А как они оказались на крыше? машинально спросил Михаил и понял, что задал наиглупейший вопрос, но было уже поздно. Как говорится, слово не воробей, вылетит не поймаешь.
Спасались от цунами, ответил Котаро. Когда произошло землетрясение, они сразу выбежали из дома. Это первое, что мы делаем в таких случаях, поскольку у нас это частое явление. Мы привыкли к землетрясениям и не воспринимаем их как что-то из ряда вон выходящее. А когда оказались на улице, услышали по громкоговорителям сообщение о приближающемся цунами и срочной эвакуации жителей. И, несмотря на это, решили вернуться за вещами и документами Он замолчал и вздохнул. Они сказали, все произошло настолько молниеносно, что, когда волна ударила в окна их дома, они успели только взяться за руки. Это и спасло женщине жизнь, иначе бы ее унесло потоком. Муж каким-то образом умудрился сам не захлебнуться, вытащил ее из воды и вместе с ней выбрался на крышу, где они, точно так же, как и вы, провели всю ночь. А теперь мы везем их в Сендай, в лагерь для пострадавших.
Получается, они остались без дома? поинтересовался Михаил. Я видел, что его полностью затопило.
Майкл-сан, они сейчас не об этом думают, ответил доктор. Старики радуются, что остались живы.
Михаил посмотрел на них. Они закончили с обедом и теперь сидели, обнявшись. Женщина склонила голову на плечо мужа, он поглаживал ее по волосам и что-то говорил, а она улыбалась, слушая его. Их морщинистые лица светились счастьем, и Михаил невольно залюбовался. Он ни разу не видел, чтобы японцы так открыто демонстрировали свои чувства. Но, судя по всему, в тот момент они не думали об этом, их переполняла радость, ведь цунами не разлучило их.
«Слава богу, что все самое страшное уже позади», подумал Михаил и поймал на себе взгляд пожилых людей. Он поднял вверх бутылку с соком и, улыбнувшись, произнес по-русски:
За жизнь!
Шелестя лопастями, вертолет мчался вдоль береговой линии, а Михаил смотрел в иллюминатор и не понимал, что ему делать дальше. Если действительно университет пострадал от землетрясения, как рассказывал Котаро, то о какой учебе может идти речь? Наверняка его закроют на период восстановления, а обучение, возможно, будет проходить в уцелевших зданиях. «Думай, не думай королем не станешь, мысленно произнес он и принял решение: Положу Тони в госпиталь и поеду в университет».
Если все-таки отменят учебу, придется возвращаться в Москву. С одной стороны, эта мысль радовала его, ведь за эти полтора месяца он успел соскучиться по дому, с другой, огорчала. Он понимал, что вместе с этим землетрясением рухнули все надежды еще когда-нибудь увидеть Юми. Михаил вытащил из кармана куртки сломанный карандаш и блокнот, пролистал страницы, сморщенные, словно печеное яблоко, бегло просматривая рисунки. Дойдя до последнего, того, который он рисовал в поезде, с тоской взглянул на расплывчатое и словно подернутое рябью изображение девушки, будто оно отражалось в воде. Оставалась надежда на блокноты, оставшиеся в общежитии, в них было еще несколько работ с Юми. Он вдруг подумал, а вдруг общежития больше нет? Тогда он лишится последнего, что у него осталось в память о девушке. От этой мысли его словно током пронзило. Он закрыл глаза и стал лихорадочно восстанавливать в памяти ее образ: вот она смеется, запрокидывая голову, темные волосы шелком рассыпаются по спине, она запускает в них руки и вскидывает вверх, будто подбрасывает охапку листьев, и хохочет еще громче. Он так отчетливо представил ее, что буквально услышал ее голос. Боясь забыть ее образ, он захотел срочно запечатлеть его. Вот только рисовать на листе его блокнота как рисовать на стиральной доске. Да и чем, если карандаш сломан? Он глянул на Котаро, тот в задумчивости смотрел в иллюминатор.
Сэр, у вас случайно не найдется клочка бумаги и карандаша? с надеждой в голосе спросил Михаил.
Хм, странная просьба в данной обстановке, улыбнулся доктор, посмотрев на него. Майкл-сан, зачем они вам?
Хочу кое-что записать, пока не забыл, уклончиво ответил Михаил и мысленно отругал себя: «Вот олень, нашел что просить. Откуда у японских спасателей бумага? Если кто-то из них и пишет мемуары, то наверняка делает это на современных гаджетах». Но каково же было его удивление, когда врач достал с полки рюкзак и вытащил из него карманный блокнот.
Такой пойдет? спросил он.
Да! Михаил радостно закивал.
Я дарю его вам, а то вдруг еще придется что-то записать, улыбнулся Котаро.
Михаил только отрыл рот, собираясь сказать: «Да мне и одного листочка хватит», как доктор его опередил.
За меня не переживайте, у меня еще есть в запасе. Я вожу их с собой на тот случай, если нужно будет сделать какие-то записи. Понимаю, технологический прогресс и все такое, как бы оправдываясь, сказал доктор и пожал плечами. Но я предпочитаю это делать по старинке. Вот только карандаша у меня нет, но зато есть ручка.
Не надо. Михаил отмахнулся. Он хоть и мог ею рисовать, но жуть как не любил и пользовался исключительно в безвыходных ситуациях, но не тогда, когда в кармане лежит его любимый грифель. У меня есть карандаш, вот только поточить его нечем. Михаил поджал губы.
Так это мы легко исправим! Котаро достал из кармана на ноге складной нож и протянул ему. Это подойдет?
Благодарю, сэр! обрадовался Михаил и едва сдержался, чтобы не кинуться его обнимать.
Нож оказался безупречно острым, то что нужно для заточки карандаша. Уже через несколько минут Михаил с невероятным вдохновением выводил плавные линии изгибов грациозной фигуры Юми на страницах своего нового блокнота. Он так увлекся, что едва расслышал голос доктора.
Подлетаем, сообщил тот.
Михаил был вынужден вынырнуть из мира творчества и опять окунуться в реальный, разрушенный стихией.
Под нами аэропорт Сендая, сказал Котаро, глядя в иллюминатор, и, тяжело вздохнув, добавил: Вернее, то, что от него осталось.
Снова перед Михаилом предстало жуткое зрелище. Цунами здесь похозяйничало основательно. Оно уничтожило все здания, затопило железную дорогу и магистрали, смыло небольшие самолеты и автомобили, разрушило мосты и эстакады. Лишь волнообразная крыша пассажирского терминала и рукава выходов на посадку, выглядывающие из-под серой толщи воды, напоминали, что еще вчера здесь была воздушная гавань
Глава 6
Вертолет приземлился на футбольном поле спортивного комплекса. Лопасти перестали молотить воздух, и от внезапно наступившей тишины, казалось, можно было оглохнуть. Прежде чем покинуть салон, старики попрощались с Михаилом и пожелали скорейшего выздоровления Тони. Несмотря на суету вокруг, тот спал непробудным сном. Котаро попросил спасателя, того, что затаскивал трос на борт, проводить пожилую пару в лагерь для пострадавших. Как рассказал доктор, его в спешном порядке обустроили прямо в одном из спортивных залов. Людей, оставшихся без крыши над головой, было столько, что такие лагеря развернули не только здесь, но и во многих других спортивных залах уцелевших учреждений Сендая. Когда пожилая пара покинула вертолет, Котаро обратился к коллеге:
Кацуро-кун, вы с Майклом-саном берите Тони-сана и несите в госпиталь, а я пойду вперед и, пока вы будете идти, все организую. Он подошел к спящему Тони и еще раз проверил пульс.
Михаил хотел разбудить товарища и потянулся к нему, но доктор отодвинул его руку.
Не надо, он сам проснется.
Котаро прихватил рюкзак с полки, сбежал по короткому трапу и решительным шагом направился в сторону большого серого здания. У его входа стоял автобус, из него выходили эвакуированные жители и с понуро опущенными головами стройной вереницей шагали внутрь. Те, кто успел подготовиться к отъезду, несли с собой сумки, а те, кого стихия застала врасплох, были налегке. Казенные клетчатые одеяла, накинутые на плечи, это весь багаж, который у них был с собой.
Майкл-сан, вы не знаете, куда идти, поэтому берите носилки сзади, сказал Кацуро. Он встал к ним спиной, с той стороны, где лежала голова Тони, и взялся за ручки. А я пойду спереди.
Михаил сунул бейсболку друга, лежавшую в его ногах, за пазуху своей куртки и поднял носилки.
«Черт, ну и тяжелый ты, американец», мысленно сыронизировал он.
Тони очнулся, когда его выносили из вертолета. Он приподнял голову и несколько секунд в полном непонимании озирался по сторонам.
Куда вы меня тащите? испуганно воскликнул он.
Тони, все нормально, мы прилетели в госпиталь, успокоил его Михаил.
Вот черт, выругался приятель и опять уронил голову. Так вырубился, что ни фига не слышал.
«Это что же такое ему вколол доктор, что, невзирая на боль, он проспал всю дорогу?» подумал Михаил.
Вскоре они оказались в фойе, где скопилось огромное количество людей. Несмотря на витавшее в воздухе напряжение, здесь не было истошных криков, слез отчаяния и всеобщей паники. Кругом царила тишина и спокойствие, будто ничего не произошло. Человеческая сущность, все ее сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки проявляются в трудные минуты. Поэтому сейчас японцы демонстрировали особенности своего национального характера. Все они были в одинаково тяжелом положении. Совершить постыдный поступок, разрыдаться или закричать для них означало потерять лицо и чувство собственного достоинства. Иногда Михаилу казалось, что внешняя сдержанность местного населения граничила с бесчувственностью. Но на самом деле внутри каждого из них бушевал океан страстей, и пожилая пара в вертолете была явным тому подтверждением.
За столом сидели две женщины, они составляли списки прибывших. И здесь японцы не могли позволить себе нарушить их главный жизненный принцип не создавать неудобства другим. Они выстроились в аккуратные очереди, чтобы сообщить данные о себе. Среди них наш герой заметил пожилых попутчиков, а они, увидев его, заулыбались и закивали, словно встретили старинного друга. Подобное проявление дружелюбия со стороны посторонних людей растрогало Михаила, он улыбнулся в ответ. Если бы не занятые руки, он бы непременно помахал.
Вскоре парни оказались в спортивном зале. Представшая перед ними картина напомнила Михаилу живую иллюстрацию к фильму о катастрофах, на мгновение он лишился дара речи. Пока они замешкались у входа, пробираясь с носилками сквозь поток входящих и выходящих людей, Михаил в растерянности озирался по сторонам, впитывая каждую деталь окружающей обстановки, чтобы потом при первой возможности перенести увиденное на бумагу.
Зал оказался не просто большим, он был громадным. Наверняка еще недавно здесь тренировались спортсмены и проходили соревнования по легкой атлетике, а теперь в центре стояли кровати так много, что невозможно сосчитать. И практически на каждой сидел или лежал человек. Кто-то спал, кто-то ел, кто-то просто наблюдал за происходящим. А незанятым койкам осталось недолго грустить в одиночестве, претенденты на них уже стояли в фойе. Спортивный зал напоминал улей с сотами, где каждая кровать, стоявшая чуть ли не впритык к соседней, была своего рода квартирой для пострадавших и эвакуированных граждан.
Офиге-еть, протянул Тони. Он приподнялся на локтях, поморщившись от боли, и осмотрелся вокруг. Да здесь целый муравейник людей.
И когда это все успели организовать? присвистнул Михаил.
Мы привыкли к катастрофам, поэтому знаем, что делать, объяснил Кацуро. Обернувшись вполоборота, он посмотрел на друзей. Как только волна отступила, власти сразу стали обустраивать такие лагеря. Где-то же надо размещать людей.
В вертолете Михаил думал, что самое страшное уже позади. Ведь они с Тони умудрились выжить в этой передряге. Но, оказавшись в этом спортивном комплексе, он вдруг понял: все только начинается
Здесь, как и в фойе, не было слышно ни криков, ни плача, но, несмотря на это, из-за большого количества людей в зале стоял шум. Среди кроватей сновали медицинские сотрудники в белых халатах, их лица наполовину закрывали маски. Не было суеты, не было хаоса, каждая медсестра и врач прекрасно знали, что делать, и от этого сходство с муравейником только усиливалось. Все звуки, витавшие вокруг, словно призраки, не только не избавляли от страха того, кто впервые оказался в подобной ситуации, а наоборот, только добавляли нервной напряженности.
Нам туда. Кацуро кивнул в дальний конец зала, где у дверей, ведущих в соседнее помещение, стоял Котаро с коллегой, одетым, как и весь медицинский персонал, в белый халат и маску. Госпиталь там.
Госпиталь? удивился Тони и, озираясь вокруг, спросил: А это что?
В этом зале находятся эвакуированные и легкораненые, объяснил Кацуро. А нам нужно отделение для тяжелых.
Услышав эти слова, Тони резко поднялся на локтях и, обернувшись через плечо, посмотрел Кацуро в спину.
Вы хотите сказать, что я Болезненная гримаса, исказившая его лицо, не дала договорить. Тони вновь рухнул на носилки. Михаилу пришлось приложить немало усилий, чтобы не выронить их.
Тони-сан, я не видел вашего ранения. Но так считает господин Нисимуро, ответил Кацуро.
Вот видишь, русский, а ты говорил, что у меня царапина, ухмыльнулся Тони, бросив на него взгляд из-под сдвинутых бровей. Будь это так, меня бы выгнали отсюда.
Тони, я же сказал тебе, я не доктор, напомнил Михаил.
Я сразу понял, что со мной что-то не то, как только нащупал дыру в боку, сказал Тони. Не понимаю, обо что я мог так пораниться. Он покачал головой.
Михаил подумал, раз они уже в больнице, нет смысла и дальше скрывать от друга правду.
Что-то пробило дверь машины, ответил он. Скорее всего, это «что-то» зацепило твой бок.
И что же это было? Тони нахмурился.
К сожалению, я не видел. Михаил пожал плечами. Я могу только предположить, что это произошло в тот момент, когда «Хонду» кинуло на корабль.
Какой же я идиот! Ну какой же я идиот! отчаянно воскликнул Тони, заставив Кацуро обернуться. И зачем я предложил тебе поехать на Мацусиму? Будь она неладна! В сердцах воскликнул он.
Тони, да успокойся ты! Михаил был вынужден прикрикнуть на него. Мы уже не на крыше, мы в больнице, здесь тебе не дадут умереть.
У Михаила сердце сжалось от жалости, когда он увидел, как Тони прижал ладони к глазам, пытаясь сдержать навернувшиеся слезы.
Американец, все будет хорошо, вот увидишь, попытался подбодрить Михаил, и в этот момент его взгляд упал на японку, укутанную теплой шалью.
Она сидела на кровати, покачиваясь вперед-назад и отрешенно глядя в одну точку. На ее смуглом лице застыло выражение отчаяния и полной безысходности. Прижимая к груди розового слоника, женщина что-то тихо бормотала. Когда парни проходили мимо, Михаил расслышал, как она то и дело произносила: «Минами Минами» Со стороны она выглядела так, словно у нее помутился рассудок. Наверняка эта игрушка принадлежала ее ребенку, а что с ним случилось, оставалось только догадываться. Глядя на нее, Михаил почувствовал, как по спине пробежал холодок, и поймал себя на мысли: будь на ее месте другая, наверняка билась бы в истерике. Но она страдала тихо.
Вид этой убитой горем женщины и подавленное состояние друга настолько потрясли Михаила, что он двигался словно в прострации и опять все происходящее казалось ему дурным сном. Это ощущение не покидало его с того момента, как волна ударила в лобовое стекло «Хонды». Как же ему хотелось, чтобы случившееся и правда оказалось всего лишь кошмарным сном
Доктора о чем-то разговаривали между собой на японском, но, как только парни подошли к ним, Котаро перешел на английский.