То ли они чуть отклонились от утреннего курса, то ли уровень в озере прибавился, но вот уже вода начала доходить до подбородка, вот им приходится задирать голову, чтобы вдохнуть. «Что делать? крикнул идущий сзади Игорь. Не дойдем так!» «Хорошо, оглянулся Саша. Они вернулись чуть назад, где мельче. Возьми мой рюкзак и стой здесь. Я с узлом переплыву протоку, положу его на берег, затем заберу у тебя рюкзак, потом другой, и уже вместе доплывем до берега. Жди». Игорь остался посреди воды, а Александр, ориентируясь при всполохах небесного света, плыл с узлом. Днем протока казалась маленькой и узкой, а ночью Александр аж устал грести. Через какое-то время ноги почувствовали мягкое дно. Еще несколько метров, и уже вот он, берег. Не став отдыхать, мальчик, бросив на мокрую траву узел с вещами, направился обратно к товарищу. Игорь, освещенный вспышками молний, стоял с поднятыми над водой руками. От усталости часть вещей положил на свою голову сверху. «Ну как ты?» подплывая, спросил Саша. «Да ничего; руки отваливаются». «Давай свой груз». Взяв вторую связку вещей, Саша опять поплыл к берегу, но уже медленнее, так как с непривычки и руки, и ноги отяжелели. Всё повторилось. Преодолев протоку, бросил этот узел к первому и повернул к Игорю. Тот так же неподвижно держался посреди протоки. «Я уже думал, ты утонул!» пытался пошутить Игорь, но шутка не вышла; он сильно замерз, даже голос, казалось, дрожал от холода. «Сейчас маленько отдохну, и вперед!» отвечал Саша; он двигался и холода не чувствовал, накатила лишь сильная усталость. «Ну всё! Я вперед, а ты за мной!» и Александр, взяв один из рюкзаков, поплыл, Игорь следовал за ним.
Саша несколько сезонов тренировался в бассейне, правда, не добился особых успехов может быть, потому, что был полноват, может, по причине какой-то детской лени. Но он очень уверенно держался на воде, отлично и далеко нырял. На спор как-то переплыл разлившийся весной Иртыш, прямо под мостом. Тогда ему тоже приходилось нелегко: он удирал от идущих навстречу друг другу ракет и барж. Он сопротивлялся волнам, немаленьким, как оказалось, на середине реки в ветреную погоду, спорил с течением, оплывая опоры-быки моста. Имелся у него за детскими плечами и опыт борьбы со штормом в Черном море, когда при волнении в несколько баллов он самонадеянно решил продемонстрировать всем, какой он хороший пловец. В тот день в море никто не купался; но не обращая на это обстоятельство внимания, Саша, разбежавшись по пляжу из гальки, нырнул в середину очередной волны он ведь занимался плаванием! Но ощущения оказались иными, чем прежде. Волна представляла собой плотную движущуюся массу воды с носящимися внутри крупными камнями. Некоторые из них задели Сашу довольно чувствительно. «Ничего, это на мели. Дальше чище будет», подумал мальчик, отгребая от галечного берега. Немного удалившись и проплыв между волнорезами, о которые разбивались в белые брызги и пену шумные волны, он обернулся, посмотрел на маму и бабушку, мирно сидевших на пляже, и решил возвращаться. Однако выполнить это получилось не так-то просто! Откатывающаяся с берега волна утаскивала за собой на глубину, а ветер, дующий не прямо с пляжа на море, а наискось, направлял волны и, соответственно, пловца на волнорез. Мальчик не растерялся: «Главное дыхание. Когда волна несет к берегу, буду отдыхать, просто следуя за ней и глубоко дыша. Когда же она понесет обратно в море, примусь под углом к берегу изо всех сил грести кролем». Он проделал так раз, потом еще раз и уже сбился со счета, когда почти у самого волнореза, не обращая внимания на кружившие в волнах камни, Саша ощутил ногами дно, как будто приведенное в движение разыгравшейся стихией, и, тяжело дыша, выбрался из воды, последние метры убегая от огромных настигающих волн. Ничего не сказал он тогда маме с бабушкой. Александр вынес для себя, что к водной стихии надо относиться с уважением.
Озёрное мелководье казалось для него ерундовой проблемой, если бы не ночь и не молнии. Но даже не это главное. Проделав уже почти весь путь и ступая по илистому дну ногами, он обернулся на товарища того рядом не оказалось. «Ты где, Игореха?!» крикнул Саша. Ответа не последовало. Не виднелось Игоря и в сумраке среди протоки. Бросив с размаха рюкзак на прибрежную глину, Саша кинулся обратно к другу. Молнии уже не часто рассекали небо. Поднявшийся ветер, видимо, нагнал облака так, что потемнело еще больше, и плыть приходилось наугад. Вдруг он натолкнулся под водой на что-то мягкое, нащупав ногой у дна. Он нырнул. Оказалось, это рюкзак Игоря. «Где же он сам?» Саша знал, что его друг плавал плохо, но не думал, что настолько. «Лучше бы я еще раз сплавал с его рюкзаком на берег, а возвращались бы вместе», пронеслось у него в голове. Саша постоянно звал друга. Никто не откликался. Небольшой всплеск воды привлек внимание. «Потом заберу», Александр оттолкнулся от рюкзака. «Это он, вернее его голова!» разглядел Саша. Лицо Игоря то погружалось, то показывалось из воды совсем недалеко, метрах в пяти от Александра. Два-три гребка, и он рядом. Уже вблизи Саша заметил, что рот у Игоря открыт, вода то вливается туда, то он, закашливаясь, выпускает ее обратно, глаза вытаращены и как-то страшно смотрят на Александра, а само лицо тоже сильно перекошено, словно он что-то хочет сказать, но не может. Почувствовав протянутую к нему руку, Саша попытался поддержать незадачливого пловца под локоть, но тот перехватил руку Саши, дернул на себя, подтянул и моментально оседлал друга, оказавшись над водой и притопив теперь Александра. Но тот где-то читал, что в таких ситуациях нужно нырнуть, и там, на глубине, утопающий обязательно освободит, отпустит свой хват. Успев набрать воздуха при атаке Игорем его шеи, под давлением нависшего сверху тела Игоря Саша глубоко нырнул, увлекая за собой товарища. Через несколько секунд тот ослабил давление на шею Саши и сам, отталкиваясь от него, показался над поверхностью озера, судорожно дыша. Александр же, вынырнув, заплыл за спину Игоря и, благо тот не умел вращаться в воде, начал подталкивать его в спину и, поддерживая, направлять к берегу, правда, постоянно сторожась нового захвата Игоря. «Спокойно, спокойно! Сейчас доплывем, уже скоро берег. Старайся дышать. Главное, не суетись!» подбадривал он друга. Наконец берег. Игорь выполз из озера на коленях и тут же упал возле воды. «Ничего, полежи, маленько отдохну и пойду поныряю, найду твой рюкзак». Нырять пришлось долго; уже совсем рассвело. Глаза покраснели от усталости и воды. Товарищ с грустным лицом сидел рядом с вещами. «Ладно, айда, Саша, домой! Черт с ним, с этим рюкзаком!» «Но там ведь садок со всем уловом и перетяга! кричал Саша из воды. Нет, я еще поищу! Сейчас воткну длинные прутья, где я уже искал, и от них буду отходить, сдвигая вешки по мере поиска». Где-то через полчаса наткнулся Саша на злополучный рюкзак. Только сейчас они увидели, что выходили с острова не в том самом узком месте, где прошли вчера днем, а в другом, более широком. Чуть просушив на ветру одежду, ребята направились обратной дорогой к трассе. На середине пути выкатилось яркое летнее солнце, с травы и дороги быстро исчезала влага, и уже ничто, казалось, не напоминало о грозовой ненастной ночи только воспоминания.
Кто не был в пионерских лагерях, тот не знал жизни при советской «гуманной» власти. В семидесятые у очень многих мальчиков и девочек родители работали на заводах. У Саши отец, дед, бабушка и дядя все трудились на одном очень крупном, известном еще до Великой Отечественной войны оборонном предприятии, ставшим знаменитым в дни испытаний. Каждое большое предприятие обязательно имело свой пионерский лагерь, дом отдыха, Дворец культуры. На Седьмое ноября и Девятое мая колонны заводских коллективов весело и по-настоящему дружно отправлялись на демонстрацию с шарами, транспарантами, флагами ведь в их рядах находилось столько ветеранов, прошедших страшные будни войны и голодные годы в изматывающем труде в тылу! Сложно поверить, но первый полный день отдыха во время войны предоставили рабочим на этом заводе только с тридцать первого декабря сорок третьего на первое января сорок четвертого года! То есть два с половиной года люди трудились по трехсменному графику без выходных! Маленький Саша всегда с дедом и бабушкой участвовал в демонстрациях. Обычно бабушка вручала внуку огромную связку шаров, надутых гелием и стремившихся вверх, а Саша, радостный, крепко держал связывающую их веревочку, шел и следил за тем, чтобы шары не зацепились за ветки деревьев или острые наконечники флагов. Когда все громко кричали «Ура!», он кричал тоже. Но главной мыслью, которая занимала его тогда, была следующая: «Сколько же нужно шаров, чтобы подняться в небо?» Но такого количества не могла дать ему даже бабушка. А вот путевкой в летний лагерь обеспечивали мальчика с завидной регулярностью с самого раннего детства, лет с шести-семи. Эти лагеря располагались на расстоянии около пятидесяти километров от города в сосновом бору. Как и многие послевоенные постройки, они несли в себе задачи обеспечения функционирования оборонных предприятий в случае угрозы для их деятельности. Там могли быть размещены работники завода, вновь приехавшие специалисты, раненые. Но такого за всю историю существования их не случилось, и они использовались для организации летнего отдыха детей сотрудников заводов.
В начале июля Сашу привели на стадион в парке. На асфальтовой площадке за воротами огромная вереница из восемнадцати автобусов, машины скорой помощи и маленького авто директора пионерского лагеря. Там ждали детей. Сашу направили к автобусу, находившемуся в середине колонны. Две девушки-вожатые в белых рубахах, черных юбках, пилотках и красных галстуках заботливо встречали всех детей, уточняли возраст и либо размещали в свой автобус, либо показывали, в какой нужно направиться. Александр попал в десятый отряд. В девятый и десятый отряды набирали пионеров десятилетнего возраста. Из автобуса директора звучала веселая музыка; флаги на машинах весело развевались; нарядные вожатые, рассадив подопечных по местам, знакомились с ними. Колонна тронулась, дети кричали родителям в открытые форточки «до-сви-да-ния!» и размахивали руками. Саша же сидел у окна и с грустью смотрел на знакомые улицы, уносящиеся от него. Он не сильно хотел ехать из дома куда-либо. От нечего делать открыл свой маленький рюкзачок. Там мама сложила две пары белья, банные принадлежности, легкую курточку от дождя и три бутерброда. Кроме того, взял Саша с собой, вопреки запрету матери, перочинный нож отца. Александр надеялся вырезать им что-нибудь из дерева. Унеслись уже пыльные улицы города, покачали своими факелами на прощанье вышки нефтезавода, напомнив о себе неприятным запахом; далее поплелись зеленые поля вперемежку с березовыми околками. Наконец спустя час колонна повернула влево, и уже через несколько минут показалась темная высокая стена бора. После еще одного поворота все машины выбрались на дорогу, по обеим сторонам окруженную строгими мощными, толстыми соснами.
А вот и ворота лагеря! Медленно следуя через въезд, украшенный лентами, встречаемые жизнерадостным маршем автобусы попадали на территорию пионерского лагеря. Вожатые действовали четко. Построив свои отряды возле машин, проверили, чтобы дети не оставили на сиденьях своих пожитков, и повели по корпусам. Здания имелись двух видов: два корпуса с возможностью зимнего использования и соответственного исполнения двухэтажные двухподъездные срубы, предназначенные для самых маленьких детей. В каждом из них расселялось по четыре отряда, то есть в двух корпусах с девятого по шестнадцатый включительно. Остальные восемь отрядов располагались в одноэтажных летних домиках. Для Саши потекли однообразные дни. Веселее всех, как ему казалось, приходилось вожатым. С утра они будили ребят, и те бежали умываться к рукомойникам на улице, дрожа от холодной воды. Затем вожатые, дав команду надеть спортивную одежду, строили отряд и быстрым шагом или бегом двигались на асфальтовую площадку для построений, где под звуки энергичных, бодрых баянистов весь лагерь повторял за старшим физруком гимнастические упражнения. После этого возвращались и переоблачались в пионерскую форму; надевали: мальчики брюки, а девочки юбку, белую рубаху и пилотку; повязывали красный галстук. Опять строились и уже абсолютно строгим шагом в ногу следовали, часто с речовками, на пионерскую линейку. Там, вновь построившись по отрядам, делали перекличку. Старший пионервожатый называл номер отряда, а весь отряд громко отвечал: «Здесь!» После переклички ведущий линейки говорил: «Пионер всем пример! и далее: Будь готов!», а весь лагерь должен был отвечать: «Всегда готов!» Больше всего Сашу занимало: к чему он должен быть готов? Далее громкоговоритель оживал веселой песней, все голоса детей и вожатых вливались в радостный марш «Всё выше, и выше, и выше» Завод, построивший лагерь, был авиационным, поэтому логично, что пели про самолеты и небо. Много лет спустя Саша узнал, что аналогичная музыка марша существовала и у фашистской Германии. Может быть, поэтому Саше никогда не нравилось ее петь? Зато другую песню, о козе и ее хвостике, он очень хорошо знал, любил и всегда громко исполнял вместе со всеми. Вообще, стоя на линейке, он часто размышлял: «Зачем вставать на час раньше, дважды переодеваться, маршировать, хором петь и в конце концов прийти в неудобной, но нарядной, чистой пионерской форме строем в столовую, как будто без этого всего действа не дадут тарелку с кашей и чай на завтрак?» Еще на линейке объявляли общелагерные мероприятия на день. После же завтрака вожатые знакомили с расписанием для каждого отдельного отряда. Сашу же больше всего интересовали свободные часы, то есть личное время, но вот их-то как раз оказывалось всего меньше как правило, один час перед ужином. День отдыхающих детей заполнялся самыми разнообразными мероприятиями: зарница, конкурс строевой песни, веселые эстафеты, трудовой десант, конкурс театрального искусства, соревнования в кружках. Вожатые старались, мечтая получить для отряда призовые места. Дети же не очень горели желанием, ведь им не требовались хорошие оценки за педагогическую практику. Им нравились просмотр кинофильмов, плавание в открытом бассейне, день приема родителей и ночной костер. А еще им хотелось побегать по лесу, мальчикам поиграть в разбойников или индейцев, девочкам порисовать на асфальте или попрыгать через резинки. Но бодрый голос вожатого всегда звал за собой.
Пока Саша привыкал ко всем этим новшествам, случилась одна неприятность. Вернее, возникло неприязненное отношение одного из самых сильных мальчиков отряда, Паши. Он явно выглядел старше своего возраста: на полголовы выше других, далеко не худенький, с румяными щеками и трясущимся животом. Он очень любил подтрунивать над всеми, едко, но как бы в шутку замечать их недостатки. Дети обижались, а это еще больше заводило его: он рассыпался в ядовитых колкостях, бивших фонтаном из его разыгравшегося красноречия. Правда, когда очередная жертва готова была расплакаться или убежать, Паша, насытившись своими издевками, вдруг говорил: «Да ты что, я же пошутил! Вот чудак, шуток не понимает!» обращался он к окружающим. Причем делал он это именно тогда, когда вокруг собиралось много ребят. И все они, как правило сами недавно находившиеся в роли предмета его издевательств, хихикали над очередной жертвой, пытаясь снискать благоволение Павла. Когда отряд, стоя перед столовой в общей очереди, ждал, пока дежурные накроют на столы, Паша обратился к стоящему рядом Александру: «Толстый, ты есть хочешь?» Но Саша быстро парировал: «Ты сам-то себя в зеркало видел?» Паша от неожиданности даже приостановил свою речь, как будто наткнулся на что-то; внимательно посмотрел на Сашу. Но тут розовые щеки его расплылись в самодовольной улыбке: «Да я худышка по сравнению с тобой! он втянул живот и повернулся к привлеченным спором окружающим: Смотрите! Те рассмеялись. А ты так не можешь!» Саше не хотелось этой клоунады, и он ничего не отвечал. «Видишь, не можешь! не унимался Павел. Поэтому отдашь мне свою булочку с завтрака. Мне еще долго надо до такого толстого пуза, как у тебя, отъедаться». С этими словами он попытался похлопать Сашу по животу, но тот отвел его руки. «Во как переживает за свое пузико! Только сам себе и дает его гладить». Все вокруг дружно рассмеялись шуткам Паши. Тот, ободренный этим смехом, продолжал: «А может, щеки даст потрогать свои пухлые?» У Саши кровь кинулась к голове: «Как тот, сам толще меня в два раза, надо мной так насмехается? Почему другие этого не видят и тоже смеются? Какие они слабаки, ведь обидчик недавно смеялся и над каждым из них!» Павел попытался ухватить рукой Сашу за щеку, тот отбил его руку, в неожиданной ярости сильно размахнулся и, как умел, послал свой кулак со всей силы в лицо обидчика. Но размах был очень длинным, а удар слишком заметным. Тем не менее Паша, отпрянув всем корпусом в противоположную сторону, отшагнул, чтобы не потерять равновесия, но, упершись задней частью голени в низкое ограждение клумбы, споткнулся, потерял устойчивость и рухнул на спину прямо в рыхлую перекопанную землю, где только начали садить цветы. Смех резко прекратился. «Что здесь происходит? вдруг, как из ниоткуда, возникла воспитательница отряда Алевтина Игоревна, высокая худая женщина лет сорока. Ах, это ты, Жаров, опять хулиганишь?» Саша опустил голову, но молчал. Внутри него бурлила обида на несправедливость. Ведь он всего лишь защищался и не выступал инициатором сегодняшнего конфликта. Но формально воспитательница отряда оказалась права. Буквально накануне вечером Александр сделался участником предыдущего досадного происшествия. В час свободного времени он с ещё несколькими товарищами весело бегал по помещению отряда, затеяв нечто вроде догонялок. В какой-то момент в проходе между комнатами появилась Леночка, высокая худая девочка, и Саша совершенно случайно налетел на нее. От такого неожиданного столкновения Леночка упала, сильно ударилась спиной о подставку для обуви и расплакалась от боли. Саша готов был нести пострадавшую на руках, готов был извиняться, от переживания за состояние ее здоровья сам сильно испугался. Он, кляня себя, дал слово вообще к девчонкам не приближаться, раз они такие неженки. На шум вышла воспитательница с вожатым и, думая, что Александр сделал это умышленно, принялась отчитывать его. Но Саша только повторял: «Я не специально, я не хотел».