Славно, Вера, ей-богу, славно! воскликнул я, обеими руками крепко пожимая ее руки и любуясь ее счастливо улыбавшимся лицом.
Дядя поднялся с дивана и подошел к нам.
Вера Николаевна своей музыкой, как Орфей в аду укрощает камни любезно сказал он.
Именно, именно, камни укрощает! с мальчишеским чувством подхватил я. За вашу музыку я вас сегодня гулять с собой возьму, шутливо шепнул я ей.
Благодарю! ответила она, улыбаясь.
Дядя зевнул и вынул часы.
Ого! Уже скоро одиннадцать!.. Пора и на боковую. Как ты думаешь, Дмитрий? В деревне всегда надо рано ложиться и рано вставать. Покойной ночи! Как это?.. э э Leben Sie wohl, essen Sie Kohl, trinken Sie Bier, lieben Sie mir!..[3] Хе-хе-хе-хе? Дядя засмеялся и протянул мне руку. Немцы без бира никогда не обойдутся.
Он простился и ушел. Я стал перелистывать лежавшую на столе «Ниву»; остальные тоже делали вид, что чем-то заняты. Тетя окинула всех нас взглядом и засмеялась.
Ну, Митя, вы, я вижу, гулять собираетесь! сказала она, лукаво грозя пальцем.
Я расхохотался и захлопнул «Ниву».
Тетя, посмотрите, какая ночь!
Да Митечка, ведь ты же больше суток в дороге был! Ну, где тебе еще гулять?
Речь тут не обо мне, тетя
Стал ты доктором, а, право, все такой же, как прежде
Ну, значит, позволяете! заключил я. А мальчиков можно с собой взять?
Э, да уж идите все! махнула она рукой. Только, господа, потише, чтоб папка не слышал, а то буря будет Я велю вам в зале кринку молока оставить: может быть, проголодаетесь Прощайте! Счастливого пути!
Мы спустились в сад.
Ну, что же, господа, на лодке поедем? шепотом спросил я.
Конечно, на лодке!.. В Грёково, быстро сказала Наташа. Ах, Митя, ночь какая! Прогуляем сегодня до утра?..
Все были как-то особенно оживлены даже полная, сонливая Соня, старшая сестра Наташи. Мы свернули в темную боковую аллею; в ней пахло сыростью, и свет месяца еле пробивался сквозь густую листву акаций.
Вот, Митя, потеха была сегодня! смеясь, заговорила Наташа. Выкупались мы перед ужином и переехали в лодке на ту сторону; возвратились назад, я весла выбросила на берег, выпрыгнула сама и нечаянно ногою оттолкнула лодку. Лида сидела на корме, вдруг как вскочит: «Ах, господи-батюшки! Спасайся, кто может!» и как была, одетая, в воду!
Я испугалась: как бы мы без весел к берегу подъехали? краснея, стала оправдываться Лида, сестра Веры.
Странная эта Лида: молчаливая и застенчивая, она краснеет при самом незначительном обращенном, к ней слове.
И вся, вся замочилась, выше пояса! хохотала Наташа. Пришлось сбегать домой, принести ей сухое платье.
«Спасайся, кто может!» Хо-хо-хо! в восторге засмеялся Петька и обеими руками крепко обнял Лиду за талию.
Да ну, Петька, пошел прочь! с досадой сказала Лида. Вешается ко всем.
Ах, Лида, Лида! За что ты меня ожесточаешь? меланхолически произнес Петька. Если бы ты могла знать чувства мужского сердца!
Ну, Петька! Шут! лениво засмеялась Соня.
Аллея кончалась калиточкой. За нею по косогору спускалась к реке узкая тропинка. Наташа неожиданно положила руки на плечи Веры и вместе с нею быстро побежала под гору.
Ай!.. Ната-а-аша!!! закричала Вера, испуганно смеясь и стараясь остановиться. Петька помчался следом за ними.
Когда мы сошли к реке, Вера, обессилевшая от смеха и усталости, сидела на лавочке под черемухой и, свесив голову, громко, протяжно охала. Петька сидел рядом и тоже старательно охал.
Да ну, Петя Ради бога!.. Ох! стонала она, хватаясь за грудь. Будет!.. Ох, не могу!.. О-о-ох!
О-о-ох! вторил Петька.
Вера морщилась и бессильно махала руками и все-таки смеялась.
Ну, Верка, размякла совсем! презрительно сказала Наташа, стоя на корме лодки. Настоящая рыба!
Господа! Ведь нас не только в доме, а и в Санине слышно, запротестовал я.
Ну, садитесь скорей в лодку, а то мы одни уедем! крикнула Наташа.
О-ох, Наташа, Наташа! вздохнула Вера, поднимаясь и еле бредя к лодке. Что ты со мною делаешь!
Да ну же, садитесь скорей! повторила Наташа, нетерпеливо раскачивая лодку.
Мы с Мишей сели за весла, Вера, Соня, Лида и Петька разместились в середине, Наташа у руля. Лодка, описав полукруг, выплыла на середину неподвижной реки; купальня медленно отошла назад и скрылась за выступом. На горе темнел сад, который теперь казался еще гуще, чем днем, а по ту сторону реки, над лугом, высоко в небе стоял месяц, окруженный нежно-синею каймою.
Лодка шла быстро; вода журчала под носом; не хотелось говорить, отдавшись здоровому ощущению мускульной работы и тишине ночи. Меж деревьев всем широким фасадом выглянул дом с белыми колоннами балкона; окна везде были темны: все уже спят. Слева выдвинулись липы и снова скрыли дом. Сад исчез назади; по обе стороны тянулись луга; берег черною полосою отражался в воде, а дальше по реке играл месяц.
Ах, какая чудная луна! томно вздохнула Вера. Соня засмеялась.
Вот, смотри, Митя, она всегда такая: просто не может равнодушно видеть месяца. Раз мы с нею шли в Пожарске через мост: на небе луна тусклая, ничего хорошего; а Вера смотрит: «Ах, великолепная луна!..» Такая сентиментальная!
Сентиментальная! А вот Наташа только что говорила, что я рыба. Разве рыбы бывают сентиментальные? спросила Вера со своею медленною и доброю улыбкою.
Отчего же нет? Высунула рыба нос из воды, смотрит на луну: «Ах, ах! Великолепная луна!»
Соня сострила неожиданно для себя и залилась смехом. Я сложил весла и передохнул.
Господа, давайте голоса ночи слушать, предложила Наташа. Миша, брось весла.
Лодка медленно проплыла несколько аршин, постепенно заворачивая вбок, и наконец остановилась. Все притихли. Две волны ударились о берега, и поверхность реки замерла. С луга тянуло запахом влажного сена, в Санине лаяли собаки. Где-то далеко заржала лошадь в ночном. Месяц слабо дрожал в синей воде, по поверхности реки расходились круги. Лодка повернула боком и совсем приблизилась к берегу. Дунул ветер и слабо зашелестел в осоке, где-то в траве вдруг забилась муха.
Я закурил папиросу и стал держать горящую спичку над водой. Из черной глубины быстро вынырнула рыба, оторопело уставилась на огонь выпученными, глупыми глазами и, вильнув хвостом, юркнула назад. Все рассмеялись.
Как Вера на луну! сказала Лида, лукаво дрогнув бровью.
Все засмеялись сильнее, а Лида покраснела.
Ну, господа, дальше можно ехать, сумрачно проговорил Миша, все время зевавший. Он снова взялся за весла.
Наташа перебралась с кормы на середину лодки.
Митя, расскажи, за что тебя со службы выгнали, сказала она, с детскою ласкою заглядывая мне в глаза.
За что выгнали? О, голубушка, это история долгая
Ну, все-таки расскажи!..
Я стал рассказывать. Все теснее сдвинулись вокруг. Между прочим, рассказал я и о своей первой стычке с председателем, после которой я из «преданного своему делу врача» превратился в «наглого и неотесанного фрондера»; приехав в деревню, где был мой пункт, принципал прислал мне следующую собственноручную записку: «Председатель управы желает видеть земского врача Чеканова; обедает у князя Серпуховского». Ну, я ему на обратной стороне его записки ответил: «Земский врач Чеканов не желает видеть председателя управы и обедает у себя дома».
Все рассмеялись.
Что же он? быстро спросила Наташа.
Да ничего. Ответа моего он никому не мог показать, потому что тогда бы прочли и его письмо: ну, а так врачу не пишут.
Я не понимаю, Митя, как можно было так ответить, сказала Вера. Ведь он же ваш начальник?
Да ну, Вера! Всегда вот такая! нетерпеливо повела Наташа плечами. Так что ж такое?
Как что ж такое? Вот из-за этого Митя потерял место. Хорошо еще, что он неженатый человек.
Голубушка, Вера, и женатые отказывались от мест, сказал я. Читали вы в газетах о саратовской истории? Все врачи, как один человек, отказались. А нужно знать, какие это горькие бедняки были, многие с семьями, подумать жутко!
Мы несколько времени плыли молча.
Свобода вероисповедания задумчиво произнес Петька.
К чему ты это сказал? с усмешкою спросила Соня.
Петька помолчал.
К чему я это, правда, сказал? проговорил он с недоумевающей улыбкой. А все-таки есть смысл.
Какой же?
Го-го!.. Какой! Свобода вероисповедания, из-за нее в средние века сколько войн происходило.
Ну, так что ж?
Ну, так вот.
Я снова сел за весла. Лодка пошла быстрее. Наташа лихорадочно оживилась; она вдруг охватила обеими руками Веру и, хохоча, стала душить ее поцелуями. Вера вскрикнула, лодка накренилась и чуть не зачерпнула воды. Все сердито напали на Наташу; она, смеясь, села на корму и взялась за руль.
Господи, вот сумасшедшая девчонка! Я так испугалась! говорила Вера, оправляя прическу.
Скорей, господа, скорей гребите! говорила Наташа, откидывая распущенные волосы за спину.
Лодка вдруг с шуршащим шумом врезалась в тростник; нас обдало острым запахом аира, его початки закачались и раздались в стороны.
Сильней гребите, сильней! смеялась Наташа, нетерпеливо топая ногами. Весла путались в упругих корнях аира, лодка медленно двигалась вперед, окруженная сплошною стеною мясистых, острых, как иглы, стеблей. Ну, вот, приехали! Вылезайте!
Спорить трудно: действительно приехали! засмеялся я.
Вера переглянулась с Лидой.
Однако! Довольно-таки по-суворовски! сказала она, поднимаясь.
Ничего! Суворов был умный человек. Вылезай! Я вас в грёковской роще ужином накормлю.
Да, если так, то Ай, Наташа, осторожнее! Не качай лодку!
Мы вышли на берег. Спуск весь зарос лозняком и тальником. Приходилось прокладывать дорогу сквозь чащу. Миша и Соня недовольно ворчали на Наташу; Вера шла покорно и только охала, когда оступалась о пенек или тянувшуюся по земле ветку. Петька зато был совершенно доволен: он продирался сквозь кусты куда-то в сторону, вдоль реки, с величайшим удовольствием падал, опять поднимался и уходил все дальше.
Не стоните, тут сейчас тропинка должна быть, сказала Наташа.
Она остановилась и, подобравши волосы, широким узлом заколола их на затылке.
Ах, Митя, если бы ты знал, как я рада, что ты приехал! вдруг вполголоса сказала она и с быстрой, радостной улыбкой взглянула на меня из-под поднятой руки.
Эй, вы акафисты! донесся из-за кустов голос Петьки. Идите сюда: тропинка!
Ну, слава богу! облегченно вздохнула Соня, и все повернули на голос.
Мы поднялись по тропинке вверх. Над обрывом высились три молодых дубка, а дальше без конца тянулась во все стороны созревавшая рожь. Так и пахнуло в лицо теплом и простором. Внизу слабо дымилась неподвижная река.
Ох, устала! проговорила Вера, опускаясь на траву. Господа, я не могу дальше идти, нужно отдохнуть Ох! Садитесь!..
Фу ты, безобразие! Как старуха охает! сказала Наташа. Сколько раз ты сегодня охнула?
Старость приходит, о-ох!.. вздохнула Вера и засмеялась.
Опершись на локоть, она закинула голову кверху и стала смотреть в небо. Мы все тоже сели. Наташа стояла на самом краю обрыва и смотрела на реку.
Ветер слабо дул с запада; кругом медленно волновалась рожь. Наташа повернулась и подставила лицо навстречу ветру.
Господи!.. Наташа, смотри, где ты стоишь! испуганно вскрикнула Вера.
Край обрыва надтреснул, и Наташа стояла на земляной глыбе, нависшей над берегом. Наташа медленно посмотрела под ноги, потом на Веру; задорный бесенок глянул из ее глаз. Она качнулась, и глыба под нею дрогнула.
Наташа, да сойди же сию минуту, волновалась Вера.
Ну, Верка, не сентиментальничай! засмеялась Наташа, раскачиваясь на колыхавшейся глыбе.
Ах, господи, бешеная девчонка!.. Наташа, ну ради бо-ога!..
Наташа, да ты вправду с ума сошла! воскликнул я, поднимаясь.
Но в это время глыба сорвалась, и Наташа вместе с нею рухнула вниз. Вера и Соня истерически вскрикнули. Внизу затрещали кусты. Я бросился туда.
Наташа, оправляя платье, быстро выходила из кустов на тропинку. Одна щека ее разгорелась, глаза ярко блестели.
Ну можно ли, Наташа, так?!. Что, ты больно ушиблась?
Да ничего же, Митя, что ты! ответила она, вспыхнув.
Не может быть ничего: с этакой высоты!.. Эх, Наташа! Если ушиблась, так скажи же.
Ах, Митя, какой ты чудак! рассмеялась она. Ну, что это из-за каждого пустяка такую тревогу подымать!
Она быстро стала подниматься по тропинке вверх.
Это бог знает что такое! сердито встретила ее Соня. Право, ведь всему есть мера. Этакая глупость!.. Недоставало, чтобы ты себе сломала ногу.
Наташа широко раскрыла глаза и медленно спросила:
Кому до этого дело?
Ах, господи! всплеснула Вера руками. Вот меня всегда в таких случаях возмущает Наташа!.. «Кому дело»! Папе и маме твоим дело, нам всем дело!.. Как это так всегда, постоянно и постоянно о себе одной думать!
Всегда, постоянно и постоянно благоговейно повторил Петька и задумался, словно стараясь вникнуть в глубокий смысл этих слов.
Ну, ну просто постоянно! улыбнулась Вера.
Петька захихикал.
Всегда, постоянно и постоянно! Как хорошо выходит: всегда, постоянно и постоянно!
Ну, господа, довольно сидеть! Идем дальше! сказала Наташа. Вот так, прямо через рожь, всего полверсты будет до рощи.
О, Петя, Петя! Всегда-то ты меня обижаешь! вздохнула Вера, опираясь о его плечо и поднимаясь.
Мы пошли через рожь по широкой меже, заросшей полынью и полевой рябинкой.
Вот и дома тоже: когда я рассержусь, я начинаю говорить очень неправильно, сказала Вера. И мальчики сейчас этим пользуются.
Вера, неужели вы тоже умеете сердиться? удивленно спросил я.
О, да еще как! улыбнулась она. Только мальчики совсем не боятся. Я заговорюсь, скажу что-нибудь, они сейчас подхватят, я и рассмеюсь. Особенно Саша, он такой остроумный; и у него совсем какой-то особенный юмор.
Вера начала рассказывать о своих братьях. Знала она их удивительно: столько в ее рассказах сказалось наблюдательности, столько любви и тонкого психологического чутья, что я слушал с действительным интересом. Остальные довольно недвусмысленно выражали желание переменить разговор.
Ну, ну я сейчас кончу! торопливо возражала Вера и продолжала рассказывать без конца.
Вдруг в темноте раздался звонкий подзатыльник, что-то охнуло, и Петька кубарем покатился в рожь.
Дурак! послышалось изо ржи.
Миша гневно крикнул:
Я тебе еще не так влеплю, дрянь!
Петька вышел на межу и стал счищать с себя пыль.
Думает, что сильнее, старший братец, так может что хочет делать! сердился он.
Да в чем дело? Миша, за что ты его? спросила Соня.
Черт знает что такое! Иду, вдруг он меня за нос хватает!.. Попробуй-ка еще раз!
А я почем знал, что это твой нос? Ты бы сказал. А то я вижу, морква какая-то торчит длинная, мокрая Мне, конечно, интересно.
Глупо-с, Петенька! ядовито заметил Миша.
Склизкая такая, холодная
Кругом смеялись. Петька был отомщен. Миша презрительно процедил:
Шут гороховый!
О-о-о-хо-хо! глубоко вздохнул Петька, подтянул брюки и огляделся по сторонам. У Наташи в глазах две курсистки сидят, объявил он. В каждом глазу по курсистке: одна в очках, другая без очков.
Ну, оставь, Петя! недовольно остановила Наташа.
А ты разве на курсы собираешься? быстро спросил я.
Н-нет не знаю, ответила она и взглянула вперед. Вот она, грёковская роща!
Средь светлой ржи, отлого тянувшейся вниз, широкою, неправильною полосою вилась грёковская лощина; на склоне ее, вся залитая лунным светом, темнела небольшая осиновая роща.
Лощинка была уже выкошена. Ручей, густо заросший тростником и резикой, сонно журчал в темноте; под обрывом близ омута что-то однообразно, чуть слышно пищало в воде. Из глубины лощины тянуло влажным, пахучим холодком.
Мы перебрались через ручей и вошли в рощу. В середине ее была сажалка, вся сплошь зацветшая. Наташа спустилась к самому ее берегу и из глубины развесистого липового куста достала небольшой холстинковый мешочек.