Ох, ты смотри-ка, Чаруня, какая красота.
Немного в стороне (в нескольких метрах) из сказочного голубоватого мха виднелись огромные бордовые шапки грибов боровиков. Но какие это были грибы Огромные (почти полметра в высоту) и со шляпами с небольшой тазик, на мощных ножках поднятые над мшистой поверхностью грибы казались сказочными, волшебными жителями, которые вот-вот оживут. Дружное грибное семейство состояло из десятка красавцев, но только несколько грибов были огромными, остальные еще не успели, по-видимому, подрасти и были еще почти скрыты в мшистой поверхности. Запуская руку глубоко в мох, грибник аккуратно срезал ножки у самого основания. Беря грибок, подносил его к носу и вдыхал грибной дух. Петрович выбрал самые маленькие грибочки и аккуратно разложил в корзинке. Корзинка оказалась наполненной до краев.
Ну вот, Чарочка, хватит пока грибков.
Петрович выпрямился, оглядываясь. Отметил, где дерево-арфа. Затем, подойдя к кустарнику, наломал небольших веточек и положил их сверху на корзину с грибами.
Ну что, пойдем, улыбнулся он подбежавшей собачонке. Проходя какое-то расстояние, Петрович брал веточку и вставлял ее в расщелинки в коре огромных сосен, которые росли одна от другой на приличном расстоянии. Так он делал заметки, по которым было легко найти дверь, пустившую их в этот сказочный мир. Пройдя несколько километров, вышли на дорогу.
Ну вот и вышли.
Петрович остановился, вытирая пот со лба. Идти по лесу было непросто, мох был высоким, и порой приходилось обходить заросли кустарника и продираться через завалы. Но наконец вышли на дорожку, которая явно была проторена. Видно было, что дорога проторена гужевым транспортом. Следы от копыт и ободьев колес у телег все говорило, что дорога используется. Только дорога была несколько необычна. А именно ширина колеи явно была слишком велика для обычных, привычных нам размеров повозок. Путники бодро двинулись дальше. Скоро после получаса ходьбы лес расступился, дорога пошла под уклон, открылась панорама с возвышенности. Вдали виднелась река, петлявшая по открытому месту и опять уходящая в лес, до реки шла луговина, заросшая травой в рост человека. Там, где река встречалась с лесом, на взгорке виднелся одиноко стоящий домик. Именно туда и направились путники. Собачонка изредка заныривала в травяной лес, распугивая птиц и другую живность, ютящуюся в этих зарослях, радостно лаяла, иногда почуяв кого-то, но потом неизменно возвращалась к хозяину. По мере приближения к домику Петрович как-то непроизвольно замедлил шаг. Подойдя к дому, остановился, не решаясь постучать в дверь и рассматривая строение. Дом был удивительный: огромные, почти метровые в диаметре бревна, из которых был срублен дом, делали его на вид невысоким и приземистым, но в действительности он был довольно высоким и большим. Окна с толстенной рамой, украшенные замысловатой резьбой по наличникам. Такая же массивная дверь, сплошь расписанная резьбой, с витиеватой ручкой из корня. Двухскатная крыша, покрытая черепицей, как видимо, собранной и вырезанной из коры. Все эти необычности делали строение сказочно красивым. За домом шел ряд хозяйственных строений, примыкающих к самому дому. Так же крепко и ладно созданных. Петрович втянул воздух, ощущая деревенский дух, характерный для мест, где проживает живность, ведется хозяйство.
Эгей позвал Петрович. Неуверенно шагнув на крыльцо, постучал в дверь. Но постучал так для проформы, понимая, что в доме некого нет. Ну что, Чаруня, хозяев нет, посмотрев на собачонку, сидевшую на приступочке, сказал с досадой гость. Петрович огляделся, прислушался, на дворе клохтали куры, коровы, видимо, на выгуле. В остальном тишь и благодать. Яркое теплое летнее солнышко, небо без единой тучки, безветрие и чистый прозрачный воздух. Легкое колыхание воздуха заставило Петровича повернуться. Около крыльца стояла женщина. Она была необычной. Одета в старого покроя сарафан с витиеватым узором, вышитым во всю длину одеяния от верха до низа прямо по центральной линии красными нитями, орнамент удлинял фигуру, но было видно, что роста женщина была невысокого. Несмотря на крупные руки, большой бюст и довольно крупное телосложение, она была гармонично и пропорционально сложена. Лицо у ней было круглое, внимательные серые большие глаза чуть обволокли морщинки, большой, несколько картошкой нос, волосы собраны под платком, но видно, что густые и светлые. Возраст был непонятен, но немолода, это точно.
Ну что не заходишь-то? женщина улыбнулась открытой, доброй улыбкой, обнажив крепкие белые зубы. Никак от своих привычек не отвадишься. Заходи, гость дорогой, женщина толкнула дверь и, поклонившись Петровичу, как-то плавно и изящно показала рукой, приглашая в дом. Гость не заставил себя ждать и поспешил в дом. Внутри просторного дома было просто необыкновенно. Каждый раз Петрович не мог налюбоваться внутренней простой и милой обстановкой в доме. Огромная белая печь почти в центре избы, немного правее от входа, была украшена рельефной чугунной на прочистках и задвижках. Большой самоварище, примостившийся на печной полке сбоку от входа в топку, весь сиял золотой, медной красотой. Весь пол был застлан узорчатыми расшитыми дорожками. Огромная деревянная кровать, вся в кружевных покрывалах, с огромной, такой же расписанной и разукрашенной подушкой стояла около стены напротив окна. Окно, которое тоже было обрамлено внутренними наличниками и окутано расписным рушником, как и все пять окон в избе. На стенах в разных местах висели платы, украшенные пучками трав и полевых цветиков. От этого, по-видимому, в доме был необычайный дух. Дух свежести, покоя и какого-то обволакивающего уюта. Войдя, Петрович машинально повернулся к красному углу, и рука потянулась к крестному знамению, но застыла. Петрович смутился и взглянул на хозяйку. Женщина, поняв неловкость, улыбнулась.
Ну так ты бы принес Спасителя-то, я не против, вон на полочке бы поставил. У нас ведь Его знают.
Петрович улыбнулся женщине и с любовью взглянул на нее, затем, смутившись, опустил глаза.
Ты, Агушенька, далеко ль была, я уж думал, не увижу тебя.
Петрович прошел к большому столу и присел на лавку.
Дек у сестры у Малуни была.
Агуша прошла к табурету, стоявшему у стены, и села напротив гостя.
У Малуни Всейка родила козляток, хорошеньких таких разношерстных игрунов так мы с ней с ними хороводились. Потом, чую, ты пришел, я мигом сюда. Малуня на меня смеется. Агуша озорно и весело взглянула на гостя. Что так не приходил, аль дела какие были?
Дек знаешь, Петрович потер руками колени. Не мог никак проход-то найти, уж весь изошелся, уже думал, что все уж не видаться нам.
Петрович опять засмущался своей душевной правды и опустил глаза. Потом улыбнулся, посмотрев на притихшую в ногах собачонку.
Вон Чаруня проход подсказала, не она бы опять плутал.
Да, насупила озабоченно брови хозяйка, с проходом, видимо, работают. Ну да ладно, хозяйка тряхнула головой, отгоняя какие-то тревожные мысли, давай рассупонивайся. Молочка с дорожки попейте холодненького да вот перекусите.
Агуша вышла из избы и сразу же вернулась, неся кринку в одной руке и прижимая другой плошку, закрытую расписанным полотенцем. Она как-то молниеносно достала из шкафчика, висевшего у печи, большие деревянные кружки, плошки и какую-то резную мисочку. Она действовала так легко и быстро, что Петрович только и успел снять свой видавший виды пинджачок и пристроить его на вешалочку. Телогреечку он не решился внести в дом и оставил ее на улице на крыльце.
Подойдя к небольшому бочоночку, подвешенному на хитроумной рогатинке рядом с входом, Петрович умылся, качнув бочоночек, который, качаясь, выдавал небольшие порции воды, которая стекала в кадушку, стоящую на полу. На столе уже было накрыто, в мисочках был рассыпчатый творог, политый сверху медом, а в кружках молоко. Ой, вот еще Агуша достала лепешку с какими-то то ли птичками, то ли пчелками, красовавшимися на румяной печеной поверхности хлеба.
Угощайся, Васятко.
Петрович заулыбался во все лицо, ему было несказанно тепло и радостно. Васяткой называла его только бабушка, да и то в детстве. Было угощение и для Чарочки, которая получила в плошечке молочка, которое с радостью лакала у порожка.
Ну, вкуснющее у тебя, Агушенька, молочко! Петрович уписывал угощение, покачивал головой и причмокивал от удовольствия, откусывая душистый, с хрустящей корочкой хлеб. Женщина сидела напротив Петровича, подперев голову рукой и облокотившись на стол, с улыбкой и радостью в глазах смотрела на гостя.
Закусив, Петрович подошел к умывальнику, омыв лицо, вытер полотенцем. Затем с деловитым видом подошел к хозяйке и поклонился, поблагодарив ее за угощение. Женщина тоже встала и поклонилась гостю.
Ну надоть и дело поделать, я давеча начал было полы в заготнике менять, да там еще Машутке заготню порастоптали, пойду делать.
Дек ты бы после еды-то отдохнул бы, Агуша попыталась остановить гостя.
Дек я не устал, ложка-то нетяжелая, усмехнулся Петрович и поспешил к выходу. Женщина только качнула головой, скрывая улыбку. Часа три трудился Петрович, работая топором и пилой, стуча и строгая. Работал он с радостью и постоянно удивлялся тем приемам и устройствам, с которыми было изготовлено все в хозяйстве Агуши. Было видно, что все, что сделано по дереву, было сделано с таким мастерством и изяществом, что соответствовать этому стилю было очень непросто. Даже обычные колышки отгородок в скотнике были сделаны с любовью и изяществом и имели резные украшения. Даже обычные доски в загоне, из которых была сколочена ограда для скотины, были с незатейливой, простой, но украшающей резьбой. Петрович копировал стиль и порой удивлялся, как это он, слывший мастером по деревянным изделиям у себя в округе, ощущал себя неловким подмастерьем, копирующим творчество настоящего мастера здесь, в этом необычном мире. Как бы хотелось посмотреть на тех, кто все это делал. Вот чудеса. В углу помещения стояла какая-то старая техника. Массивная, собранная из толстого витиеватого железа загогулина с большим колесом, скорее всего, была давильней или каким-то прессом. Поодаль на деревянной резной скамейке стояла другая машина, небольшая, но тоже массивная, из отполированного железа, с двумя чашами и набором колесиков и шестеренок. Что это, догадаться было сложнее. Удивительно была организована поилка для скотины. Желоб отходил от стены, из которой выходила труба сантиметров двадцать в диаметре. Желоб проходил по полу между стойлом коровы, затем он утончался и шел по другим местам, где обитали другие жители двора. По желобу тек ручеек чистой ключевой воды. Затем желоб переходил опять в трубу, которая уходила в противоположную стену двора.
Но самым удивительным и необъяснимым чудом для Петровича был столярный инструмент, который предоставила ему для работы хозяйка. Что это был за инструмент: топорики разной величины и формы для резьбы и вытачивания, с разными формами лезвия и удобными гладкими топорищами, ладно ложащимися в огромные руки мастера. Стамески, пилки, молоточки. Но главное в инструменте было качество материала и то, как этот инструмент работал. Вначале, когда Петрович взял топор в руки и, как обычно, хотел проверить, как он заточен, он чуть не отхватил себе палец. Легонько проведя по лезвию, он был удивлен каплям крови, выступившим сразу же из пореза. Оказалось, что инструмент был заточен до такой остроты, что и бритвенное лезвие казалось по сравнению с ним тупым обычным куском металла. Все острые кромки инструмента были заточены до толщины чуть ли не атома. И, разумеется, резал, строгал и колол этот инструмент просто фантастически. Твердое сухое дерево можно было обычным топором резать как по маслу. Само собой, вырезать фигуры и ладить поделки было сущим удовольствием. Более того, инструмент не тупился. Как и почему это происходило, Петрович не понимал.
Он потом долго допытывался у Агуши, где она такое чудо взяла, а она не понимала, что тут необычного, инструмент как инструмент, ей брат его принес, да у всех такое добро есть, почитай, в каждом доме. Его с работни в Волость привозят, там, скока надо, стока и есть. И инструмент у нее самый запростецкий, ну зачем женщине мужское оборудование? Где эта Волость и как побывать на работне, было теперь для Петровича заветной мечтой. Но он понимал, что так сразу просить у Агушеньки знакомства с ее миром неучтиво и невозможно. А мир этот был настолько фантастическим, что вначале Петрович подумал, что все это просто сон. Тогда, когда он в первый раз попал в этот мир, он так и считал, что спит и все это ему снится. Только это тогда позволило ему успокоиться и не свихнуться, грубо говоря, от тех знаний, которые на него свалились. Произошло это в одну из вьюжных холодных декабрьских ночей, когда он, запозднившись с заготовки дров, решил пройтись через непролазник; срезав путь от своих заготовительных мест до дома, он заплутал. Как это ни парадоксально и непостижимо, Петрович, который знал всю местность на многие километры вокруг своего жилища и которому чуть ли не каждое деревце, полянка, овражек были знакомы, тогда заплутал. Непролазник, конечно, тогда не был им достаточно изучен, он, как и все жители, не очень любил туда забредать, но уж заплутать в нем Петрович никак не предполагал. Он тогда не испугался, подумаешь, в нескольких километрах от дома, ему все это поначалу даже было смешно. Но, увы, он плутал уже несколько часов, и ветер и снег только усиливались и превратились просто в какой-то ураган. То тут, то там заваливались сухие деревья, с треском, заглушаемым ветром, падающие деревья представляли опасность. Небо и звезды все было скрыто, и полнейшая темень с ревущим, режущим лицо и глаза снежными крошками месивом рвало и хлестало все, включая лицо человека. Петрович был полностью обескуражен. Он не представлял, что такое возможно. Он прекрасно представлял, где деревня и куда нужно идти, но каждый раз выходил в новое незнакомое место. Он решил прекратить поиск и переночевать в лесу. Нужно было только найти что-то наподобие какого-то укрытия. Он начал обследовать наиболее заваленные и заросшие можжевеловые заросли, корневища старых деревьев, где могло быть образование, в котором можно было укрыться, искать что-то подходящее для ночлега. Одет Петрович был тепло, и, несмотря на мороз и ветер, при наличии укрытия от ветра до утра он бы протянул, не замерзнув. Ну а утром он точно бы выбрел, даже если бы эта круговерть и не закончилась. Уже порядком подустав, Петрович нашел небольшой овражек и на самом его краю стоящее огромное старое дерево, в основании которого было огромное дупло, которое было прикрыто от ветра земляным навесом овражка и поэтому не было полностью завалено снегом. Петрович быстро очистил вход и забрался внутрь чрева этого исполина. И почувствовал себя очень уютно. Ветер не хлестал его больше крошками льда. Завывая и злясь где-то снаружи, ураган не доставал человека, и вот уже через некоторое время жилище было засыпано, и только расщелина, тянувшаяся кверху по стволу, давала приток воздуха. Петрович заснул, укутавшись в полушубок, в котором всегда ходил в лес, зная, что после работы нужно тепло для согрева мышц. Вот тогда и произошла первая встреча с неведомым. Проснулся Петрович уже в другом мире, выбравшись из своего укрытия в осенний лес, так непохожий на его родной непролазник.