Лора, мне скучно!
Флори не возражала, что ученица коверкает ее имя, пока не узнала, что является не единственной Лорой в доме. Среди ее тезок были фарфоровая кукла, рыбка в аквариуме и карликовая собачка, которая умела танцевать на задних лапках, выклянчивая печенье. Так что у Лили подобралась довольно занятная компания для развлечений.
Флориана мягко поправила ее и проговорила свое имя по слогам. Лили капризно надула губы и сжала кулачки. Как любой избалованный ребенок, она не любила, когда ей кто-то перечит.
Ты сегодня скучная и строгая, как этот карандаш.
Она потрогала пальчиком слом грифеля, а Флори тоскливо подумала, что именно так себя и чувствует: брошенной, надломленной, уязвимой. Ей хотелось спрятаться в ящике стола, чтобы никто не нашел.
После занятия Флори отправилась на поиски сестры. По мощеной дорожке, петляющей между цветущими кустарниками, прошла в глубину сада, откуда доносился чей-то плач. Вскоре она увидела, что за драма разгорелась в тени каштанов: Офелия растерянно вертела головой, явно пытаясь сообразить, как успокоить рыдающего Бенджамина младшего из Прилсов.
Тебя что-то напугало, малыш? обеспокоенно спросила Флори и присела рядом, чтобы оказаться на одном уровне с Беном. Большие прозрачно-голубые глаза, блестящие от слез, словно были нарисованы акварелью на белом, почти бумажном лице.
Садовики-и-и проныл он, тыча пальцем куда-то в сторону зеленой изгороди, разделяющей сад.
Не нужно их бояться, они добрые.
Бен шмыгнул носом и осторожно переспросил:
Садовики-добряки?
Не успела Флори ответить, как на них коршуном налетела нянька, подхватила Бена, будто птенца, выпавшего из гнезда, и утащила в дом. Бедняжка испугалась выговора за то, что недоглядела за малышом, и даже словом не обмолвилась.
Сестры переглянулись и, не сговариваясь, поспешили прочь. Едва оказавшись за пределами двора, Офелия попыталась оправдаться:
Он сам попросил рассказать сказку. Откуда ж мне было знать, что его испугают садовики?
И кто это?
Ну как лесовики, только в саду.
А я подумала, что это какие-нибудь огромные жуки с челюстями мощнее секатора, подыграла Флори и засмеялась, когда Офелия недовольно скривилась.
Фантазии младшей сестры были безудержны и неукротимы. Подобно волне, они накрывали всех, до кого могли дотянуться, и, сталкиваясь с нерушимой скалой реальности, возвращались обратно, вызывая волнение в ней самой.
Пытаясь увести разговор подальше от мерзких насекомых, Офелия сказала:
У меня есть сказка поинтереснее. И, хитро улыбнувшись, прошептала: О живых домах.
А потом она поведала о Дарте, его безлюде и службе лютеном. Пояснение, кто такие лютены, было лишним. Флори читала о смотрителях, домовых, безлюдских слугах в литературе их называли по-разному, что вызывало путаницу. Если безлюди считались малоизученным феноменом, то лютенов в некоторых источниках и вовсе называли выдуманными персонажами. И Флори охотно могла поверить этому, поскольку в Лиме домовых к службе не привлекали. Слушая сестру, она не подала виду, что заинтересовалась, и лишь пожала плечами. Одно дело с упоением читать об исследованиях, и совсем другое столкнуться с настоящим безлюдем и его лютеном.
Офелия расстроилась, что ее рассказ не произвел должного впечатления, и больше не проронила ни слова.
Цветущие улочки постепенно сменились бурлящим котлом местного рынка. Торговцы спешили расстаться с товаром, громко зазывая покупателей. Глупый народ, точно стайка рыб, привлеченная наживкой, крутился вокруг прилавков, споря и бранясь в толчее.
Миновав главную площадь, сестры прошли душистые овощные и бакалейные лавки и смрадные от жары лотки с рыбой, обогнули деревянные столики антикваров, торгующих всяким хламом, и наконец оказались на самом краю рынка, где еще оставалось свободное местечко. Они примостились у края прилавка, рядом с хмурой торговкой чахлыми саженцами, которая взглянула на них так, будто яркие картины и праздничные кружевные салфетки оскорбили ее траур по увядшим растениям.
Обычно Флори продавала свои рисунки в деревянных рамках, а в этот раз не успела забрать их у господина Лабера плотника, живущего неподалеку. Офелия натаскала камешки и прижала тонкую акварельную бумагу, чтобы ветер не унес.
Вскоре прилавок облепила целая стая зевак, и ушлая торговка саженцами с ловкостью заядлого рыбака выловила пару покупателей для себя. «Зачем любоваться нарисованными цветами, если можно наслаждаться живыми? заискивающе вопрошала торговка, хватая за руки и заглядывая в глаза. Эти цветы пахнут краской, а мои петуньи медовой сладостью». Кто-то попадался на ее удочку и отворачивался от картин и вышивок, вдруг озаренный идеей купить горсть земли с поникшим цветком.
Им все-таки удалось продать немного, но даже скромная сумма была хорошим подспорьем после того, как все сбережения Флори истратила на поездку в Лим.
Монеты успокаивающе звенели в кармане, обещая несколько дней сытой жизни. Когда сестры отправились за покупками, рынок стал редеть и расходиться. Тем лучше, ведь в конце торгового дня многое отдавали почти даром: хлеб, овощи и фрукты. Они набрали полную корзинку и даже умудрились обменять картину на несколько пригоршней крупы.
Очередь в пекарню гудела от голосов: городские делились сплетнями. Фермеры жаловались на загубленные посевы пшеницы, и все как один винили в этом безлюдей, распространявших сырость и плесень по всей округе. Жителям явно не нравилось столь опасное соседство.
В Пьер-э-Метале редко обсуждали безлюдей, словно надеялись, что благодаря всеобщему молчанию те перестанут существовать. Как безобразные нарывы на теле города, они вызывали у многих отвращение, их боялись и обходили стороной. О безлюдях вспоминали лишь в тяжелые времена, когда несчастья и горести обрушивались на местных жителей. И вспоминали затем, чтобы сделать их виновниками всех бед.
Флори стиснула зубы при мысли, что ненавидит этот город: грубый, как наждачный камень, и холодный, как металл. За полгода, проведенные здесь, она не стала для Пьер-э-Металя «своей»: убеждения местных не прижились в ее голове, безучастное равнодушие не вытравило из нее отзывчивость и дружелюбие, свойственное южанам, а надуманные слухи не превратили безлюдей в кошмар.
В ее родном Лиме их воспринимали как особую организацию жизни, имеющую право на существование. С одной стороны, безлюди были зданиями, а потому представляли интерес для градостроителей, архитекторов и управленцев; с другой считались живыми организмами. Пусть брошенными, дикими и порой опасными, но живыми. Их популяцию следовало контролировать, а не убивать или ненавидеть. Безлюди нуждались в присмотре и заботе, как бродячие псы. Так считали южане.
Флори раздумывала о безлюдях и позже, занятая домашними хлопотами, которые странным образом ее успокаивали. Пока тесто для пирогов подходило, она прилегла отдохнуть. Бессонная ночь напомнила о себе слабостью в теле и головной болью. Флори и сама не заметила, как уснула, а очнулась уже в темной комнате, когда первые сумерки сгустили краски дома до темно-серых оттенков. Она сползла с кровати, еще толком не проснувшись, и побрела вниз.
Ванная комната располагалась под лестницей там, где обычно устраивают чулан. В этой каморке умещалась только небольшая посудина с лейкой, раковина и крохотное зеркало. Вместо окна были две круглые дырки в стене, а за ней вентиляционный канал. Из-за постоянной сырости в комнате то и дело появлялась плесень, и приходилось подолгу выводить ее нашатырным спиртом, от чего запах становился совсем невыносимым.
Флори пыталась преобразить фамильный дом: следила за чистотой и порядком, застелила кухонный стол длинной скатертью с вышивкой, перекрасила старую мебель и разрисовала стены в спальнях, чтобы добавить красок унылым комнатам. Она изо всех сил пыталась полюбить этот дом, да так и не смогла.
На старой кухне, пышущей жаром печи, к ней присоединилась Офелия, и в четыре руки дело пошло быстро. Флори едва поспевала раскатывать тесто.
Пока ты спала, на чердаке опять кто-то ходил, внезапно сказала Офелия, и вся идиллия рассыпалась в тот же миг.
Наверно, мыши. Флори небрежно пожала плечами.
А мыши разве умеют разговаривать?
Чувствуя, как по спине ползут мурашки, она едва выдохнула:
Что ты слышала?
Свое имя. Кажется, меня звал папа.
Флори напугали откровения сестры: скверны их дела, если на чердаке и впрямь кто-то ходил; но если там никого не было это еще хуже. Значит, Офелия до сих пор не смогла принять действительность и верит, что в доме живут призраки родителей. Вероятно, ночное вторжение грабителей расшатало ее неокрепшую психику, и следует возобновить походы к врачевателю.
Флори мягко улыбнулась, стараясь не выглядеть строгой:
Фе, жизнь не сборник сказок, чтобы верить в небылицы.
Но и не учебник, где все правильно и понятно.
Офелия всегда рассуждала серьезно, но, потеряв родителей, резко повзрослела и обрела какую-то особую мудрость, словно получила ее в наследство. В то время как Флори чувствовала себя беспомощным ребенком, нуждающимся в защите. Оттого разногласия между сестрами были неизбежны.
Только Флори придумала, что сказать, как дом сотрясся от дикого шума, раздавшегося откуда-то снизу, из подвала. Офелия подскочила от испуга, задела кружку на краю стола, и та упала на пол, расколовшись надвое. Из-под досок эхом донеслись звуки: шаркающие и звенящие, глухие и скрипучие. В подвале кто-то ходил и мог без труда выбраться через лаз в полу. Задвижка на нем, как и многое в доме, была сломана, и чтобы остановить незваного гостя, следовало прижать люк чем-нибудь тяжелым.
Сестры принялись отчаянно толкать обеденный стол, но едва сдвинули его с места, как в люк ударили снизу. Поняв, что поздно возводить баррикады, Флори схватила скалку первое, что попалось под руку, и застыла в ожидании. Когда крышка люка громыхнула и откинулась, Офелия вдруг заверещала: «Сто-о-о-ой!» и оттолкнула Флори. Она устояла на ногах, но момент упустила.
Из-под пола выглянул Дарт такой удивленный и растерянный, будто это к нему пожаловали незваные гости. Несколько мгновений они таращились друг на друга, потом Дарт пробормотал:
Ну и ну
Проваливай отсюда, иначе не поздоровится! пригрозила Флори, потрясая скалкой в воздухе.
Да я и так кашляю. Он сделал показное «кхе-кхе» и тут же придал лицу более серьезное выражение, подходящее для переговоров. Не нужно распускать скалку. Я не злодей.
Офелия согласно закивала, но даже вдвоем им не удалось убедить Флори. Она крепче сжала «оружие» и напряглась точно пружина, готовая разжаться в любой момент.
Фе, беги к соседям. Пусть вызовут следящих. Скажи, что у нас в подвале грабитель.
Минуточку, вмешался Дарт, многозначительно воздев указательный палец к потолку. Что за выводы? Дай хотя бы объясниться.
Флори нервно дернула плечом и уступила. Пусть Дарт болтает, пока она думает, как действовать дальше. Получив дозволение, он изобразил вежливый жест, сняв с головы невидимую шляпу.
Не думал, что попаду к вам. На двери не написано.
Нет там никакой двери, лжец! выпалила Флори.
А вот и есть. Просто спрятана за полками. Пришлось их повредить, но я все починю. Он скорчил виноватую гримасу. Дело в том, что безлюди связаны подземными ходами, и один привел меня сюда.
И что с того?
Дарт поджал губы и, выдержав театральную паузу, заявил:
Дамы, у меня для вас плохие новости. Кажется, вы живете в безлюде.
От шока у Флори застучало в висках, точно беспокойным мыслям стало тесно в голове.
Это невозможно. В безлюдях никто не живет.
Так-то уж никто? хмыкнул Дарт, и на его лице вновь появилась эта противная ухмылочка. Никогда прежде Флори не испытывала столь острого желания огреть кого-нибудь по голове.
Может, объяснишь нормально вместо того, чтобы умничать?
Может, позволишь мне сесть, чтобы я нормально объяснил? предложил Дарт, все еще балансируя на подвальной лестнице.
Флори не доверяла ему и предпочла бы держаться подальше, однако желание во всем разобраться перевесило. С их домом действительно происходило что-то неладное: шаги на чердаке, голоса, грабители, ничего не укравшие Возможно, Дарт мог пролить свет на эти события.
Он выбрался из подвала, по-прежнему находясь под прицелом скалки, и поднял руки, как будто собирался сдаваться в плен. Выглядел он весьма странно: на нем были короткие серые штаны и хлопковая рубаха с расстегнутым воротом. На шее висела всякая дребедень цепочки, нити, деревянные бусы, кожаные шнурки с маленькими ключами, наперстком и серебряными кулонами. Его нынешний облик разрушал все представления Флори о нем. Из грубого мужлана Дарт вдруг превратился в юнца, который, видимо, рос так быстро, что в одночасье штаны стали ему коротки. В таком обличье он совсем не вызывал опасения.
Они сели за стол: сестры с одной стороны, Дарт напротив. Флори наконец отпустила скалку и размяла пальцы.
Итак, деловито начал Дарт, вы живете здесь полгода. А что было с домом до вашего приезда?
Офелия оказалась словоохотливее и выложила всю историю.
Фамильный дом построил их прадед, и с тех пор наследие передавалось от отца к сыну. Поколение за поколением хозяевами здесь были мужчины, а после смерти одинокого дяди Джо дом перешел к Тейле Гордер их матери. Она считала своим долгом позаботиться о семейном имении, пусть и не собиралась возвращаться в Пьер-э-Металь. Вскоре решение нашлось, и они наняли сторожа. Отец отправлял жалованье, а в ответ получал складный рассказ: весной сторож сажал на участке вишневые деревья, летом сражался с ежевикой, разросшейся на заднем дворе, а осенью сетовал на ураганный ветер, повредивший кровлю, которая после зимы совсем прохудилась. Потом все начиналось по кругу, проблемы сменяли одна другую как сезоны. Без крепкой хозяйской руки дом ветшал. И однажды весной, оставив дела, семейство приехало в Пьер-э-Металь, но вместо вишневого сада и залатанной крыши застало лишь разруху и запустение. Сторож исчез с деньгами, что успел вытрясти из доверчивых владельцев. В таком месте не то что жить, а переночевать было невозможно, и они, не успев перенести чемоданы через порог, повернули обратно.
Тейлу Гордер тревожило, что семейное имение, столько лет процветавшее до нее, теперь медленно превращалось в руины. Она не могла смириться с этим и осенью, воодушевленная идеями, решила снова отправиться в Пьер-э-Металь.
Уезжая, родители обещали вернуться через пару недель, но раньше них в Лим пришла страшная весть. Смерть четы Гордер расколола семью пополам. Флори и Офелия стали «сиротами Гордер» и, лишившись служебных привилегий отца, были вынуждены переехать в фамильный дом, простоявший в запустении почти три года.
К концу рассказа Офелия хлюпала носом и вытирала слезы рукавом, а Флори вдруг обнаружила, что слишком крепко сжала пальцы, впившись ногтями в ладони.
Что ж, трех лет для безлюдя более чем достаточно, заключил Дарт. Мрачное лицо выдавало, что история его тронула, однако он не нашел уместных слов, чтобы выразить сочувствие. И раз все намекает на появление нового безлюдя, без домографа здесь не обойтись.
У Флорианы дрогнуло сердце. Когда-то она мечтала об этой профессии, да отец не позволил, считая, что изучение безлюдей неблагодарный труд. Откуда коренному жителю Лима, не поднимающему головы от чертежного стола, было знать, что в других городах все иначе. И пусть Флори подчинилась воле отца, она чувствовала щемящую тоску каждый раз, когда слышала о домографах ученых, чей предмет интереса находился на стыке архитектуры и биологии; людях, которые разбирались в том, что другим казалось непостижимым. До сих пор это вызывало у нее благоговейный трепет.