мрачная, так отдал Иоанн приказ жестом вскинул руку в перстах царских. От того поднялся из полумрака средь музыкантов один из разодетых ряженых, да не играл, а лишь сидел, закинув ногу на ногу, и хоть лицо его было спрятано за маской расписной, видать, во внимании был слуга сей всё время. Волоча по полу длинные косы, что закреплены были на маске, ряженый слуга раскланялся перед княгиней и сыном её да спровадил их к выходу, ведя в покои, уготованные им по царскому приказу.
Сучий же ублюдок сквозь зубы процедила старуха, ступая по расписным коридорам.
Отчего же? вопрошал сын её. Видать, от всего сердца нынче принял нас.
Много понимает пустая голова твоя! Ефросинья всплеснула руками. Али забыл уж об опале да изгнании?
Так уж два года как миновало, доколе поминать будешь? вздохнул Владимир, мотая головою.
Ты глянь на него! усмехнулась старуха, разводя руками да уперев их в боки.
Остановились они посреди коридора.
Недалёк тот час, и снова по наветам псов его брехливых вновь сыщем мы опалу! наставляла Ефросинья. Вступаешься ты за братца своего, а он, думаешь, вступится? Как бы не так! Есть у него друзья! Свора эта богомерзкая! Гойда, гойда! От тебе и семейные узы! Попрал он любовь нашу, как в изгнание сослал нас! И вновь сошлёт, уж поверь старушке своей! Добра же лишь прошу для тебя, токмо добра!
Не кончится добром, ежели грех на душу брать придётся! воскликнул Владимир, как мать его тотчас же метнулась к нему да закрыла рот ладонью.