Помните, Люка, если вы проговоритесь, будет страшное несчастье. Я вам верю. Никому, слышите. Ни даже самой Вере.
Ну конечно. Раз никому, так и не Вере.
Он выпускает ее руку:
Так помните, никому, и улыбается, успокоенный. А читать чужие письма стыдно, Люка. В особенности такой милой девочке, как вы. Но вы больше не будете, не правда ли? А теперь бегите домой.
Как домой?.. Он посылает ее домой?..
Я пришла, говорит она хрипло, собрав последние силы, оттого, что я тоже люблю вас. Я бы не сказала, если бы не прочла письма.
Вы меня любите? Глаза его становятся большими и удивленными. И при чем тут мое письмо?
Ах, зачем вы притворяетесь? Люка топает ногой. Зачем? Ведь я знаю. Я прочла письмо, вы меня любите.
Он внимательно и удивленно смотрит на нее.
Вот оно что, говорит он задумчиво. И только теперь замечает ее длинное платье, ее намазанные губы и подведенные глаза. Вот оно что. И снова берет ее за руку. Так вот оно что. Вы любите меня, маленькая Люка. И вы из письма поняли, что я тоже люблю вас?
Ну да, да. Люка чуть не плачет.
И вы пришли ко мне?
Ну да
И чтобы понравиться мне, так нарядились?..
Люка молча кивает. Ее пальцы дрожат в его руке.
Вы дрожите? Вам холодно?
Она качает головой:
Нет.
Луна освещает балкон, лунный свет падает прямо на Люку, на ее белое шелковое платье, на ее светлые волосы, на ее встревоженное лицо.
А вы прехорошенькая, Люка. Как я раньше не замечал? Но все-таки зачем вы пришли?
Чтобы вы знали, что я люблю вас, грустно говорит Люка.
Ночью?..
Я думала, когда любят, всегда хотят быть вместе ночью
Он смеется:
О, да вы, я вижу, опытная, и ведет ее в комнату. Не бойтесь. Я ничего вам не сделаю.
Я не боюсь
Он подводит ее к дивану:
Садитесь, Люка.
Она покорно садится. Дверь в сад открыта, там темно и цветы. Диван широкий, много подушек. Арсений с любопытством рассматривает ее:
Какая смешная, какая хорошенькая. И губы намазаны. Так вы любите меня?
Люблю, грустно и устало отвечает Люка.
Давно?
Всегда.
А вы никому не скажете, Люка?
Я ведь дала уже честное слово.
Нет, поклянитесь, Люка, что не скажете. Если кто-нибудь узнает, главное Вера. Клянетесь?
Зачем же Вере рассказывать? Ей неинтересно
Клянетесь, что не скажете ей?
Клянусь. Никому
А теперь
Он наклоняется к ней. Черные блестящие волосы, черные блестящие глаза, и губы его так близко. Эту минуту она ждала всю жизнь.
Так вы любите меня, Люка?..
Люблю, вздыхает она.
Он обнимает ее голые плечи, притягивает к себе:
Любите? и целует ее в губы.
Люка порывисто вздыхает. Она, как испуганная птица, сидит на самом краю дивана. Из-под бального платья смешно выглядывают ноги в коротких детских чулках. Он целует ее голые, надушенные колени. Губы у него холодные. Шелковое платье шуршит. Она тихо вскрикивает, закрывает глаза и беспомощно опрокидывается на спину, в мягкие подушки
Тихо, слышно только, как стучит сердце, как шуршит шелк под ее пальцами. Тихо, мучительно, блаженно
Но ведь это уже было И эти ледяные губы, и нежные руки, и мучительный, блаженный страх. Только где? Когда? Люка открывает влажные глаза. Слезы текут по щекам. Отчего она плачет? Ведь ей так хорошо Это уже было. И эта слабость И этот лунный свет Но где? Когда?..
Азраил, вдруг вспоминает она, Азраил
Черные глаза наклоняются над ней.
Что? Что ты говоришь, Люка?
Азраил, повторяет она. Нет. Не Азраил. Ты Арсений.
4
Вера проснулась от стука в ухе. Это сердце. Надо лечь на правый бок, чтобы не мешало. Она осторожно поворачивается. Нет, все равно стучит. И на правом боку лежать еще неудобнее, еще тяжелее. Так устала, а не заснуть больше
Вам страшно? спрашивает скрипучий голос над самым ухом.
Еще бы, отвечает другой. Здесь стены в пять сантиметров и крысы без зубов
Да, скверный дом
Вера вздрагивает и открывает глаза. Никого нет. Все тихо
Сквозь неплотно задернутые шторы слабо светит луна. В темноте вещи кажутся громадными и угловатыми.
Вера приподнимается на локте, оглядывается. Куда она попала?.. Где она?.. Она ощупывает свое лицо, волосы, подушку и садится, сбросив одеяло. Зеленоватый свет луны падает прямо на ее свесившиеся с кровати белые ноги. И, как всегда ночью в темноте, она вспоминает о смерти.
«Я умру. Я скоро умру»
Она вытягивает ноги вперед, шевелит пальцами. Зеленоватый лунный свет падает прямо на них.
«Мои ножки. Мои бедные ножки. Я буду лежать в земле, и черви будут есть мои белые ножки».
Она нежно гладит свои колени.
Ей так грустно. Так жаль себя.
«Я умру. Может быть, я уже умерла?..»
Но сердце громко и гулко стучит. И ладони теплые, и колени тоже теплые и гладкие.
«Нет, я жива. Я еще жива»
Она ложится, закрывает глаза.
«Я еще жива. Но как грустно, как тяжело, как страшно жить»
5
Арсений провожает Люку до калитки. Темно, и луна на небе бледная, усталая, изнемогающая. Такая же усталая, изнемогающая, как Люка.
Арсений в последний раз целует ее:
Беги. Я завтра с утра приду.
Ах, вздыхает Люка, цепляясь за его рукав. Я не могу, не хочу. Как я теперь буду одна? Без вас, без тебя? Как?..
И все-таки, не оглядываясь, бежит. Окна никто не закрыл. Люка дома. Она быстро поднимается по темной лестнице, входит к себе. Ставни распахнуты. Усталая, изнемогающая луна слабо освещает комнату. Люка осматривается. Вот здесь жила прежняя Люка. Как это было давно. Неужели она только сегодня слушала Верино пение?.. А теперь вернулась совсем другая, новая Люка.
Она тихо кружится по комнате, длинное широкое платье надувается кринолином. Вместе с ней кружатся стулья, цветы на обоях и бледная луна. Люка останавливается, держась за кровать.
Ах, я устала, устала, устала, вздыхает она. Ах, я счастлива, счастлива, счастлива
И, сбросив платье и туфли, кидается в кровать. И голова тяжелым камнем сейчас же идет на самое дно сна
6
Вера просыпается одна в своей белой спальне. Совсем девическая комната, Люке больше подходила бы, чем ей. Все такое свежее, наивное. И на ночном столике маргаритки и плюшевый медведь.
Екатерина Львовна на носках входит к дочери, целует ее:
Проснулась, Верочка? Хорошо спала? Ты полежи минутку. Я тебе кофе в кровать принесу.
Вера качает головой:
Нельзя валяться. Ему вредно.
Она зевает, высвобождает из-под одеяла ногу и ставит ее на ковер.
Правой, говорит она, улыбаясь, чтобы целый день быть веселой, а то встанешь с левой ноги
Екатерина Львовна помогает ей одеваться.
Мама, мне кажется, что я со вчерашнего дня еще потолстела.
Ты очень хорошо выглядишь, Верочка. Почти не заметно.
Вера, смеясь, отмахивается:
Брось, мама, ведь я в зеркало вижу.
Она идет в ванную. Вода, журча, бежит из никелированного крана. В широкое окно видны клумбы с левкоями, высокие серебристые ели и в глубине сада белая беседка. Воздух свежий и прозрачный. Вера намыливает губку. Холодная вода струйками течет по спине. Она вздрагивает и улыбается. Как хорошо, как приятно. Все: и нежная, мыльная пена, и вода, и вид в окне.
Вера вздыхает. Как легко. Вот, кажется, взмахнуть руками, и полетишь над садом прямо в небо. Может быть, даже запоешь, как жаворонок. Как легко
В стене над умывальником зеркало. Вера смотрится в него: «Куда тебе лететь Тяжелая, неуклюжая, огромная. Стыдись! Но пусть, пусть. А все-таки» И снова улыбается
А все-таки а все-таки ей хорошо, ей легко, она счастлива. И совсем не так, как все люди на земле. Она ведь уже не живет на земле. А где-то вне жизни, в стороне, может быть, над ней, в облаках. И все так хорошо, легко, ясно. Ни страха, ни злобы, ни грусти. Чем дальше, чем ближе «то», тем легче.
Она долго моется, потом надевает белое платье. Надо быть нарядной. Теперь каждый день праздник, каждый день в счет. Разве можно знать, сколько их осталось?.. Но не страшно. Совсем не страшно, только ночью. Днем она храбрая, днем хорошо. Надо достать кушак. Она открывает шкаф. Из него падает газета. Вера поднимает ее: «Матэн», 12 июня 23-го года. Какая старая. Вера тогда еще девчонкой была. И никого не знала, ни Арсения, ни Владимира. Она разворачивает газету. Как забавно.
Верочка, ветчины хочешь?..
Екатерина Львовна вносит кофе. За ней бежит Люка с тарелкой клубники.
Вера плачет, положив голову на стол. Екатерина Львовна с трудом удерживает поднос.
Ради бога, что?..
Вера показывает рукой на газету.
Мамочка, всхлипывает она. Я не могу. Ах, я не могу. Мне так жаль Я прочла сейчас тут Одного араба к смерти приговорили, а он отдал честь, и поблагодарил судей, и и сказал Она сильнее всхлипывает. «Я всегда был несчастен. В детстве я ел траву. Вкусные козьи сыры были не для меня. Я ел траву». Ах, мама, мне так жаль
Екатерина Львовна ставит поднос на стол, обнимает дочь:
Перестань, перестань. Тебе вредно волноваться. И ведь это так давно было
А за что казнили его? интересуется Люка.
Ах, мама, плачет Вера. Я не могу. Какая жестокая жизнь, как несчастны люди. Мне жаль, жаль. Всех жаль. И тебя, и Арсения, и Володю, и Люку, и ее, мою будущую дочку. Мне всех жаль. Ах, я не могу
Вера, Люка дергает сестру за руку, не плачь. И пожалуйста, не будь ты такая добрая, а то как масло на солнце растаешь. Я серьезно. Так нельзя. Будешь плакать, всех любить, жалеть и вся добротой изойдешь
Вера обнимает Люку:
Что же мне делать, Люкочка? Милая моя Люкочка. Ну поцелуй меня.
Люка слегка касается Вериной щеки, ей неприятно, что Вера прижимается к ней, она сквозь платье чувствует ее большой живот. Ей противно.
Я назову ее Людмилой, уже успокоившись, мечтательно говорит Вера. В честь тебя. Чтобы она была такая же веселая и хорошенькая, как моя Люка.
Люка осторожно высвобождается.
Ну, иди играть в сад. Тебе теперь нравится? А помнишь, когда приехали, капризничала. Ведь хорошо здесь, Люка?
Ужасно хорошо. Я думаю, лучше не бывает
Вера еще раз целует ее, и Люка убегает. Вера, конечно, бедная, но уж очень с ней скучно.
У себя Люка садится за стол. Надо с кем-нибудь поделиться. Лучше всего написать Жанне письмо.
«Дорогая моя Жанна, крупным неровным почерком выводит она, вот я тебе говорила, а ты не верила. Надо только немного подождать, и будешь счастлива. Я уже дождалась и счастлива. Теперь очередь за тобой. И это тоже скоро будет. Я знаю. Я очень счастлива. Вчера ночью»
Люка задумывается, как описать то, что было вчера ночью, и можно ли описывать и ведь, в сущности, ничего не было Это не то, о чем говорила Вера, это другое Она задумчиво смотрит в окно. По улице идет Арсений, он открывает калитку, входит в сад. Она вскакивает со стула, бежит вниз навстречу ему. Письмо так и остается недописанным.
Вера в кресле у окна шьет маленькую кофточку. В комнате прохладно и тихо, а в саду теперь уже жарко. От жары Вере нехорошо. Она вдевает белую нитку в иголку и шьет маленькими стежками. Надо, чтобы швы совсем не чувствовались, не жали.
В саду между деревьями мелькает Люкино желтое платье и рядом Арсений, Вера улыбается. Ей приятно, что он здесь, в саду, совсем близко, приятно сидеть так одной и шить маленькую кофточку. Совсем не надо, чтобы он непременно всегда был рядом, приятно помолчать и подумать о нем. Пусть он поболтает с Люкой. С нею не соскучится.
Вера, улыбаясь, шьет.
Белая бабочка залетела в окно. Воробьи скачут по дорожке. Теплый ветер шуршит в жасминовом кусте, пробегает по волосам и вниз по голой шее. Теперь уже скоро. А потом Они будут так же жить на даче. И в таком же саду, может быть в этом самом саду, она, ее дочка, будет играть. Вера сонно закрывает глаза. Вот она, ее маленькая Людмила, сидит на горке песку и блестящей лопаткой сыплет песок в красное ведрышко. У нее светлые волосы, как у Люки, но глаза черные. В саду шумит ветер. Нет, это не ветер, это маленькие ножки ее дочки бегут по дорожке.
Мама-Киса, зовет тонкий голосок.
Вера открывает глаза. И вдруг в ту же минуту чувствует, как что-то шевельнулось в ней. Это ее дочка подала ей знак, постучалась к ней: «Я здесь. Я здесь».
Вера кладет руку на живот и взволнованно прислушивается к легкому стуку это она, ее Людмилочка, ее дочка
Вера встает и, тяжело ступая, осторожно спускается в сад. Надо рассказать Арсению. Но где же они?
Сад пуст. Только деревья, голубое небо и солнце. От жары Вере томно, хочется сесть на скамейку, отдохнуть. Но надо найти Арсения, надо ему рассказать.
Люка! зовет она. Арсений Николаевич!
Ответа нет Вера стоит под деревом. Так хочется его сейчас увидеть. Она поворачивает к дому, идет мимо беседки. Может быть, спрятались туда от солнца? Держась за перила, она взбирается на лесенку. Всего пять ступенек, но она устала. Она, улыбаясь, толкает дверь. Темно. После солнечного света сразу ничего нельзя разобрать. Но они тут, она слышит шорох. И пристально всматривается
И вдруг видит: Люка лежит на коротком диване, голые ноги свешиваются на пол. Арсений на коленях, и голова его у Люкиных голых ног. Что?.. Что это?.. Вера не понимает. Не может, не хочет понять.
Арсений! вскрикивает она.
Арсений быстро поворачивается к ней, глаза у него шалые и подлые. И уже нельзя сомневаться.
Вера поднимает руку, словно отталкивая от себя этот взгляд, делает шаг назад, туда, к лестнице, и всей тяжестью опирается о перила. Тонкие перила трещат. И последнее, что она видит, нестерпимо синее, стеклянное небо над головой. И вдруг стеклянное небо трескается. Большие куски синего стекла со звоном и грохотом летят вниз, прямо на землю, прямо на Веру
7
Веру перенесли в дом. Она лежит на диване в той самой комнате, где только что шила, и на столе у окна все еще белеет маленькая кофточка, а в спинке кресла вколота иголка с длинной извивающейся ниткой.
Люка стоит на пороге и смотрит на сестру. Верины открытые глаза бессмысленно устремлены прямо вверх, в потолок, лицо бледно и неподвижно, запекшиеся губы полуоткрыты. «А-а-а», ни на минуту не прерывается крик. Неужели это кричит Вера? Разве нельзя ее унять?
Екатерина Львовна и горничная суетятся. Арсений побежал за доктором.
Вера все кричит.
Сейчас, сейчас, Верочка, подожди. Сейчас, ради бога. Екатерина Львовна расстегивает Верино платье, мочит ей лоб холодной водой. Сейчас, Верочка. Как это случилось, Люка? Отчего?..
Я не знаю, растерянно говорит Люка. Она, кажется, хотела зайти в беседку и оступилась Я не знаю.
Верочка, господи, Верочка, не кричи так
Наконец доктор. Дверь в гостиную закрывается. Туда нельзя. Люка садится на диван и ждет. Арсений с перекошенным бледным лицом шагает из угла в угол. Люка прижимает руки к груди:
Арсений, что это было?
Но он только молча отмахивается от нее. А крик все продолжается. Пробегает прислуга с полотенцами.
Арсений, спрашивает Люка, Арсений, я не понимаю. Вера
Арсений останавливается перед ней, смотрит на нее с ненавистью.
Отстаньте, говорит он сквозь зубы, это из-за вас, из-за вас
Опять пробегает горничная, неся подушки и простыни. И вдруг становится тихо. Люка вытягивает шею. Слышны только слабые стоны.
Люка осторожно открывает дверь. На полу миска с водой, полотенца, на докторе белый халат, и на белых подушках Верино бледное лицо. Лихорадочные горящие глаза останавливаются на Люке.
Будь ты проклята! Верин голос звучит хрипло. Будь проклята! Будьте вы прокляты!
Верочка, ужасается Екатерина Львовна.
Прокляты, прокляты! злобно и настойчиво повторяет Вера.
Верочка
Прогони ее, мама! вдруг вскрикивает Вера. Не пускай! И к гробу не пускай! Она мне мертвой глаза выткнет! Будь она проклята!
Уходи, уходи. Екатерина Львовна испуганно выталкивает Люку и захлопывает дверь.
Мама, кричит Вера, это они убили меня! Она и он! Будь они прокляты! Прогони, прогони его!
Сейчас, сейчас, Верочка. Не волнуйся. Доктор, скажите, что ей вредно волноваться.
Дверь снова отворяется.
Я прошу вас. Губы Екатерины Львовны дрожат и дергаются. Уходите сейчас. И никогда никогда Она ловит воздух ртом, как рыба на песке, и не может кончить.
Слушаюсь. Арсений низко кланяется ей и выходит на террасу.