Докладывая мне о ситуации, возникшей после 6 июля, в совместной телеграмме, датированной 8 июля, Исполнительный комитет Совета Юго-Западного фронта и комитет 11-й армии заявил, что члены фронтовых комитетов армии и комиссары «единодушно признают, что ситуация требует принятия самых крайних мер, поскольку настоятельно нужно не останавливаться ни перед чем ради спасения революции от гибели. Сегодня, с согласия комиссариатов и комитетов, главнокомандующий Юго-Восточным фронтом и командующий 11-й армией издал приказ расстреливать дезертиров. Пусть страна узнает всю правду. Пусть содрогнется и исполнится решимостью наказать малодушных, кто предает и уничтожает Россию и революцию».
11 июля Центральный исполнительный комитет социал-революционной и социал-демократической партии, а также Центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов издали прокламацию «ко всему народу» крестьянам, рабочим и работницам, всем Советам и комитетам, к армии. В этой прокламации ЦИК сделал следующее заявление: «Мы признаем Временное правительство как правительство, спасающее революцию. Мы признаем, что это правительство наделено полной и неограниченной властью. Пусть его приказы станут для всех законом. Любой, кто не подчинится какому-либо боевому приказу Временного правительства предатель. Для трусов и предателей пощады не будет. Помните, что только суровая борьба принесет мир России и всем народам. Отступая, вы потеряете и землю, и свободу, вы потеряете мир. Победившие германские империалисты заставят вас снова и снова сражаться за свои интересы. Так пусть же не будет ни предателей, ни трусов среди вас. Для вас открыт лишь один путь вперед».
13 июля «Известия Советов рабочих и солдатских депутатов» опубликовали заметку, озаглавленную: «Перед лицом неминуемой гибели». «Работа безответственных демагогов уже породила свои кровавые плоды на поле сражений. Вражда и замешательство проникли в ряды армии. А силы армии и ее боеспособность развеялись, как призрак Армия разобщена и надломлена, недосчитывающие бойцов полки бегут от врага Наши армии отступают; и хуже того они бегут прочь, обезумевшие от войны. Мы трепещем за судьбу России и революции и исполнены позора. Войска, которые храбро сражались под кнутом царизма, превратились в толпу жалких трусов сейчас, когда знамя свободы развевается над нами: это бесчестье».
Словно отвечая на чувство волнения и тревоги, захватившей все демократические центры, армейские комиссариаты Юго-Западного фронта с Б.В. Савинковым во главе направили следующую телеграмму: «Мы чувствуем себя обязанными своей совести заявить, какие следует принять меры. Выбора нет: смертная казнь для тех, кто отказывается рисковать своей жизнью за родину, землю и свободу». К этому времени мой ответ на процитированную выше телеграмму от Исполнительного комитета Совета Юго-Западного фронта был уже на фронте получен: «Я полностью одобряю истинно революционное и в высшей степени правильное решение, принятое Центральным исполнительным комитетом Совета Юго-Западного фронта в этот критический момент».
На гребне великой волны патриотизма, захлестнувшей всю страну, содержание телеграммы, посланной командующим 11-й армией (генералом Балуевым), было лишь естественным выражением общего чувства. «Ознакомившись с духом армии, я в ужасе, я потрясен от того, какая опасность и позор ожидают Россию. Время не ждет. Все высшее командование и офицеры не могут сделать ничего, кроме как принести в жертву свою жизнь. Параграф 14 Декларации (то есть право расстреливать на месте) исполнять нельзя, потому что командир в одиночку противостоит сотням и тысячам вооруженных людей, склонных к побегу Как верный сын России, посвятивший свою жизнь служению моей стране, я считаю своим долгом заявить правительству, что русская демократия и революция в опасности». Далее генерал предлагает ряд мер, вплоть до смертной казни, и добавляет: «Я утверждаю, что запрещение смертной казни в армии было ошибкой: если правительство отправляет людей умирать от вражеских пуль, почему оно дает трусам и предателям возможность сбежать?»
Солидарность мнений отчетливо подчеркивается следующими выдержками из телеграммы генерала Балуева: «Вся литература, имеющая хождение на фронте, должна быть одобрена Советом рабочих и солдатских депутатов и армейскими комитетами».
Ничего удивительного, что генерал Корнилов, так же сильно переживавший, как всякий патриот, разделял общее мнение; однако с характерной для него эксцентричностью он завершил свою знаменитую телеграмму от 11 июля, касающуюся смертной казни, следующим заявлением: «Довольно! Я заявляю, что, если правительство не подтвердит меры, предложенные мне, и таким образом лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее для выполнения ее истинной цели защиты страны и свободы, я, генерал Корнилов, самовольно покину свой пост главнокомандующего».
Такова была воля страны ради собственного спасения. По-другому и быть не могло. Временное правительство не сомневалось в вероятности получения всеобщей поддержки, когда требовались решительные действия в самый критический момент.
Фронт 11-й армии был прорван к 6 июля; закон, признающий в государственной измене всех людей, виновных в подстрекательстве офицеров и солдат к неповиновению военным приказам в военное время, был издан в тот же день. Генерал Корнилов был назначен главнокомандующим Юго-Западным фронтом в ночь с 7 на 8 июля. Утром 8 июля я издал следующий приказ за номером 28: «Прочитав рапорты, представленные мне в связи с событиями на Юго-Западном фронте и в особенности из-за печальных событий, происшедших в 11-й армии, я считаю своим долгом вновь обратить внимание на безупречно отважное поведение командиров и офицерского состава, доказавших свою преданность свободе и революции, и их неизменную любовь к своей стране. Я приказываю восстановить дисциплину в армии с полным применением революционной власти, включая вооруженные силы, чтобы спасти армию. Разложение армии терпеть нельзя. Все преступные элементы, занятые письменной или устной пропагандой и подстрекательством к неповиновению и отказу выполнять боевые приказы, должны быть немедленно изгнаны из армии».
12 июля Временное правительство от В.Н. Львова (обер-прокурор Святейшего синода; не путать с князем Львовым, прокурором, бывшим премьером) до В.М. Чернова выпустило единодушную ноту, согласно которой предлагалось временно ввести вновь смертную казнь на фронте и учредить революционные военные трибуналы. 13 июля военный министр и министр внутренних дел обрели право закрывать газеты и журналы, «подстрекающие к неповиновению военным командирам, к мятежу и гражданской войне». Я также получил право закрывать собрания, распускать съезды и т. д. Целый ряд законов и мер был принят правительством менее чем за две недели.
Разумеется должен снова повторить все это становилось возможным благодаря полнейшему единодушию всех классов русского общества и благодаря доказательству глубокого понимания существующей ситуации со стороны всех правительственных, общественных и особенно демократических кругов. Это было началом отрезвления населения, быстрого роста осознания ответственности по отношению к государству, периодом неслыханного спада анархистско-большевистского влияния на массы. Задачей правительства стало укрепление этих тенденций для усиления единства общенационального фронта. В то же время правительство должно было быть крайне осмотрительным, иначе реакция против левого максимализма привела бы к максимализму справа.]
Я вспоминаю, что А.А. Брусилов (который, кстати, как все командующие офицеры и военные авторитеты, очень не доверял несколько наивной порывистости Корнилова) вначале не одобрил назначение его на пост Гутора, и я был вынужден прибегнуть к некоторому давлению, чтобы преодолеть сомнения Брусилова. Я привел Брусилову те же доводы в пользу Корнилова, которые предоставил вам.
Председатель. (Комиссия, которая допрашивала меня, состояла из следующих членов: председатель, главный военный и гражданский следователь Шабловский; назначенные члены: Колоколов, Украинцев, Раупах; избранные члены: члены Центрального исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Крохмал и Либер. Допрос проводился в моем кабинете в Зимнем дворце.) Относительно совещания 16 июля в Ставке. Какие взгляды высказывались на этой конференции, и не стала ли она причиной, которая впоследствии привела к тому, что Корнилов сменил Брусилова?
Керенский. Совещание 16 июля, безусловно, сыграло роль в назначении Корнилова. Должен сказать, эта конференция произвела на меня и всех моих коллег (Терещенко, Барановского и других) удручающее впечатление, совершенно удручающее. Я созвал это совещание по собственной инициативе и попросил Брусилова пригласить всех военачальников, которых он мог собрать Имена вы знаете. Нет нужды повторять их.
Председатель. Да.
[Вот кто присутствовал на совещании в Ставке 16 июля: Керенский, премьер, военный и морской министр; Терещенко, министр иностранных дел; генерал Алексеев, прикрепленный к Временному правительству; Верховный главнокомандующий Брусилов; его начальник штаба, генерал Лукомский; генерал Клембовский, главнокомандующий Северным фронтом; генерал Деникин, главнокомандующий Западным фронтом, его начальник штаба, генерал Марков; генерал Рузский, бывший главнокомандующий Северным фронтом; главный инженер Величко, Савинков, комиссар Юго-Западного фронта, чиновники военного министерства и штаба Верховного главнокомандующего.
Совещание было созвано для чисто стратегических военных целей. Оно имело важнейшее значение для Временного правительства и в особенности для военного министра, чтобы можно было сформировать обстоятельное и беспристрастное мнение о реальной ситуации на фронте и о стратегических последствиях прорыва фронта, обрисовать план будущей военной политики и т. д. Этот последний пункт был особенно важен для министра иностранных дел, поэтому он и сопровождал меня на совещании. Мы желали услышать мнение людей с трехлетним опытом военных действий, людей, которые прошли суровую школу краха 1915 года и несчастий года 1916-го. Наблюдения, касающиеся подготовки и осуществления наступления 1917 года, наполнили меня страхом и мрачными предчувствиями. И я хотел, чтобы были определены неотложные проблемы обороны, хотя бы в общих чертах, нынешними и, возможно, будущими военачальниками. Естественно, эти страхи породили определенные сомнения относительно сохранения за генералом Брусиловым поста Верховного главнокомандующего.
Увы! Ни одного военачальника не нашлось на этом совещании, ни даже обычного военного специалиста, который знал бы современные военные стандарты. Не было никого, и не из-за недостатка способностей у тех, кто присутствовал, но, как я твердо убежден, из-за недостатка желания обнаружить это. Желание свести старые счеты затмило все остальное. Все несчастья, катастрофы, позор, ужас первых трех лет войны для них больше не существовали. Первопричину всего этого, в том числе и июльских событий в Петрограде, они склонны были видеть исключительно и единственно в революции и ее влиянии на русского солдата. Зольдау, Варшава, Ковно, Перемышль, Сан, Ковель, Митава и так далее и так далее всего этого как будто бы не было никогда Вино ненависти ко всему новому бросилось в эти старые мудрые головы. Россия и Временное правительство не получили ни совета, ни помощи от военачальников. С другой стороны, здесь в первый раз генерал Деникин обрисовал программу «реванша» этой «музыки будущего» военной реакции, которая вдохновляла многих и многих сторонников корниловского движения. Некоторые пункты программы Деникина уже были представлены Временному правительству в форме требований. Так, в самом начале тарнопольского прорыва в многозначительной телеграмме, переданной через Главный комитет Союза офицеров армии и флота и адресованной Временному правительству, говорилось следующее: «Мы настаиваем на восстановлении полной власти, авторитета и дисциплинарных прав командиров всех рангов».]
Керенский. Корнилов на этом совещании не присутствовал. Он получил телеграмму из Ставки, которая, похоже, подразумевала, что его присутствие нежелательно. Я не могу вспомнить точный текст, но смысл сводился к следующему: «В свете критической ситуации на Юго-Западном фронте вы не можете приехать».
[Генерал Корнилов, упоминая об этой телеграмме в своих показаниях, говорит следующее: «Я получил телеграмму за 5067 от Верховного главнокомандующего насчет того, что из-за положения на Юго-Западном фронте мое прибытие в Ставку считается невозможным и что меня приглашают высказать свои соображения».]
Среди этих обескураживающих мнений и предложений, высказанных присутствовавшими генералами, телеграмма Корнилова, казалось, пролила слабый луч света. Она была весьма властной, но все же в ней чувствовалось больше беспристрастного отношения к солдатской массе и командующему составу. Должен сказать, что все генералы, особенно Алексеев, Рузский и Деникин, проявили полный недостаток стратегического и политического мышления. По их мнению, настроение простых солдат было истоком всего зла. Например, один из них считал, что единственная реформа, способная отвратить солдат от дезертирства, это введение салюта.
[Генерал, на которого я ссылаюсь в последнем предложении, не Деникин.]
Таковы были высказываемые суждения. И на таком фоне мнение генерала Корнилова, что в нынешних бедствиях виновата не только деморализация солдат, но и давнишняя и изначальная нехватка командующего состава, и что поэтому одновременно с карательными мерами необходимо предпринимать немедленные шаги для чистки в рядах командующих органов, такие высказывания создавали впечатление, что это человек с более глубокими и широкими взглядами на ситуацию, нежели его товарищи. Позднее мне стало понятно по стилю телеграммы, что она была составлена не им. Странно, но все назначения генерала Корнилова после того, как он стал Верховным главнокомандующим, опирались на превратные принципы. Он немедленно начал выдвигать и восстанавливать людей, придерживавшихся старых традиций. Возьмите, например, полное отстранение от должностей командного состава Юго-Западного фронта, которое произошло вскоре после того, как генерал Корнилов перевел туда генералов Деникина и Маркова. Они начали тотальное устранение всех командиров, сочувствовавших новым армейским организациям. Я был вынужден вступить в серьезный конфликт с Корниловым, который склонялся к тому, чтобы назначить на высокий пост генерала Лечицкого, офицера, совершенно неприемлемого в сложившихся новых условиях. В конце концов политика Корнилова вступила в полное противоречие с содержанием его же собственной телеграммы, представленной на совещании в Ставке 16 июля, так что я решил, что эта телеграмма была написана либо Савинковым, либо Филоненко; я не уверен, кем из этих двоих именно, но, явно, ее составил один из них.