Он сел бы здесь, рядом с ней, на диван. Она очистила бы для него апельсин.
У вас волосы мокрые, сказал бы он и вытер бы ей голову своим белым шелковым платком. Какая вы стали большая, Люка. Совсем взрослая
Да. Мне на Рождество исполнилось пятнадцать лет.
Неужели уже пятнадцать?..
Он бы посмотрел на нее внимательно и долго.
Какая вы хорошенькая, Люка.
Она бы ничего не ответила и даже, может быть, немного покраснела бы.
Вам пятнадцать лет, Люка. Теперь вы большая, и я могу вам сказать
Что? спросила бы она тихо.
Разве вы не понимаете?.. Разве вы не знаете, отчего я ждал вас тогда, отчего я ждал вас сегодня под дождем?..
Она покачала бы головой:
Нет, я не знаю, и ей стало бы страшно, еще страшнее, еще блаженней, чем только что под зонтиком.
Люка. Он взял бы ее руку и, повернув, поцеловал бы в ладонь. Непременно в ладонь. Люка, я люблю вас. Я всегда любил вас, я только ждал, когда вам можно будет сказать. Он наклонился бы к ней совсем близко. Еще в Петербурге. Еще в Мондоре. Я всегда любил вас
5
Приемная доктора.
Не волнуйся, шепчет Екатерина Львовна. Уже скоро. Следующая твоя очередь.
Вера рассматривает гравюры на стенах. Голубой маркиз обнимает сиреневую маркизу, на другой пастух целует пастушку и у ног их лежат белые овцы. Вера брезгливо кривит губы целуются, обнимаются, чтоб потом так мучиться, как она сейчас.
Вера смотрит на них, и ей кажется, что маркиза и пастушка на гравюрах меняются, тонкие талии распухают, под юбками вздымаются большие животы и губы вместо улыбки складываются в страдальческую гримасу. И овцы огромные, с раздутыми боками, круглые как шары.
Вера отворачивается. У стены пузатый комод Какой противный Он тоже как будто
Она брезгливо пожимает плечами. Все, все напоминает. Куда ни взглянуть. И поворачивается к матери.
Что, Верочка?
В больших серых глазах Екатерины Львовны выражение любви и страха. И лицо совсем такое, как на старой карточке, снятой двадцать два года тому назад.
Я была тогда беременна тобой, Верочка, говорила Екатерина Львовна, показывая Вере карточку. А платье это было прелестное. Лиф весь обшит кисточками. И шляпка палевая. Еще малозаметно было
И вдруг Вера ясно видит мать, какой она была двадцать два года тому назад. В шляпке-лодочке, в лифе с кисточками, с челкой на лбу, с еще слабо округленным животом, хорошенькую, молодую. Беременную. Беременную Верой, ею самой. Верой ею, которая смотрит на мать. Верой ею, которая сидит здесь в розовом кресле и отражается в зеркале. Но как же это?.. Ведь она еще не родилась. Она еще там, под полосатой юбкой и лифом с кисточками, в этом теплом круглом животе. Вере хочется крикнуть, но нет голоса, она продолжает смотреть в каком-то тяжелом оцепенении на беременную мать и на себя в зеркале.
Что-то липкое, мутное заливает кровь, поднимается все выше, и нельзя ни шевельнуться, ни вздохнуть, ни закрыть глаза, и в висках тяжело стучит. Ей отвратительно видеть беременную мать, и отвратительней всего, что мать беременна именно ею, Верой. И видеть себя в зеркале тоже отвратительно, себя взрослую, себя беременную.
Липкая муть докатилась до сердца. О, как противно. Закричать бы, разбить вазу, но только прекратить это. Не видеть круглого живота, шляпки-лодочки, лифа с кисточками
Трудные были роды. Щипцами тебя вынимали Щипцами
И ее тело тоже будут рвать щипцами.
Судорога отвращения пробегает по спине. Вера встряхивает головой, ударяется о кресло затылком. И все сразу пропадает. Екатерина Львовна сидит в своей потертой котиковой шубке, немолодая и грустная. Вера делает еще усилие, встает, подходит к столу.
Что? спрашивает тревожно Екатерина Львовна.
На столе лежит книга. Вера хочет ее взять. Надо успокоиться, почитать. Но вдруг, как от жабы, отдергивает руку. На желтой обложке большими черными буквами напечатано: «ЛʼЭтернель амур».
Амур, повторяет Вера, с отвращением кривя губы. Амур И прижимает платок ко рту. Мама, меня тошнит.
Но в ту же минуту широко распахивается дверь, и седой высокий старик в белом больничном халате, ласково и устало улыбаясь, приглашает:
Пожалуйте.
И в открытую дверь за его спиной видно медицинское кресло и на столе блестящие никелированные страшные инструменты
Вера едет с матерью домой.
Радоваться надо, а не огорчаться, Верочка.
Радоваться? Но отчего же ты плачешь?
Ах, Верочка. Мне жаль тебя. Но иметь ребенка такое счастье
Вера, не отвечая, смотрит в окно сухими глазами.
Он будет такой маленький, теплый, беспомощный. Ты будешь обожать его. И такой хорошенький. Ведь вы с Люкой были прелесть какие, на улице на вас оборачивались. Скажи, ты хочешь мальчика или девочку?
Никого не хочу
Но все-таки все-таки. Мальчика или девочку?
Лучше уж девочку.
Ну вот, вот, радостно торопится Екатерина Львовна. Непременно будет девочка. Представь себе волосики золотые, глаза светлые.
Нет, перебивает Вера, черные глаза.
Но откуда черные? Ведь у нас всех и у Володи серые.
Нет, черные. У нее будут черные. Не спорь, я знаю. Непременно черные.
Ну хорошо, хорошо. Пусть черные. Она так быстро вырастет. Она будет бегать по комнатам, будет обнимать тебя за шею маленькими ручками и звать Мама-Киса.
Мама-Киса, тихо повторяет Вера и улыбается в первый раз за весь этот мучительный день.
Ну вот, вот, шепчет Екатерина Львовна, и слезы снова бегут по ее щекам. Вот ты уже и любишь ее. А как мы ее одевать будем
Владимир Иванович встречает их в прихожей.
Что сказал доктор? взволнованно спрашивает он.
Да, да, да, резко говорит Вера и, не взглянув даже на мужа, быстро проходит к себе в спальню.
Но Я не понимаю, растерянно шепчет он. Как же это могло случиться?
Вера поворачивает к нему бледное, злое лицо:
Не понимаешь? Где тебе понять! и захлопывает за собой дверь.
Мама, кричит она, сбрасывая пальто на пол. Я не хочу. Нет, нет, нет, я не хочу. Я лучше умру, мама.
Верочка, Верочка. Что ты?..
Мама, это ужасно. Это отвратительно, безобразно. Я не хочу. За что? Мне жаль себя, жаль, жаль! Она громко плачет, уткнувшись в материнское плечо.
Это совсем не страшно, Верочка. Совсем не страшно. И зато потом такое счастье.
Нет, нет, я не хочу. И ребенка не надо. На что мне? Нет, нет, я не хочу.
Екатерина Львовна гладит ее по голове:
Ну успокойся, успокойся.
Мама, Вера поднимает заплаканное лицо. А ведь можно? Еще можно избавиться? Еще можно
Да, конечно, испуганно говорит Екатерина Львовна, но это
Но Вера кидается на кровать и зажимает уши:
Нет, не говори, не говори. Это гадость. Это еще страшнее. Я боюсь, боюсь. Я не хочу. Нет, я лучше умру
6
Надо идти завтракать к Вере. Екатерина Львовна уже с утра там.
В доме по-прежнему чувствуется переполох. И Вера по-прежнему в спальне, и к ней нельзя. Но Люка все-таки стучится:
Верочка, впусти меня.
Нельзя. Уходи.
Пусти. Мне надо тебе передать
Да, надо, необходимо передать привет от Арсения. Ведь она ему обещала. Но Вере, конечно, не до приветов. Она рассердится, выгонит Люку.
Ключ в замке щелкает. Вера, запахивая халатик, снова садится на кровати. Растрепанные волосы торчат во все стороны, лицо желто, глаза распухли.
Верочка, что с тобой?
Не приставай. Говори скорей и уходи.
Люка мнется:
Мне надо тебе Я Вчера Я вчера встретила Арсения, говорит она вдруг быстро и краснеет. Он просил передать тебе привет. И отворачивается, чтобы Вера не заметила. Но Вера не видит ее. Вера смотрит на свои чулки, брошенные на ковре, и губы ее вздрагивают.
Что он еще говорил?..
Он сказал, что дождь И что много больных, и спросил, здорова ли ты.
А еще что?
Больше ничего.
Он еще сказал: «Не простудитесь. Какая вы большая, Люка, совсем барышня. Много учитесь?» И еще они шли под зонтиком. Но это уже ее, Люкино богатство, и делиться им Люка ни с кем не обязана.
А какой он был? Грустный?
Да, кажется, грустный. Или нет, скорее веселый.
Ах, господи, какая ты, Люка, ничего толком сказать не можешь. Ведь не маленькая.
А тебе не все равно, веселый или грустный?
Ну конечно все равно. Я только так спрашиваю. Какая ты смешная. Пойди поцелуй меня. Вера, смеясь, обнимает сестру, целует ее в затылок. Ах, какая смешная, Люка. Вот и развеселила меня, а мне было так плохо
Люка в восторге прыгает по комнате:
Я еще вчера говорила, чтобы меня пустили к тебе. Я знала. Подожди, я тебе про моржей расскажу. Хохотать будешь.
Ну, про моржей после. А сейчас пойди скажи на кухне, чтобы мне яичницу сделали. Мне даже есть захотелось, вот ты какая у меня.
За завтраком почти весело. Вера улыбается, Екатерина Львовна и Владимир влюбленно смотрят на нее.
Это все Люка. Если бы не она, я сегодня не встала бы.
Люка надувается от гордости.
Я так много плакала. Вера смотрит на мужа. Надо мне новое платье купить в утешение.
Конечно, конечно.
Он поспешно достает из бумажника пятьсот франков:
Не мало?
Нет, хватит.
Вера кладет деньги под тарелку. У Люки сильно стучит сердце. А вдруг забудет? Но Вера встает и прячет деньги в сумку.
Ты поедешь со мной, мама. Поможешь мне выбрать.
И я, и я, просит Люка.
И тебя возьмем. А потом мороженым тебя угощу. Ну, идем, помоги мне одеться.
Владимир Иванович берет Люку за плечо:
Спасибо, Люка, за Веру.
Ну вот еще. Люка скромно опускает глаза
Достань чулки, серые, те, с каемкой, знаешь, и платье серое бархатное, командует Вера из ванной. Вода шумно бежит из крана, и плохо слышно, но переспрашивать нельзя. Вера рассердится. Рубашку с кружевом. И все надуши.
Вера выходит из ванной розовая и свежая, совсем не похожая на ту, что сидела здесь на кровати. Вера пудрит плечи, руки и грудь.
Зачем это?
А тебе что? Не тебя ведь пудрят.
Мелкая легкая пудра летит по комнате. Люка кашляет.
И ноги тоже?
И ноги, насмешливо отвечает Вера. Ну, давай скорей рубашку.
Это все так стараются для портнихи?
Все.
Люка обдергивает Верино платье:
Какая ты красивая.
Вера печально качает головой. Маленькие серые перья на ее шляпе дрожат.
Теперь уже недолго.
Что недолго?..
Но Вера старательно мажет губы перед зеркалом.
Мама, я готова. Идем. Скажи, сколько времени еще не будет видно?
Месяцев пять, даже шесть.
Вера надевает шубу.
Господи, как мало времени осталось. Ах, как мне надо торопиться жить.
Владимир целует ее руку:
До свидания, Верочка.
Я, наверное, опоздаю к обеду. Знаешь, в магазинах, у портнихи
Ничего, Верочка. Я подожду.
Они втроем спускаются с лестницы. Но на улице Вера вдруг останавливается.
Вот что, говорит она смущенно, я передумала. Я лучше поеду одна.
Хорошо, хорошо, Верочка, поспешно соглашается Екатерина Львовна. Я тоже думаю, мы будем тебе только мешать.
Приходи вечером, мама.
Как же так, Вера, а мороженое?
Но Вера, не слушая, останавливает автомобиль. Люка подбегает к ней:
Я скажу шоферу адрес, а ты садись.
Вера зло смотрит на нее.
Что ты за мной шпионишь, змееныш? Поезжайте прямо, говорит она шоферу и захлопывает дверцу.
Люка совсем сбита с толку:
Отчего она опять рассердилась?
Не обращай внимания, Люка. Вера очень нервна, это пройдет.
А мороженое как же? Вера обещала
Но Екатерина Львовна торопится:
Тебе пора в лицей, Люка.
7
На столе две бутылки вина, финики, копченая селедка, плитка шоколада, учебники и тетрадки.
Жанна в гостях у Люки. Люка подливает ей вина, угощает ее финиками, Екатерина Львовна, как всегда, у Веры.
Она жила одна в огромной квартире. Одной жить страшно. Она богатая была и все боялась, что ее убьют, никому не верила, рассказывает Люка шепотом. Боялась, и убили. Утром нашли в кухне с перерезанным горлом, и все стены в крови. Как раз в Марди-Гра, и маски приходили смотреть. А вечером в доме напротив нашли вторую старуху зарезанную. И думали, тот же убийца. Но это одна зарезала другую, понимаешь? А потом и себя. Вечером в Марди-Гра. Под окнами танцевали Пьеро, играли на бумажных дудках. А соседи видели, как старуха накануне стучалась. И пряталась под зонтик, чтобы ее не узнали. Под зонтик, хотя дождя не было. А та с балкона смотрела: «Это вы? Что давно у меня не были?» и сама впустила Зонтик, а дождя не было, повторяет Люка. Как приятно, даже в горле щекочет. Зонтик. Большой зонтик. Под ним вдвоем идти можно. Люка на минуту задумывается. А ее все-таки видели И зонтик не помог. Сама зарезалась бритвой, а не то бы гильотина.
Жанна испуганно смотрит на нее:
Ты это выдумала?
Нет, я в газете читала. Хочешь, еще расскажу?
Нет, нет, пожалуйста, не надо. Я боюсь. Мне ночью приснится.
Люка хохочет:
Трусиха, и серьезно прибавляет: Я тоже иногда боюсь ночью, но только не убийц. Что же ты не пьешь?.. Не вкусно?
Жанна пьет, потом вдруг тяжело и беспомощно кладет голову на стол и плачет:
Ах, Люка.
Люка трясет ее за плечо:
Ну, Жанна, ну что с тобой? Хочешь воды? Съешь шоколаду, пройдет.
Но Жанна плачет все сильней:
Ах, я так несчастна.
Ты?.. удивляется Люка и с любопытством смотрит на подругу.
Я, я всхлипывает Жанна, я его так люблю А он, а они
Кто он? Кто они?
Поль. Поль и Ивонна
Ах вот оно что Люка трясет головой.
Нет, ты не смейся. Я ужасно, ужасно, ужасно люблю его.
А он?
Он совсем не любит меня. Ему безразлично я или Ивонна.
Люка смотрит на хорошенькую плачущую Жанну, и ей жаль ее. От выпитого вина она как-то особенно ясно все понимает: и Жаннино горе, и звон часов в столовой, и всю жизнь.
Послушай. Она трясет Жанну за плечо. Ты не плачь. Ты несчастна, но ведь и я тоже несчастна. Это всегда так. Так уж устроено. Сначала все несчастны, а потом выходят замуж, и богаты, и счастливы. Я знаю. Так и с Верой было. И с нами так будет. Надо только подождать. И я жду. Мы только еще немножко слишком молоды. Вот и все.
Жанна поднимает лицо:
Правда, Люка?
Ну конечно правда, раз я говорю.
И Поль женится на мне?
Люка не понимает, как можно влюбиться в Поля. У него потные руки и зубы пломбированные. Но раз Жанна плачет
Да, да, он женится, убежденно шепчет Люка. Я знаю.
Жанна вытирает глаза кулаком и улыбается блаженной и пьяной улыбкой:
А что же будет с Ивонной?
Ивонна лопнет от зависти.
Как? Совсем лопнет? уже смеется Жанна.
Совсем. По всем швам. Придется куски собирать, чтобы в гроб класть. Я знаю. А мы будем счастливы
Люка наливает себе и Жанне вина:
Ну, выпьем за наше счастье. Мы будем счастливы. Я знаю Только немножко еще подождать И будем счастливы. Честное слово.
Четвертая часть
1
В начале июля перебрались на дачу. Люка была недовольна. Стоило тоже. Разве это дача? Час езды от Парижа, и ни моря, ни хотя бы гор. На такую дачу даже стыдно выезжать. Но Вере нужно в Париж к доктору, а Владимиру Ивановичу на завод. Вот и сидят здесь.
В саду клумба с левкоями и два куста жасмина. Дорожки слишком белые, слишком чистые. Как будто на открытке. Все сделано для того, чтобы нравилось. А вот Люке не нравится. Совсем не нравится. Даже наоборот, противно. И беседка в углу сада такая ненужная. С кем и о чем в ней беседовать? Лучше бы уже в Париже остаться. Там все-таки Жанна, не так скучно. И от Верочки немного отдохнули бы
Люка устраивается поудобнее на перилах, болтая ногами в сандалиях.
Жарко. Скучно. Только сегодня утром приехали, и уже скучно. А придется прожить здесь целых два месяца.
На террасу, осторожно ступая и чуть-чуть переваливаясь, выходит Вера. На ее легкое белое платье сверху накинута розовая шаль. Люка отворачивается. Люка давно знает, что у Веры не свинка, Вера пухнет с каждым днем, живот уже под самым носом.
Вера подходит совсем близко, обнимает Люку:
Ты что тут сидишь, как воробей?
Жарко
Люка смотрит на Верины ноги в шелковых чулках. Какие красивые, стройные ноги. Странно даже, что они такие же красивые, как прежде, не изменились.
Почему ты не бегаешь? Все уже осмотрела?
Люка зевает во весь рот:
Скучно.
Нечего киснуть. Пойдем-ка лучше гулять. Тут, говорят, чудесный лес.
Ну и пусть себе лес
Пойдем, уговаривает Вера. Знаешь, тут, наверное, и кондитерские есть. И мороженое. А, как ты полагаешь?..