Брат почему-то погрустнел.
А ты?
Я? К грусти на лице брата прибавилось замешательство. Я я тоже когда-нибудь соберусь. Когда получу образование и стану самодостаточным человеком.
С тех пор я занялась своими корнями и тщательно их исследовала, читая в чулане Испанскую балладу. И мама согласилась рассказать мне о том, о чем никогда не заговаривала.
В субботу мы пошли в Городской сад, купили пломбир и сели на скамейку под памятником льва. В беседке оркестр играл аргентинское танго. Мама заговорила. Глаза у нее впервые на моей памяти тоже были на мокром месте, но сквозь слезы она улыбалась. Вспоминала своих родителей, незнакомую мне тетю Женю и даже показала фотографию десятилетней давности, на которой обнаружились мои двоюродные мальчик со странным именем Асаф и девочка чуть постарше, с не менее удивительным именем Михаль.
Михаль оказалась очень похожей на меня, и сперва мне померещилось, что я смотрю на свой детский снимок, только цветной. Такие же темные глаза и значительные брови, длинный нос и обветренные губы. Только вместо моих прямых косм у Михаль была очень кудрявая шевелюра, все волосы в пружинах. Это потому, что ее отец еврей из Йемена, объяснила мама.
Почему ты никогда мне о них не рассказывала? все же спросила я маму.
Зачем теребить прошлое? ответила мама вопросом на вопрос. Нечего сожалеть о том, что было. Нужно ценить то, что есть. Я выбрала расстаться с ними и остаться с твоим папой. Я в ответе за свое решение и ни о чем не сожалею. Уехала бы я с ними, не было бы тебя и Кирилла. Говорить о заграничной родне и поддерживать с ними связь в наше время означает означало подвергать опасности свою семью и себя саму. Я работаю в горсовете, я всегда была членом партии Черт его знает, что за перемены настают. Все переворачивается с ног на голову. Короче говоря, что было, то прошло.
Но это же твоя семья! воскликнула я.
Нам не дано выбирать, у кого родиться, но мы имеем право выбрать, с кем рожать.
Мама проводила взглядом беременную женщину, проходившую мимо со своим мужем. Мне показалось, что мама злится, и я не могла понять почему.
Ты не хотела быть еврейкой?
Над маминой переносицей появилась складка.
Это они не хотели, чтобы я выходила замуж за гоя.
За кого?
На еврейском языке гои это любой другой народ, который не является еврейским. Для евреев все неевреи гои. Чужаки и изгои.
А я думала, что евреи чужаки и изгои.
Ну, это еще как посмотреть. Все зависит от того, кто и откуда смотрит.
Так кто же тогда такая я, если оба моих родителя чужаки в глазах друг друга?
Сама выбирай, сказала мама. Ты уже взрослый человек.
Я задумалась. Странная у меня была мама. Выбор балета вместо акробатики она мне не доверяла, зато считала, что я в состоянии выбрать, к какому народу принадлежать.
Оркестр заиграл Дунайские волны. Патлатый гитарист на углу, протестуя, ударил по струнам и затянул Звезду по имени Солнце. В струях выстреливающего из огромной вазы фонтана звезда эта дробилась на тысячи маленьких алмазов. Художники мешали краски в палитрах и малевали портреты последних туристов. Дети чертили мелками классики на асфальте. Ученики мореходки группками шагали по Дерибасовской при полном параде, щеголяли тельняшками и отложными воротниками, кадрили загорелых старшеклассниц с выгоревшими начесами и разными серьгами в разных ушах. В кооперативных ларьках продавали керамических разноцветных обезьян символы китайского уходящего года. В других ларьках продавались переливающиеся открытки с видами Одессы, импортная жвачка, ластики, отрывные календари с гороскопами, медали и ордена Великой Отечественной войны. В воздухе неуловимо пахло котлетами и колбасой.
Я одесситка, вдруг поняла я. Это такой гой сам по себе.
Мама грустно усмехнулась и сказала:
Одесса закончилась. Все закончилось, и непонятно, что будет дальше. Одесса это состояние детства. И больше ничего.
Глава 3
Патрия
В душной маленькой аудитории на бывшей улице Карла Либкнехта, в бывшем техникуме бывшей механизации бывшего сельского хозяйства, набилось так много кандидатов и их родителей, что я покрылась холодным потом не было никаких шансов, что я пройду отбор в еврейское государство.
На экзамены записывали всех, а принимали вовсе даже не всех и по непонятным критериям. Экзаменаторы искали подростков, способных к самостоятельной жизни вдали от дома, но как эту самостоятельность продемонстрировать за несколько часов тестирования, мне было невдомек.
Я ведь даже яичницу не умела толком пожарить, потому что кухня всегда была оккупирована бабушкой; а в ненавистных спортивных лагерях на Лимане я вечно жалась к мастерам, которые по утрам снисходительно шефствовали надо мной, а по вечерам изгоняли. Но назло всем я решила ее проявить, самостоятельность эту.
Назло было ключевым словом во всех моих последующих решениях.
Раз от меня всю жизнь скрывали, что я еврейка, назло всем решила я перещеголять всех своим еврейством.
Брат снабдил меня номером телефона Еврейского Сообщества Сионистов организации, чье название звучало как подпольное сборище масонов и вредителей.
Приятный женский голос очень обрадовался моему звонку и пригласил на встречу, можно даже прямо сегодня, зачем отходить от кассы. Поскольку уроки я уже доделала, как была в школьной форме, так и направилась на Воровского бывшую и будущую Малую Арнаутскую.
В красивом просторном кабинете, совсем еще недавно принадлежавшем кроликоведческой конторе, висел белоголубой флаг с необычного вида звездой посередине. Под флагом сидела сама обладательница приятного голоса, которая представилась Маргаритой Федоровной Вакшток, но ее можно называть просто Магги, потому что в еврейском государстве не терпят то есть не любят официоза и формалиоза то есть формалистики ведь все евреи братья и сестры, одна большая семья, десять потерянных колен, и только два выжили. Она рассказала мне о том, как рада, что советская то есть бывшая советская еврейская молодежь проявляет неподдельный интерес к своему эритажу то есть наследию.
Я знаю, что такое эритаж, сказала я, обижаясь.
Ах! Интеллигентная советская еврейская молодежь! довольно улыбнулась Маргарита Федоровна, то есть Магги. Вы хотите сделать алию?
Со мной можно на ты, сказала я. Евреи не любят официоза. Что такое алия?
Алия на иврите значит поднимание то есть поднятие ну, в общем, когда идут вверх или наверх. Но это синоним слова иммиграция то есть эмиграция. Но мы называем это репатриацией. Ты понимаешь, что это значит?
Со словами я ладила лучше, чем с людьми, так что я поняла.
Наверное, это когда человек возвращается туда, где жили его отцы.
Какая умная девочка! обрадовалась Магги. Как тебя зовут?
Комильфо.
Как-как? Магги, вероятно, попыталась найти подвох в моем представлении.
Ну, так. Все меня так зовут.
А человеческое имя у тебя есть?
Есть, ответила я, несколько удивившись, ибо впервые за долгое время была вынуждена вспомнить свое человеческое имя. Меня зовут Зоя.
Магги почему-то нахмурилась:
А еврейское имя у тебя есть?
Нет.
Ладно. Придумаем что-нибудь.
Я разозлилась. Вот так всегда стоит назвать свое имя, и всем обязательно необходимо придумать мне новое. Зачем его тогда вообще произносить?
А фамилия у тебя есть?
Есть. Прокофьева.
Магги достала из ящика стола какую-то анкету и приготовилась записывать.
Зоя Прокофьева, у тебя все в семье евреи?
Только мама.
А папа?
Папа одессит и гой.
Я думала, что Магги обрадуется моим еврейским знаниям, но она снова нахмурилась.
Одессит это не народопринадлежность то есть не национальность. И тем более гой. Как некрасиво ты говоришь о своем родном отце! Твои родители что, в разводе?
Нет, вы что!
Слово развод звучало гораздо хуже, чем слово еврей.
Кто твой папа по национальности?
Я пожала плечами:
Не знаю точно. У него есть польские корни, венгерские, херсонские, буковинские
Украинец?
Пускай будет.
Мамы-еврейки достаточно. Тебе повезло, ты Галаха.
Очень повезло, я аж подпрыгнула про себя от такого везения. Знать бы еще, кто такая Галаха. Но слово мне понравилось: напомнило имя рыцаря Круглого стола, который в итоге обскакал всех остальных рыцарей и получил чашу Грааль.
Ты еврейка с правильной стороны. Если бы евреем был только папа, ты была бы незаконной еврейкой то есть не иудейкой то есть по религиозному закону еврейкой ты бы не была, но все равно прошла бы по закону о возвращении.
Куда прошла?
В Израиль. Все отпрыски евреев до третьего поколения имеют право репатриации. Ты же хочешь репатриироваться в Израиль?
Я не хотела репатриироваться в Израиль, моя единственная патрия была Одессой, поэтому репатрии у меня быть не могло. Уехать я мечтала в Америку, а с Магги я разговаривала, потому что хотела сделать всем назло. Но эти факты я скрыла от Магги и сказала да.
А что твои родители, Зоя? Они не хотят репатриироваться в Израиль? Почему они не пришли вместе с тобой?
Не хотят, призналась я.
Почему?
Я вздохнула, не имея ни малейшего желания объяснять про большую любовь друг к другу и к Одессе, про бабушку и деда, про сваливших родичей чужаков, да и вообще, какое ее дело?
Маргарита Федоровна, сказала я, начиная злиться, вы меня запишете на эту вашу программу? Да или нет?
На какую программу ты бы хотела записаться?
Ну, на ту, по которой дети едут учиться без родителей в ваше еврейское государство.
Не в ваше, Зоя, а в наше. Все евреи братья, напомнила Магги. Ты имеешь в виду программу НОА?
Я не знала, какую программу я имела в виду, но слово прозвучало как название межпланетного корабля из голливудских фильмов, которые прокручивали в видеосалоне, открывшемся пару лет назад в подвале третьего двора нашего дома. Я вспомнила Диснейленд, и гнев немного меня отпустил.
Пускай будет НОА.
Ноар Осе Алия, сказала Магги на тарабарщине, но я уже знала, что такое алия слово из Тысячи и одной ночи. Молодежь делает алию, расшифровала Магги, то есть репатриацию то есть молодежь едет на родину отцов то есть праотцев.
Да, сказала я, я всегда мечтала посетить родину моих праотцев. Запишите меня на НОУ.
Замечательно, просияла Магги. Мой сыночек тоже на эту программу поступает. Я уверена, вы оба пройдете на ура.
Магги меня записала и сообщила дату экзамена. Я спросила, как готовиться к этому экзамену, на что получила ответ, что ничего не надо готовить, только принести себя и моих родителей.
Обязательно родителей?
Конечно обязательно! Ты же не можешь прийти на экзамен и уехать в Израиль без их согласия, Зоя Прокофьева.
Так и было. Я не могла никуда поступить без их согласия.
Ты с ума сошла?! кричал папа. Я так и знал, что этим все кончится!
Чем этим, Олег? спрашивала мама. Ничего не кончилось, все только начинается, и не надо сцен у фонтана.
Кто задурил ребенку голову? вопрошал папа. Отвечайте! Ты? Или ты?
Он обвел взглядом сперва деда, а потом бабушку.
Все собравшиеся за обеденным столом потупили взоры. Папа энергично отодвинул тарелку куриного бульона и налил себе коньяк. Папа пил коньяк очень редко: в экстремальных случаях и на праздники. Сегодня был не праздник.
Так. Папа встал и опрокинул в себя рюмку. Никто никуда не едет. Это ясно?
Я еду в Израиль, продолжила я гнуть свою линию и взгляда не потупила.
Я спрашиваю: кто задурил тебе голову?
Никто мне ее не дурил, соврала я, не желая выдавать брата.
Я задурил ей голову, неожиданно признался Кирилл и распрямил плечи.
Этого еще не хватало. Папа сел. Неужели ты ей рассказал про евреев?
Я.
Зачем?
Потому что человек должен знать, откуда он родом.
Этот человек родом из Одессы! Папа ударил кулаком по столу. Разве этого мало?
Мало, сказал Кирилл. Я поступил в МГУ и уезжаю в Москву.
Хорошо, сказал папа. Я не могу воспрепятствовать тебе угробить свою жизнь и математический гений на пасквилянтство, ты уже взрослый бугай, но ребенок остается в Одессе.
Она уже не ребенок, возразила мама.
Ей четырнадцать лет!
Когда я репатриируюсь в Израиль, мне будет пятнадцать, заметила я.
Репатриируется она! Где ты набралась таких слов? Твоя родина здесь!
У человека может быть несколько родин, вдруг сказал дед. Для меня Одесса не меньше родина, чем Херсон.
Что ты сравниваешь Одессу с Херсоном! возмутилась бабушка. Ты бы еще сравнил Лос-Анджелес с Очаковом. Комильфо, золотко, зачем тебе тот Израиль? Что ты там потеряла? Там одни евреи. Езжай лучше в Америку, к тете Гале.
Она никуда не поедет! снова вскричал папа. Это предательство! Измена! Отказ от семейных ценностей! Мы все выросли здесь! Нас вскормили земли таврические!
Олег, Олег, брезгливо скорчилась мама, что за дешевая драма.
Папа метнул в маму страшную молнию.
Это не драма, а цирк! Всю жизнь молчала, так молчала бы и дальше. Зачем ты ей рассказала, Лизавета? Кому это надо было? Твои безответственные родители эти сионисты, бросившие тебя на произвол судьбы Ты хочешь, чтобы твоя дочь уподобилась меркантильным жид
Тут папа осекся и прикрыл рот салфеткой. Но было поздно. Кровь отлила от маминого лица, и она сама стала похожа на салфетку.
Как ты смеешь, сквозь зубы процедила мама. Ты обещал никогда ты обещал
Ты тоже клялась молчать, тихо сказал папа. Ты обещала их забыть.
Я и забыла их. Ради тебя, Олег. Я десять лет им не писала.
Ради меня? еле слышно произнес папа. Я думал, ты была комсомолкой. Я думал, ты верила в коммунистическое будущее нашей великой страны.
Мамино лицо покрылось белыми пятнами. Я никогда не видела родителей в таком состоянии. Лучше бы они кричали. Мне представилось, что после обеда они побегут в загс разводиться.
Идиоты, сказала бабушка, дожевав кусок котлеты. Наша великая страна уже давно приказала долго жить в белых тапочках. Вспомнили, тоже мне, коммунистическое будущее. Ноги надо уносить. У кого еще есть ноги, которые могут бежать.
Дорогая, дед погладил бабушку по руке, ты, несомненно, права, и хоть я никогда не покинул бы Одессу и тебе бы не позволил, наша внучка должна строить свое будущее там, где оно есть.
Будущее?! воскликнул папа, к моей радости приходя в себя. Ты же читаешь газеты! Ты хочешь, чтобы твоя внучка жила в секторе Газа? Под угрозой для жизни? В зоне постоянной войны?
Какой войны? удивилась я.
Дура, заявил брат. Я же тебе сказал ознакомиться с корнями. Тебя не примут на программу, если ты ничего не знаешь о той стране, куда собралась ехать.
Там война? спросила я, потому что, судя по Исааку из Йорка и по дону Иегуде из Толедо, евреи не умели воевать. Кто с кем воюет?
Твои драгоценные сионисты с палестинцами, сказал папа. Резня там. Похуже Афгана.
Но я не испугалась, потому что мне тут же представились крестоносцы, сарацины и куча приключений. Я даже воодушевилась, и к назло прибавилось желание подвига.
Я еду в Израиль, повторила я, пораскинув мозгами. Я так понимаю, что все за, кроме папы.
Все за, подтвердил брат. Па, кончай ломаться и корчить из себя заботливого родителя. Когда ты вообще в последний раз разговаривал с Комильфо?
В самом деле когда?
В школе, признался пристыженный папа. На уроке математики. Зоя, я плохо к тебе отношусь?
Кажется, впервые в жизни он назвал меня по имени. И посмотрел на меня с таким потерянным видом, что мне стало его жаль.
Ты всегда предпочитал мне Кирилла, но я на тебя не сержусь, ответила я почти честно. Дело вообще не в вас. Просто я чахну здесь. Только в чулане мне комфортно. Какая-то я тут чужая, как гой.
Бабушка перекрестилась, что случалось с ней так же редко, как с папой коньяк. Папа посмотрел на меня очень внимательно, будто впервые увидев. И я его будто впервые увидела. Этого бородатого крупного мужчину средних лет, с лучистыми морщинками вокруг светлых глаз. В его рыжеватых волосах проступила седина.