«Конечно, он не боится, дурак! одернул себя Валин. Он же их не видит».
У них луки, выдохнул он. Они будут стрелять
Он еще не договорил, когда двое всадников выпустили стрелы. Промахнуться на таком расстоянии они не могли. На восьми шагах Валин сбивал юркнувшего по ветке бурундука, а незнакомец был куда больше бурундука.
И, как оказалось, проворнее. Куда проворнее!
Валин опешил, когда незнакомец отмахнулся неуловимо быстрым, невероятно быстрым движением и стрела бессильно упала в хвою в шаге от него. Валин обернулся: воин держал в руке вторую, выхватив ее из воздуха в паре дюймов от груди. Он сжал пальцы, и древко переломилось.
Хуутсуу, повторил он. Придержи своих, не то я их убью.
Лучники не опустили оружия, но медлили, как видно, в ошеломлении. Кое-кто оглядывался на высокую женщину с развевающимися светлыми волосами. Она толкнула свою лошадь вперед. Валину не впервой было видеть сильных женщин его мать могла полдня рубить толстые комли сахарных кленов, а потом до вечера обегать свои силки и ловушки, но рядом с Хуутсуу, если эту женщину звали так, его мать показалась бы слабосильной старухой. Он почувствовал себя котенком дикой кошки, впервые увидевшим скалистого льва. Кожаные штаны и меховая безрукавка не скрывали глубоко врезанных шрамов на плечах и груди ургулки. А когда та шевельнулась в седле, Валин заметил, как вздуваются под кожей мышцы. Лук она держала поперек седла, но не потрудилась достать из колчана и наложить стрелу.
Рассмотрев человека в черном, она кивнула:
Так. Квина счел тебя достойным испытания. Ты закалился с нашей последней встречи.
Ее слова прозвучали как похвала. У Валина скрутило живот. Черный человек знает эту женщину? А если они друзья? Вдруг он решит ей не мешать? Вдруг он сам из ургулов?
Валин скосил глаза на незнакомца. Кожа совсем темная, и глаза Но кто знает, какие союзы заключаются вне их тихого лесного уголка? Кто знает, не вступили ли аннурцы изменники! в сговор с ургулами? Правда, ургулы стреляли в этого черного, но ведь перестали? А незнакомец соврал ему сказал, что слепой
Валин стал дюйм за дюймом отодвигаться от незнакомца поближе к сомнительному укрытию леса. Можно ускользнуть и зайти с другой стороны. Между поленницами есть узенький проход. Они пролезут через него и забьются в пихтовые заросли, куда всадники не пройдут
В затылке взорвалась яркая, слепящая боль.
Он лежал ничком, лицом в сосновые иголки рот разинут, в нос бьет вонь мокрой земли и гнили. Кто-то его ударил незнакомец напал
Я сказал, стой смирно, проговорил мужской голос.
Валин приподнялся на локтях и поймал взгляд матери через прогалину. Она молча, едва заметно покачала головой. Брата она держала за плечо удерживала. Каден сильный, порывистый, действует не раздумывая. Раз он стоит на месте, раз его можно удержать, значит это важно. Так надо. Валин снова опустился на холодную землю. Его тошнило не то от боли, не то от страха.
Зачем вы здесь? спросил незнакомец.
Притворялся, что слепой, а сам в упор смотрел на ту женщину. Валин поразился, как она, не дрогнув, выдерживает этот страшный взгляд изуродованных глаз. Молчание затянулось, как будто человек в черном и всадница тянули его каждый на себя, проверяя, кто первый сдаст. В конце концов женщина Хуутсуу, так ее звали коротко кивнула, видно что-то решив.
Ищем. Охотимся.
Охотитесь Незнакомец покачал головой и сплюнул в палую листву. На кого охотитесь? На семью зверолова? Длинному Кулаку мало аннурцев, которых он убивает на линии боя?
Длинный Кулак пропал, ответила женщина.
Черный нахмурился:
Пропал. Куда?
Не знаю. Приказал нам слушаться лича, вашего дружка. И скрылся.
Балендина!
Теперь в голос незнакомца прорвалась злоба. Валину было видно, как сжались его пальцы на топорище.
Балендин теперь вождь вашего народа?
Большей его части, ответила Хуутсуу.
Большей части?
Женщина бросила через плечо взгляд на своих всадников и кивнула:
Так не годится. Кое-кто из нас уже сыт по горло.
Я думал, вы вечно голодные. Боль есть боль, так?
Ты закалился, а умнее не стал.
А ты меня поучи.
Мы почитаем Квину. Иноземный лич почитает только самого себя. Он убивает не в жертву, а загребая силу себе. В этом нет чести. Нет чести для идущих за таким существом.
Незнакомец крякнул. Валин ничего не понимал в их разговоре, но пока они заняты друг другом, его семью не тронут. Он посмотрел через поляну. Отец все еще лежал без чувств в грязи, но брат, высвободившись из рук матери, вытянул, пока на него не смотрели, полено из поленницы, обхватил широкой ладонью, как оружие, будто мог этой деревяшкой проложить себе путь через два десятка ургулов. Мать заметила и попыталась втихомолку отнять у него полено, но Каден вывернулся и стал высматривать себе противника.
Не надо! вскрикнул Валин, потому что ближайший к брату ургул уже оборачивался, занося копье.
Мать рванулась вперед, чтобы заслонить сына от похожего на вытянутый лист наконечника. Она двигалась быстро, но еще быстрее оказался топор незнакомца мелькнул, кувыркаясь, над прогалиной и вошел в спину ургула, точно в гнилой пень. Всадник разом обмяк и беззвучно повалился. Он еще не коснулся земли, когда Хуутсуу гаркнула что-то на своем наречии.
Ургулы смотрели сердито и недоуменно, но бить больше не пытались. Мать вырвала у Кадена полено и вновь оттянула сына к дровнице, обхватила его сильными загорелыми руками, дрожащего от стыда и ярости, прижала к себе, неслышно для Валина зашептала что-то на ухо.
Хуутсуу взглянула на черного человека с укором:
Как мы с тобой ни встретимся, ты убиваешь моих мужей.
В прошлый раз ты говорила, что те, кого можно убить, не мужчины.
Незнакомца как будто вовсе не беспокоило, что он остался всего с одним топором. Его как будто вообще ничего не беспокоило. В том, как он стоял, как держался, было что-то знакомое.
«Безумие! вдруг понял Валин. Он похож на бешеного зверя».
Его мысль перебил смешок Хуутсуу. От него мороз прошел по спине, как от полночного воя койотов, когда те стягивают кольцо вокруг добычи.
Зачем здесь ты? спросила она черного. Где твои друзья?
Незнакомец покачал головой, словно слово «друзья» было ему неведомо.
Ступай своей дорогой, Хуутсуу, сказал он. Оставь этих людей.
Опасно оставлять за спиной тех, кто тебя ненавидит, улыбнулась она. Я думала, ты усвоил этот урок.
У этой семьи нет к вам ненависти, Хуутсуу. Я полгода за ними наблюдал. Они бьют зверя, ставят ловушки. Рубят дрова на зиму. Они не участвуют в войне. Оставь их в покое.
Женщина, поразмыслив, покачала головой:
Я убью их быстро.
Нет, возразил он. Не убьешь.
Она снова усмехнулась:
Ты один человек, Малкениан.
И на одного едва тяну, так тихо, что Валин едва расслышал, буркнул незнакомец, но потом он поднял голову и повысил голос: Уезжай или сражайся, Хуутсуу. Остальное решит Ананшаэль.
Ананшаэль Женщина скривилась и с силой выдохнула. Ты готов за них умереть? Готов за них убить?
Я и не за такое убивал.
Ургулка долго разглядывала его. У Валина вспотели ладони. Сердце скакало по ребрам. Ему казалось, он вот-вот потеряет сознание, но не терял. Наконец в лице женщины что-то переменилось.
Это дурачье безобидно, сказала она, махнув рукой на семью Валина. Их я могла бы оставить за спиной, оставить в живых.
Незнакомец готов был кивнуть, но она остановила его, вскинув руку:
А вот ты, Малкениан, далеко не безобиден. Однажды ты меня не убил и чуть не поплатился за это жизнью. Я не повторю твоей ошибки.
Если думаешь, что сможешь меня убить, проговорил он негромко, давай, попробуй.
По голосу слышно было, что он готов Валин только не знал, убивать или умирать.
Я не хочу твоей смерти. Я хочу, чтобы ты был с нами.
С чего бы мне объединяться с ургульскими дикарями? прищурился черный.
Хуутсуу ответила ему улыбкой:
С того, что ургульские дикари убьют развращающего наш народ лича. Того, кто осквернил нашего бога.
Балендина.
В его устах имя если это было имя прозвучало грязным ругательством.
Ты, как и мы, говорила Хуутсуу, ненавидишь лича. Я это хорошо помню.
Помедлив, незнакомец покачал головой:
Мало ли кого я ненавижу.
С чего-то же надо начинать, пожала плечами женщина.
Я не собираюсь ничего начинать.
Собираешься, ответила Хуутсуу. Пора бы. Ты сам сказал, что полгода бродил по лесам, как больной волк. Я предлагаю другой путь.
Мне не нравится твой путь. Я доволен своим.
А если ты не пристанешь к нам, сверкнула глазами Хуутсуу, я убью тебя, а потом отдам эту семью богу. Медленно.
Незнакомец долго изучал ее с застывшим, как гранитная глыба, лицом.
Зачем? не сказал, а прорычал он.
Мне нужны воины, пожала плечами женщина. А ты, кто бы ты ни был, воин.
Если тебе нужны воины, что, во имя Хала, ты делаешь здесь? Бои идут далеко.
Мы искали призраков, Малкениан. Трех призраков. Людей, похожих на тебя.
Незнакомец дернулся, как от удара, приподнял оставшийся у него топор, оскалил зубы, будто готов был кинуться на женщину и вырубить у нее сердце.
Прозвучавшие наконец слова были холоднее камня зимой.
Каких людей?
Хуутсуу медленно покачала головой:
У них нет имен, но одеваются они в черное. Она указала на лохмотья незнакомца. Как ты. Их всего трое, но они не дают нам покоя много месяцев. Перехватывают гонцов, нападают на воинов, бывает, врываются в лагерь и убивают. Те, кто за ними погонится, возвращаются с пустыми руками или вовсе не возвращаются. Лошадей у них нет, у этих троих, но передвигаются они быстро и удары наносят всегда ночью.
Так Губы незнакомца скривило что-то похожее на улыбку. И вы решили к ним пристать? Помочь им? Я думал, аннурцы хилый, выродившийся народ.
Эти нет. Они закалены не хуже любого ургула. И притом они аннурцы, как возглавивший мой народ лич. Они могут знать, как его убить.
По твоим словам, они пытались, возразил человек в черном, да не сумели.
Их всего трое, отмахнулась Хуутсуу. Им трудно смешаться с нашими людьми. А вместе мы сумеем перерезать глотку этому личу.
Если они прежде не перережут глотку тебе. Раз они такие грозные, как бы не нашли вас сами и не убили.
Может, убьют, а может, и нет. Ты будешь с нами. Ты все объяснишь этим аннурцам.
Незнакомец опустил топор и надолго задумался, будто разрываясь между решениями, но под конец покачал головой:
Нет. Я с этим покончил.
Тогда будем биться, пожала плечами Хуутсуу, а после боя я отдам эту семью богу.
Валин забыл дышать и только таращил глаза. Он почти ничего не понял. Он не знал, кто такой Длинный Кулак, кто такой Балендин, почему человек скрывался в лесах, откуда он знает эту женщину и почему она называет его Малкенианом, будто какого-то аннурского императора. Он понял одно. Судьба его семьи висит на волоске. Скажет незнакомец «да», они будут жить. Скажет «нет» случится ужасное. Он заметил, что всхлипывает, стонет, уткнувшись лицом в грязь.
Ничего, Валин, донесся через поляну голос матери. Просто лежи смирно, сын. Все будет хорошо.
Он поднял голову, нашел ее взгляд, увидел протянутую к нему руку. Ее загораживали ургульские копья и ургульские кони, но он видел ее глаза и слышал голос.
Все хорошо, Валин, сынок. Все хорошо.
Рядом с ним, справа, шевельнулся незнакомец. Мальчик повернул голову и увидел, что тот всем телом развернулся к нему.
Как тебя зовут, малый?
Валин, заикнулся он. Назвали по принцу. По старшему сыну императора.
Он не понимал, зачем черному это знать, но пока они разговаривают, они не убивают.
«Пожалуйста, взмолился он про себя, обращаясь к любому богу, какой мог его услышать. Пожалуйста, говорите!»
А Хуутсуу, к его великому изумлению, хохотала. Смотрела на человека в черном и хохотала без удержу. Незнакомец повернул голову к ней и снова к Валину, словно изучая его. Наконец он как будто расслабил плечи. И кивнул.
Ладно, проворчал он. Все равно мне надоело обкрадывать детские ловушки.
Так я и думала. Женщина говорила так, как если бы знала все заранее, а натянутые луки и нацеленные копья были только для виду. Плоть у тебя закалена, а в сердце осталась мягкость.
Встретивший ее взгляд черный казался каким угодно, только не мягким.
Может статься, ты еще пожалеешь, сказал он.
Тем интереснее, улыбнулась всадница.
Отвернувшись от незнакомца, она отрывисто скомандовала, и ургулы поехали прочь с поляны, обращая на Валина и его родителей не больше внимания, чем на грязь под копытами. Валин круглыми глазами смотрел на незнакомца, который склонился над ним, за шиворот поднял на ноги и уставил на него свои страшные глаза.
Ты храбрый парень. Молодец. Как бы тебя ни звали, ты лучше любого сраного императорского сынка. Понял?
Валин нерешительно кивнул. Незнакомец еще долго смотрел на него, потом тоже кивнул.
Хорошо, ворчливо бросил он и, отвернувшись, прошагал через поляну.
Человек выдернул свой топор из спины убитого ургула и пнул труп ногой, как гнилое негодное полено ни на сруб, ни на дрова не сгодится.
13
Адер лжет, сказал Каден.
Киль разглядывал его в приглушенном свете лампы. Почти сразу после разговора на причале Каден вернулся на тридцатый этаж, в свой кабинет, задержался только, чтобы послать слугу разыскать историка. Он дожидался Киля и обдумывал разговор, уставившись сквозь стену закаленного стекла на город внизу и перебирая в голове каждый жест и каждую фразу Адер, высматривая за словами правду. Киль появился к ночи, и к тому времени самые черные подозрения Кадена переросли в уверенность.
В чем? спросил Киль и, прихватив оливку из деревянной мисочки на столе, встал у прозрачной стены рядом с Каденом.
Тот помолчал, снова вызвав в памяти сама-ан сестры ее глаза, губы, напряженные мышцы челюстей. Поразмыслив над застывшим образом, он медленно запустил его движение и стал обращать внимание на ее запинки, на мгновения, когда она отводила глаза.
Не во всем, наконец решил он. Но по части Валина она что-то скрывает.
Киль не сводил взгляд с города. Он с бесстрастным лицом молча ждал продолжения.
От Гвенны и ее крыла, негромко рассуждал Каден, я узнал кое-что новое. Талал, их лич, сказал, что Валин встречался с Адер в Аатс-Киле, это городок на южной оконечности озера Шрам, за несколько дней до начала сражения.
А твоя сестра, заключил историк, утверждает, что вовсе его не видела.
Именно так. Каден покачал головой. Но почему?
Он снова всмотрелся в запечатленный образ.
Кое в чем он сразу узнал в Адер женщину, выросшую из той девочки, с которой Каден много лет назад простился в аннурской гавани. Глаза, конечно, не оставляли простора для ошибки у Адер они всегда горели ярче и жарче всех, даже когда жив был отец. И абрис лица он узнал: вытянутый тонкий овал, высокие скулы, узкий подбородок. Все ее черты, которые он перебирал одну за другой, соответствовали чертам худенькой девочки, памятной ему по детским годам.
Но было что-то еще в ее лице, одновременно явное и неуловимое и не имевшее ничего общего с той девочкой. Каден всмотрелся в глаза сестры, ища слов, чтобы выразить это новое. Она казалась более
Он закрыл глаза, отрешился от привычного вида отцовского кабинета, сосредоточился на врезанном в память образе. Конечно, появились шрамы тонкие красные линии, выжженные у нее на коже молнией у Негасимого Колодца. За эти отметины, да и просто за то, что она тогда выжила, тысячи людей числили ее пророчицей, но шрамы, при всей их необычности, просто шрамы: гладкие черточки, явственно видимые при свете дня, озарявшем воспоминание.