Не так! И это тоже не так.
Во всей комнате горела лишь одна настольная лампа. Она гордо возвышалась на трилогии Ивана Ефремова и нависала круглым зелёным плафоном над черновиками дяди. Всё остальное пространство заполняло изумрудное свечение.
Дядя не заметил меня, слишком увлёкся работой в ритме модерато, и метроном не позволял отвлечься. Старая писательская привычка. Под мерный, неспешный стук думается лучше, и мысли не успевают закостенеть.
Ты до сих пор не спишь? спросил я.
Дядя вздрогнул и поднял голову.
Стучаться разучился? раздражённо спросил. Герой никак не хочет идти по сюжету. Не знаю, что с ним делать. Шаг вперёд и два назад. Надо понять, что я упустил, что должен был вложить ему в голову, чтобы он наконец перестал врать хотя бы самому себе.
Ты же его пишешь, предположил я. так сделай, как тебе надо. В чём проблема?
Дядя пристально смотрел на меня какое-то время, потом с тяжёлым вздохом отложил ручку и наставительно сказал:
Видишь ли, Лёша, это и есть та самая причина, почему ты не стал настоящим писателем. Герои, они ведь живые люди. Это не просто безликие строчки текста. И от людей биологических они отличаются только тем, что душу в них вдыхает писатель.
Ещё мгновение и дядя мог с лёгкостью уйти в философские топи, и мне ничего не останется, кроме как заснуть стоя, прямо в дверном проёме.
Как скажешь. отмахнулся я от дальнейших его рассуждений. Делай что хочешь, только потише пожалуйста, а то твоё бормотание спать мешает.
Я постараюсь. сухо ответил дядя.
Он был недоволен тем, что пришлось оборвать мысль на полуслове, ещё меньше ему понравилось то, что я указываю, как себя вести. Согласие его прозвучало холоднее, чем кафельный пол под босыми пятками, но это было приятным реваншем за вечерний спор.
Я сделал то, зачем выбрался из кровати и уже на обратном пути с жалостью отметил, что спать совершенно не хочется. А когда проходил мимо галереи неожиданно даже для самого себя решил убедиться, что таинственная картина всё та же и никак не изменилась.
На первый взгляд так оно и было. Та же дама с закрытой книгой на коленях и конфетой в руках, та же девушка, кормящая уток пока ребенок в коляске спит. Да и все остальные как-будто оставались на своих местах. Но глаза уцепились за одну странность. На заднем плане было всего два человека, и те очень далеко и едва различимы.
Холодок пробежал по спине, заставив удивлённо выдохнуть. Я стал судорожно вспоминать, чем занимались люди на первом плане ещё несколько часов назад. Спал ли так же безмятежно ребёнок, сидела ли дамочка с закрытой книгой или всё же её читала. Смеялась ли компания, чьи собаки терпеливо лежали в ногах. Каждая мелочь вдруг стала важной и изменчивой.
От поисков меня самым наглым образом оторвала музыка. Кто-то заиграл на рояле в гостиной и мелодия тоскливым мотивом растеклась по дому. Поразительный человек мой дядя Витя. Попросили его потише бормотать, так он на рояле решил размять пальцы.
Я спешно покинул галерею, спустился в прихожую, но дверь открыть не успел. Только прикоснулся к ручке, как мелодия оборвалась, раздался приглушённый девичий смех и всё стихло. Остались лишь шум дождя, да ненавязчивый ход часов.
В гостиной никого не оказалось. Темнота не прятала лишних теней, статуэтки не шевелились и покоились в привычных позах. А вот крышку клавиатуры рояля кто-то оставил незакрытой и это было странно. Дядя бы никогда не позволил себе такой вольности. Хотя возраст запросто мог изменить эту привычку, а здоровье заставило быть неаккуратным.
Я уже не сомневался, что здесь, в особняке, сойти с ума проще простого. Как только в детстве этого не замечал?
Прогоняя всякие размышления об увиденном, я закрыл крышку и вернулся к себе. Сейчас воображение и темнота могли сыграть со мной злую шутку, загнать в страх и окончательно лишить сна. Лучше оставить это до утра.
По пути задержался у двери в кабинет, но она уже была закрыта, а в щель снизу не проникал свет.
Глава 5
Утро началось с жуткой головной боли и сушняка. Иной раз после гулянок до беспамятства я чувствовал себя лучше, чем теперь. Будто не ночь прошла, а неделя, и всю эту неделю посреди пустыни меня колотили по макушке арматурой Впрочем, тут я слегка преувеличил. Увидел, едва открыв глаза, грязную кашу в небе, протекающую неразличимой моросью, и настроение упало до критических глубин.
Не хотелось выходить из комнаты, потому как встреча с дядей ничем хорошим не закончится. Вылезать из постели тоже не хотелось слишком сильно похолодало. Ничего не хотелось. Просто лежать и не шевелиться, чтобы побыстрее настал вечер, снова ночь, а завтра приедет Марина и всё наладится.
Всего десяти минут хватило, чтобы передумать, выползти из-под тёплого одеяла и наспех одеться.
Дядю я встретил в столовой. Всего такого бодрого и цветущего, вдумчиво жующего овсянку.
Доброе утречко. приветствовал он.
Думаешь? вяло отозвался я. В окно хоть не смотри, тоска сплошная.
Так и не надо смотреть. Зачем зря расстраиваться?
Я пожал плечами:
А куда ещё смотреть-то?
Чего ты такой хмурый? Не с той ноги встал что ли? Садись, лучше, покушай, пока не остыло.
Я лениво уселся за стол, положил пару ложек каши и залпом осушил стакан воды.
Так и не заснул? сочувственно поинтересовался дядя. Тарелка его уже опустела, но вставать он не спешил. Не думал, что столица тебя так изнежила. У меня в твоём возрасте, между прочим, была комнатёнка в коммуналке. Стены, чтоб ты понимал, чуть ли не из фанеры, а слышимость такая, что я раньше доктора определил у соседа астму. Так вот спал я в той комнатке лучше, чем где угодно ещё.
Рад за тебя. Я просто с дороги устал, вот и всё. Да и снилось всякое Слушай, я вчера спросить хотел, но забыл. У вас тут в посёлке маяк давно построили?
Дядя перевёл взгляд на окно и долго смотрел на волнующиеся сосны. Я заранее понял, что будет дальше. Слишком хорошо знал это выражение лица, когда в глазах уже сплошная фантазия, а мысли далеко-далеко, на берегу сказки.
Маяк наконец произнёс дядя многозначительно, выждал ещё немного, и только затем продолжил: Маяк это символ, ты никогда не замечал? Живой, яркий, воплощённый человеческим трудом с одной лишь целью указать путь. В нём свет есть суть, и каждый, кто его увидит, найдёт дорогу к спасению.
Слышал я как-то историю про самого одинокого человека. Назовём его, к примеру, Алексеем. Он жил в большом городе, и, конечно, у него было много знакомых. Некоторых он даже считал друзьями, но они редко отвечали взаимностью. Каждый мечтал, чтобы люди к нему относились так же, как он относится к людям. И это они повторяли как мантру, жаловались, что мир несправедлив и быть добрым человеком очень тяжело, потому что тогда останешься один. Каждый, понимаешь? И все повторяли чуть что: «Не делай добра, не получишь зла».
Дядь Вить, я, вроде, не об этом спрашивал. попытался остановить его я.
Но Виктор Бурин меня проигнорировал и продолжал:
Алексей никогда не спорил и ничего не доказывал. Просто делал то, что умел лучше всего слушал. Ведь это и есть счастье, когда тебя слышат и понимают. Но в том была и беда Алексея. Он вникал в чаяния всех, но никто даже не пытался ответить ему тем же. Не находилось во всём мире и одного человека, кому бы смог Алексей открыть душу, а ведь этого так хотелось. Он понимал суть вещей, но нужных слов подобрать не мог. Быть может он был пророком, но как узнать?