Елисейские Поля - Одоевцева Ирина Владимировна 8 стр.


Ее плечи вздрогнули, она прижалась головой к холодному стеклу.

 Я такая несчастная,  всхлипнула она вдруг,  я такая несчастная. Но отчего?  Она нетерпеливо и обиженно подняла голову.  Отчего я несчастна?..

Вагон сильно тряхнуло, и она снова беспомощно прижалась лбом к окну, слезы, как капли дождя, потекли по стеклу.

 Я несчастна оттого, что я злая. Да, да. Оттого, что я такая злая.

Третья часть

1

Вечером в доме испортилось электричество. Екатерина Львовна уже спала. У нее болела голова, и она рано легла.

От непривычного слабого света свечи все в комнате стало каким-то особенным, таинственным. И было слишком тихо. Хоть бы хлопнула дверь, услышать бы чей-нибудь голос. Но прийти некому, а мама спит.

У пустой стены, где еще недавно белела Верина кровать, теперь кресло, и на нем сидит рыжий кот Васька. Обыкновенный кот, но на стене его большая черная тень кажется тигром. Люка не любит его, но с тех пор, как Вера уехала, берет его на ночь к себе. Все-таки живой. Все-таки вдвоем, не одна.

Люка раздевается, откидывает одеяло:

 Кись, кись, кись. Господин кот Васька, пожалуйте сюда.

Но кот не слушается. Он, не двигаясь, пристально смотрит на свечу.

 Что ты там видишь, глупый? Иди спать ко мне.

Кот все так же смотрит на пламя круглыми зелеными немигающими глазами.

Люке становится не по себе. Она замахивается на кота рукой:

 Брысь!

Но кот остается сидеть неподвижно.

 А, ты вот какой. Так погоди же. Я тебе усы спалю.

Люка подносит свечу к самой морде кота. Круглые стеклянные глаза смотрят прямо в огонь, прямо ей в лицо. И вдруг словно укол в сердце, похолодевшие пальцы разжимаются, роняют подсвечник.

 Ступка

Свеча ударяется о пол. Темно. Темно, и нельзя дышать от страха. Но сейчас же открывается дверь, и Екатерина Львовна входит с лампой:

 Что ты шумишь, Люка?

 Я уронила свечу. Не уходи. Мне страшно.

Колени еще дрожат. Люка ложится в постель. Закрывает глаза.

 Перекрести меня, мама.

Екатерина Львовна крестит ее:

 Спи, деточка.

Люка боится взглянуть туда, на кресло.

 Мама, а Ступка нет, что я а Васька все еще сидит?..

 Васька? Разве он у тебя?

 Он на кресле,  испуганно шепчет Люка.

 Что с тобой, Люка? Никакого Васьки здесь нет.

 Тогда он под креслом. Поищи его, мамочка.

Екатерина Львовна наклоняется, смотрит под кресло, под кровать.

 Нет его. Тебе показалось.

 Он только что сидел здесь,  волнуется Люка.  Где же он? Найди его.

 Он, верно, на кухне.  Екатерина Львовна выходит из комнаты.  Ну конечно. Спит на плите. Принести его тебе?

 Ах нет, нет. Не пускай его ко мне. И запри его в кухне. Запри.

 Что за глупости. Зачем?

 Ну пожалуйста, мама.

Замок щелкает.

 И пожалуйста, завтра же отдай его кому-нибудь.

 Хорошо,  равнодушно соглашается Екатерина Львовна.  Я и то говорила, какой с него толк. Ведь мышей нет Спи, Люка.

Люка лежит в темноте, прижимая маленький холодный крестик к груди:

 Господи, спаси и сохрани

За стеной в кухне вода по капле падает в раковину и тихо поскрипывает пол. Там окно не завешено, и луна свободно гуляет по кухне, перебирает блестящие кастрюли, наводит тонкий луч на ножи И он не спит. Он ходит от окна к плите и обратно. Оттого и пол скрипит. Только кто он? Васька? Или Ступка?.. Или?..

2

Люка стоит в коридоре, прислонившись к стене. Сегодня ее непременно вызовут по географии. Надо еще раз повторить урок.

За дверью в каморке, где составлены старые парты и доски, слышен шорох. Что там? Крыса? Люка боится крыс, но все-таки любопытно. Ведь не бросится же крыса на нее. Она тихо открывает дверь.

В узкой, пыльной, полутемной каморке, прямо на грязном полу Люка смотрит, сердце тяжело остановилось, глаза открываются широко. Что они делают? Зачем?

Ей хочется захлопнуть дверь, убежать и даже себе не признаться, что видела. И все-таки она стоит на пороге и смотрит не отрываясь.

Красная подвязка на сером чулке и белая полоска кружев.

Что они делают? Зачем?

 Ах,  томно вздыхает Ивонна.

 Что вы делаете?  вдруг испуганно и громко вскрикивает Люка.

Жанна вскакивает первая, растрепанная, красная.

 Люка, ты видела?

Ивонна неуклюже встает, отряхивает клетчатое платье.

 Ну и видела. Подумаешь.

 Что вы делали?  повторяет Люка испуганно.

 Мы? Мы играли в Поля.

Жанна зажимает Ивонне рот:

 Не смей, не смей.

Но Ивонна отталкивает ее:

 Что тут такого?

 В Поля?  переспрашивает Люка.  Как? Я не понимаю.

 Очень просто. Ведь теперь Жанна приходит ко мне по воскресеньям. И Поль ее тоже целует. И теперь гораздо удобнее. Никто не мешает. Мы сидим в кабинете. Там диван. Только на полу твердо. Теперь я буду Полем. Перестань ломаться, Жанна. Хочешь играть с нами, Люка?

Но Люка, красная от стыда и отвращения, трясет головой:

 Это гадость. Свинство. Как вы можете?

 Ну, ты, пожалуйста, без морали. Не хочешь играть, твое дело. А другим не мешай. Убирайся!

Ивонна выталкивает Люку за дверь.

Люка бежит по коридору, сжимая кулаки. Навстречу идет круглая классная дама по прозванию Шар.

 Почему вы здесь? Уже урок начался.

Люка приседает:

 Извините. Я сейчас.

 А где Ивонна и Жанна? Их тоже нет.

 Они, должно быть, не вернулись еще с завтрака.

 Нет, я их видела. Может, там?

Шар протягивает короткую руку к каморке.

 Нет, нет.  Люка трясет головой.  Их там нет. Там никого нет. Честное слово.

Только бы она не пошла туда, не увидела бы их. Если найдет скандал. Из лицея их выгонят.

 Я пойду поищу внизу.

 Идите в класс. Вам бы только бегать.

Классная дама поворачивает обратно. Люка вздыхает. Слава богу. Пронесло

Жанна и Ивонна входят в середине урока. У Жанны томный и усталый вид и платье помято.

 Где вы были?  спрашивает Шар.

Ивонна краснеет и молчит.

 Мы гуляли,  говорит Жанна.

 Хорошо. Вы останетесь на час после занятий.

Ивонна садится на свое место рядом с Люкой:

 Это ты, дрянь, донесла.

Люка презрительно пожимает плечами.

 После урока,  говорит она, показывая кулак.

Звонок. Все вскакивают с мест. Парты шумно хлопают.

 Господа,  кричит Люка, стоя на скамейке,  я вызываю Ивонну на бокс.

 Принимаю,  флегматично кивает Ивонна.  Напрасно только связываешься со мной. Я тебя в котлету

Все становятся кругом. Выбирают жюри. Борцы снимают передники, закатывают рукава. Люка первая входит в круг.

 Чемпион России,  представляет арбитр Жанна.

Люка кланяется.

 Чемпион Франции.  Ивонна тоже кланяется.

Борцы подают друг другу руки. Публика хлопает и волнуется.

 Ивонна на пять кило тяжелей.

 Но Люка ловчей.

 Ивонна сильней. Я за Ивонну. Ставлю один против пяти.

 Я за Люку.

 Проиграешь. Ивонна

 Начинайте.

Люка зажмуривается и, размахивая кулаками как ветряная мельница, кидается на Ивонну. Ивонна ударяет ее в грудь. Люка с трудом удерживается на ногах.

 Браво, Ивонна, так ее, так.

Люка снова бросается на Ивонну. Она не чувствует ударов. Она ничего не слышит, ничего не видит. Только одно победить.

Ивонна отступает. Она тяжело дышит и уже устала. Глаза у нее испуганные. Люка продолжает наступать.

 Держись, Ивонна. Браво, Люка, так, еще, еще. Браво, Люка.

На минуту борцы сцепляются.

 Царапается,  вскрикивает Люка.

Свист. Долой, долой Ивонну. Позор. Люка наступает, из ее расцарапанной щеки течет кровь.

 Браво, браво, Люка!

Ивонна уже только увертывается от ударов, защищает руками лицо. Она оглядывается нельзя ли удрать. Но публика стоит сплошным кольцом, плечом к плечу.

 Врешь, не уйдешь!  уже по-русски кричит Люка.

 Довольно,  вдруг всхлипывает Ивонна.  Я больше не могу.

 Признаешь ли себя побежденной?

 Признаю,  всхлипывает Ивонна.

Жанна звонит в колокольчик.

 Чемпион России, в один раунд

Борцы снова пожимают друг другу руку. Публика качает Люку.

 Тише, тише, уроните, убьете ее.

Люка, не совсем еще придя в себя, смотрит кругом счастливыми, ошалевшими глазами:

 Вот видите, победила.

Снова аплодисменты. Кто-то промывает ее расцарапанную щеку.

Кто-то толкает ее:

 Я на тебе десять франков сделала. Завтра пирожными угощаю.


Люка возвращается домой счастливая и гордая. Левое плечо ноет, и на щеке царапина. Но это пустяки. Будет ее помнить Ивонна. А прохожие спешат мимо, толкают ее, и никто не знает, что она победила.

Уже темно. Фонари зажжены. Воздух холодный и влажный. Люка проходит сквозь Трокадеро, на минуту останавливается, смотрит с лестницы на Париж. Эйфелева башня тает в белом тумане, внизу под высоким пролетом огни и деревья Марсова поля. Люка спускается по лестнице, медленно идет мимо чугунного носорога, мимо пустого цветника с небьющими фонтанами.

Она нагибается, поднимает с земли бурый сморщенный лист, кладет его на ладонь. Лист слабо шуршит. «Как записка,  думает Люка.  Записка. Откуда? С неба?..»

Голые деревья тревожно шумят над головой. Сквозь тонкие ветки огни фонарей кажутся звездами. От влажной черной земли сладко и обморочно пахнет тлением. И вдруг порыв ветра и между деревьями черные огромные крылья.

 Азраил

Но уже ничего нет. Только вечер. Только фонари и шуршащие ветки.

Люка идет дальше, испуганная, смущенная. Что это было?.. Нет, ничего не было. Но разве она еще помнит? Не совсем забыла?..

Люке грустно, и как она устала. Она еле передвигает ноги. Вот наконец их улица. Под фонарем перед самым подъездом стоит кто-то. Она видит его синее пальто, его шляпу. Он стоит спиной к ней верно, ждет. Но какое ей дело? Сердце еще трепещет от шума черных крыльев. Что это было?.. Неужели опять Азраил?

 Здравствуйте, Люка.

Люка кладет холодную руку в его ладонь. «Нет, это только кажется,  успокаивает она себя.  Только кажется»

И все-таки она говорит:

 Здравствуйте, Арсений Николаевич

 Как поживаете, Люка?

 Хорошо, спасибо  Лучше прислониться к фонарю, чтобы не упасть.

Она неясно видит его лицо. И голос его доносится будто издали Это от тумана. Это от волнения.

 Какая вы бледная. Вы были больны?..

 Нет

 Как поживает Екатерина Львовна? Вера Алексеевна?

 Вера вышла замуж. Она в Ницце.

 Скоро приедет?  отрывисто спрашивает он.

 На будущей неделе. Она вчера прислала цветы.

Он снимает шляпу:

 Ну, всего хорошего, Люка. Кланяйтесь Вере Алексеевне. Не забудете?

 Нет.

 А вы большая стали. Много учитесь? Так не забудьте передать привет Вере Алексеевне. До свиданья.

Он быстро уходит. Люка растерянно смотрит ему вслед.

«Неужели это на самом деле был он? Улица пуста, и даже представить себе нельзя, что он только что стоял здесь под фонарем и говорил с ней» Люка тихо входит в дом, поднимается по лестнице и в прихожей бросается на шею матери:

 Мама, мама  И нельзя понять, всхлипывает она или смеется.

Екатерина Львовна отстраняет ее от себя:

 Да скажешь ли ты наконец, что с тобой?  и видит длинную красную царапину на Люкиной щеке.

 Господи, ты упала?

 Нет, нет, я ранена,  уже громко хохочет Люка.  Я дралась с Ивонной, и я победила.

Люка со всех ног бежит в столовую.

 Как не стыдно драться

 Я победила,  кричит Люка,  победила. Подумай, она на пять кило тяжелей, а я победила.

От возбуждения Люка не может устоять на месте и бегает из комнаты в комнату, оглушительно хлопая дверьми.

 Люка, перестань. У меня голова разболится.

Но Люке необходимо как можно больше шума, грохота и крика. Она ложится на спину на диван, взмахивает ногами и, перекувырнувшись через себя, падает на пол.

 Люка, сумасшедшая. Спину сломаешь.

Но Люка уже прыгает со стула на стул.

 Не мешай, мама. Я не могу, не могу иначе. Я бы хотела, как Чаплин в «Ла рюе вэр л-ор»[4], пух из всех подушек выпустить и вокруг палки на потолке крутиться. Ах, мама

Люка бежит к себе. Минут пять слышно, как она шумит там. Потом все стихает

Екатерина Львовна накрыла на стол. Принесла из кухни миску с супом.

 Люка, иди обедать.

Но Люка не ответила, она даже не слышала. Она сидела на кровати, крепко обхватив колени, и глядела в угол, бессмысленно и блаженно улыбаясь. Желтый круг от фонаря на тротуаре. Арсений. На нем было синее пальто и серая шляпа. Это она хорошо заметила. И воротник поднят. «Какая вы стали большая»,  сказал он и улыбнулся. А палка?.. Была палка? Она наморщила лоб. Да, палка камышовая висела на руке. И перчатки серые. И волосы блестели, когда он снял шляпу.

 Люка, что же ты? Иди обедать.

 Сейчас. Подожди. Я готовлю уроки.

Она снова попробовала себе представить Арсения. Но теперь вместо него она видела себя. Растрепанная, на щеке царапина, в старом берете урод. И руки в черниле. А что туфли у нее на белой подметке, он вряд ли и заметил. Ведь было темно. И она так глупо держалась, ничего не сумела сказать. Только «да» и «нет». Как глухонемая. Слово «глухонемая» показалось самым унизительным и подходящим.

 Как глухонемая,  со злобой повторила она, подошла к зеркалу и показала себе язык.  У, несчастный урод

 Люка, суп остынет.

 Иду, иду. Не дашь даже задачи решить.

Люка села за стол, разложила салфетку на коленях.

 И что за выдумка девочкам драться? У нас в институте

 Вы были куклы шелковые в твоем институте.

 Девочкам стыдно драться. И как вы деретесь? Расскажи.

Люка пожала плечами:

 Неинтересно.

 Разве мне может быть неинтересно?

 Просто деремся кулаками, боксируем, стараемся друг другу в зубы побольней заехать. Или под ложечку, хотя это и запрещено.

 Господи, Люка. Неужели серьезно? Как пьяные извозчики.

Люка опять пожала плечами:

 Я же говорила, что тебе неинтересно. Ты не спортивна. Не понимаешь

После обеда Люка снова в своей комнате. Надо все вспомнить, все подробно.

Люка вздыхает, прижимает руки к груди и видит Да, действительно видит Арсения. Каждую ресницу, каждую точку на лице, каждый шов на пальто. Он стоит в углу и смотрит на нее блестящими рассеянными глазами, и желтый свет фонаря падает на его серую шляпу

3

Утром пришло письмо.

Вера писала: «Встречайте в четверг без четверти одиннадцать. Я ужасно рада вернуться в Париж, мамочка, и что медовый месяц кончился. Ах, этот мед».

Четверг значит завтра.

 Люка, Люка,  кричит Екатерина Львовна,  завтра утром

Люка вбегает в столовую.

 Верочка приезжает,  с трудом доканчивает Екатерина Львовна, и слезы текут по ее щекам  Завтра утром

 Мама, чего ты? Мама.

 Ах, Люка,  всхлипывает Екатерина Львовна,  ты не знаешь. Мне так тяжело без Веры.  Она притягивает к себе Люку.  Только ты меня, моя маленькая, и утешала. Без тебя я бы не могла. Спасибо тебе.

 Нет, мама. Не надо  Люка прячет красное от стыда лицо на груди матери. Утешение?.. Хорошо от нее утешение. Дома как чужая. Молчит, и днем и ночью об Арсении думает Нечего сказать, утешение. Бедная мама.

Люка тоже плачет, прижимаясь к матери. Екатерина Львовна целует ее мокрую щеку:

 Добрая моя девочка. Какая я счастливая, у меня такие милые дочери


Шесть часов. Совсем черно, будто ночь. Люка сонно потягивается. Электричество неприятно желтеет под потолком.

 Надень новое платье, Люка.

Екатерина Львовна с беспокойством осматривает себя в зеркале. Хорошо ли так? Понравится ли Вере? Не было бы ей стыдно за них с Люкой. Приколоть цветок к пальто?..

 Мама, скоро ты? Я готова.

Екатерина Львовна поворачивается:

 Опять ты за свой старый берет. Сними сейчас же. Его давно выбросить пора. А перчатки где?

 Я не ношу.

 Нет, уж пожалуйста. Вот, возьми мои.

Люка неловко натягивает белые замшевые перчатки:

 Такие чистые. Я их замажу.

 Подтяни чулки. Шарф спрячь вовнутрь. Нечего Ринальдо Ринальдини изображать. Ведь ты девочка.

Наконец выбрались. Надо еще заехать к Вере на квартиру, все ли там благополучно.

Заспанная горничная открывает дверь. Прихожая просторная, и все так нарядно и ново. Не то что у них. Люка ходит из комнаты в комнату, трогает вещи, присаживается на стулья. Вот бы и ей так жить. Вот бы и ей так жить с Арсением

Екатерина Львовна волнуется:

 Я заказала на завтрак курицу. Верочка, наверное, проголодается с дороги. Переставь фиалки на ночной столик да смотри не разбей вазу. А на сладкое взбитые сливки с каштанами. Как ты думаешь?

На вокзал приехали рано. Екатерина Львовна нетерпеливо шагает по перрону.

 Люка, не прижимай цветов, помнешь. И сейчас же отдай Вере. Не забудь. Это на счастье.

Наконец поезд. Вера выходит из вагона улыбающаяся и нарядная.

Назад Дальше