Если Ватиканский собор скрепя сердце в конце концов признал, что теория Дарвина правильно толкует вопросы происхождения человеческого тела (неуловимая душа, ясен пень, остается родовой вотчиной священнослужителей), то отечественные иерархи в лице своих отдельных представителей стоят непоколебимо: чужой земли не надо нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим. Если бы так! Религия сегодня предельно агрессивна и наступает широким фронтом, усматривая бесовское начало в самых невинных умозаключениях. Кроме того, она высокомерна, вальяжна и как никогда далека от христианского смирения, поскольку чувствует крепкое плечо российской власти. Государство откровенно поставило на православную церковь, с упоением возрождая знаменитую уваровскую триаду православие, самодержавие, народность. И хотя стоять в храмах со свечкой давно уже стало признаком хорошего тона, имеются серьезные сомнения, что количество истинно верующих существенно возросло. Вероятнее всего, в данном случае работает элементарный механизм функционирования больших систем: эпоха принудительного атеизма в одночасье приказала долго жить, и маятник конфессиональных пристрастий основательно качнулся в противоположную сторону. Сегодня только ленивый не толкует о духовности и не призывает оборотиться лицом к корням. Хочется верить, что с течением времени все постепенно устаканится, и он (маятник) займет приличествующее ему срединное положение. Впрочем, особенно обольщаться не стоит, поскольку Россия страна малопредсказуемая.
Собственно говоря, толчком к написанию этой книги стала беседа с одним моим хорошим приятелем человеком умным, начитанным и к тому же медиком по образованию. Когда разговор неожиданно свернул на дарвиновскую теорию естественного отбора и проблематику антропогенеза (обычной темой наших бесед были история и литература), он вдруг глянул на меня светло и остро и строго спросил: «Лева, неужели ты веришь во всю эту хрень?» Я поначалу даже растерялся, но потом, собравшись с мыслями, разразился великолепной и пылкой тирадой в защиту Дарвина, которая, по правде сказать, особенного успеха не возымела. Больше всего меня поразил не факт неприятия эволюции органического мира как таковой, а сама постановка вопроса: оказывается, учение о выживании наиболее приспособленных, с точки зрения моего оппонента, является предметом веры ровно в той же степени, что и библейский рассказ о сотворении Адама из персти земной.
С тех пор мне стала абсолютно ясна подоплека дискуссий в периодической печати, на радио и телевидении, где уважаемые люди с самым серьезным выражением лица утверждают, что дарвинизм на школьных уроках биологии следует преподавать наравне с альтернативными теориями, поскольку он является не более чем шаткой и плохо обоснованной гипотезой. Ученик, дескать, должен сам сделать выбор, проанализировав плюсы и минусы предлагаемых на рассмотрение концепций. Впору вспомнить скандальный «обезьяний процесс», взбудораживший Соединенные Штаты в 1925 году и закончившийся осуждением школьного учителя Джона Скопса, на протяжении нескольких лет совращавшего малых сих посредством изложения основ дарвинизма (по решению суда его оштрафовали на 100 долларов).
Бурное развитие технологий во второй половине XX века не остановило упрямых консерваторов. В 1981 году в Арканзасе и Луизиане был принят «закон о равном времени», предписывающий преподавать эволюционную биологию наравне с альтернативными воззрениями. Не успели его отменить, как в 1999 году, теперь уже в штате Канзас, экспертный совет вознамерился пересмотреть школьные экзаменационные стандарты по естественным наукам. Из новой редакции был выброшен не только дарвинизм, но и геологический возраст Земли, теория континентального дрейфа и общепринятая космологическая модель возникновения Вселенной в результате Большого взрыва. И хотя эти дикие поправки удалось в конце концов отменить, аналогичные предложения о пересмотре школьных программ сегодня рассматриваются еще в восемнадцати штатах. Так что я не особенно удивлюсь, если российские законодатели, заигравшиеся с реформой школьного образования и с упоением бегущие впереди паровоза, нагородят что-нибудь в том же духе.
Если даже в наши дни теория естественного отбора вызывает столь неприкрытое раздражение (и отнюдь не только со стороны церкви), то можно себе представить, какие кипели страсти в середине XIX века, когда Дарвин представил на суд публики свое знаменитое «Происхождение видов». Ревностные прихожане буквально взвились на дыбы. В 1860 году, через полгода после выхода в свет основополагающего дарвиновского труда, состоялся публичный диспут между виднейшим соратником Дарвина Томасом Гексли и оксфордским епископом Сэмюэлем Уилберфорсом. Велеречивый епископ не смыслил в предмете ни уха ни рыла, так что Гексли удалось выставить оппонента в смешном свете и сорвать заслуженный аплодисмент. Но сиюминутный успех не мог, разумеется, в одночасье переломить неповоротливую традицию, и работы Дарвина еще долго продолжали вызывать ожесточенную полемику, продираясь к читателю с изрядным скрипом. Надо сказать, что в России благодаря усилиям И. М. Сеченова, А. О. Ковалевского и А. Н. Бекетова сочинения Дарвина выходили достаточно оперативно, а первый том его «Происхождения человека» был напечатан в тот же год, что и на родине автора. Конечно, без накладок не обходилось: скажем, второй перевод на русский язык книги Гексли под названием «Место человека в царстве животном» вышел с основательными купюрами.
Дураки и дороги всегда были нашим больным местом, но и неглупых людей тоже на Руси хватало. Когда М. Н. Лонгинов, занимавший высокий пост начальника Главного управления по делам печати, разразился гневной филиппикой против теории естественного отбора, А. К. Толстой опубликовал издевательское «Послание к М. Н. Лонгинову о дарвинисме». В числе прочих там были и такие строки:
Лонгинов, в свою очередь, ответил Толстому стихотворным посланием, в котором утверждал, что слухи о запрещении книги Дарвина не соответствуют действительности. Такие вот, уважаемый читатель, пироги с котятами.
Вообще-то все авраамические религии (а к ним традиционно относят иудаизм, христианство и ислам) спокон века не жаловали обезьян. Например, в Библии они упомянуты всего один раз и вскользь, хотя в Ветхом Завете присутствует целый зоопарк: орлы, собаки, кошки, ослы, чибисы кого только нет! Между прочим, само русское слово «обезьяна» восходит к турецкому и персидскому abuzine, а по-арабски звучит как «абу-сина», что в переводе означает «отец блуда». Современная латинская номенклатура видовых названий приматов буквально пестрит населением преисподней: вельзевул (belzebul), дьявол (devilii), молох (moloch), сатана (satanas), привидение (spectrum), лемур (lemur) в общей сложности несколько десятков имен нечистой силы всех мастей. Блаженный Августин, например, утверждал, что дьявол это обезьяна Бога, откуда со всей очевидностью следует, что сие несчастное животное сосуд всевозможных пороков. Обезьяна в сочинениях христианских авторов отвратительный монстр, похотливый, жестокий, коварный, беспощадный и вдобавок склонный к пьянству. В XV веке в Европе слово «обезьяна» было синонимом распутной женщины, а на полотнах средневековых художников изображение обезьяны почти всегда несет смысловую нагрузку вполне определенного знака. И в литературе, и в живописи эта безобидная тварь едва ли не воплощение мирового зла, средоточие всего темного, низкого и отталкивающего.
Отчего же так не повезло обезьяне? В чем она, бедная, провинилась? Ведь ни одно другое животное не подвергалось столь последовательному и методичному поношению, причем инерция этого неприятия растянулась на несколько столетий. Вспомните хотя бы пушкинскую «Сцену из Фауста»: в каком ряду там упоминается обезьяна?
Фауст
Что там белеет? Говори.
Мефистофель
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый:
На нем мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подарена.
А ведь было время, когда обезьяну почитали и обожествляли. В Индии, Японии, Перу и Китае к ней до сих пор сохраняется подчеркнуто уважительное отношение. Античным грекам и римлянам даже в голову не приходило третировать беззащитных приматов, а почтенные римские матроны не видели ничего дурного в том, чтобы содержать забавных обезьянок в качестве домашних животных (деторождение в поздней Римской империи окончательно вышло из моды и считалось уделом невоспитанных варваров, пьющих неразбавленное вино). О Древнем Египте мы даже не говорим: плащеносный павиан в стране пирамид и вовсе был объектом поклонения, символизируя мужскую сексуальность. Рассказывают, что богоравные фараоны украшали себя павианьими хвостами, а после смерти царя хвосты прикреплялись к его мумии. И вдруг хваленая политкорректность античного мира в одночасье накрылась медным тазом (между прочим, расовой и национальной нетерпимости Античность тоже не знала). Что же все-таки произошло на рубеже христианской эры? Откуда вдруг такая избирательная немилость?
Многие приматологи полагают, что во всем виновата стремительно набиравшая силу христианская церковь. На просторах цивилизованной Ойкумены возобладало маргинальное учение, родившееся на далекой периферии римского мира. Вчерашние кумиры, как горох, посыпались в пыль, пополняя паноптикум демонических сподвижников врага рода человеческого. Например, блистательный некогда Юпитер (Зевс-громовержец греческих мифов) был низведен до категории одного из заштатных слуг сатаны. Обезьяна не могла избежать печальной участи языческих богов, ибо сплошь и рядом была активным действующим лицом мифологических сюжетов. Справедливости ради следует сказать, что отношение к приматам постепенно менялось и до торжества христианства. Однако даже в поздней римской традиции обезьяна могла в лучшем случае выступать объектом добродушной насмешки или дружеского шаржа, но злая сатира исключалась по определению.
Что можно сказать по этому поводу? Спору нет, христианская церковь не жаловала обезьян. Организатор ордена иезуитов Игнатий Лойола называл врагов Христа «обезьянами, подражающими человеку». На миниатюрах XV столетия, живописующих сотворение Богом животных, только обезьяна располагается справа от Всевышнего, тогда как все остальные звери слева. А поскольку первым в левом ряду стоит мифический единорог, нет ни малейшего сомнения, что такая оппозиция призвана символизировать противостояние добра и зла.
Безусловно, христиане от души плеснули масла в огонь, и из искры немедленно возгорелось пламя. Но законы физики утверждают, что пламя не рождается из пустоты: ползучее тление, стелющееся по земле, рано или поздно должно пойти в рост. Пассионарные и непреклонные христиане как раз и выступили в роли такой затравки. Биологи несколько лукавят, когда говорят о почитании приматов в античном Средиземноморье. Серьезных оснований для этого нет греки и римляне просто-напросто терпимо относились к обезьянам, но не более того: толерантность была альфой и омегой их культуры. Обожествление обезьян в современном Перу это вообще нонсенс. Если речь идет о латиноамериканских католиках, то это невозможно по определению. Если же мы говорим о коренных народах Южной Америки, то следует иметь в виду, что средневековой цивилизации инков предшествовала ольмекская культура, возводившая свое происхождение к ягуару (археологам хорошо известны изображения женщины, совокупляющейся с ягуаром). Что касается центрально-американских ацтеков, то они почитали жутковатую химеру пернатого змея Кецалькоатля.
Дальневосточные культуры всегда были тайной за семью печатями, поэтому я не могу исключить обожествления обезьян отдельными народностями миллиардного Китая, впавшими в глубокий социальный маразм. А вот с Японией все обстоит далеко не так просто. Я немного знаком с фольклором Страны восходящего солнца и готов засвидетельствовать, что особого отношения к приматам там нет и в помине. Обезьяны японских сказок это сообразительные, коварные и на редкость изворотливые твари, бесспорно заслуживающие всяческого уважения. Люди к ним так и относятся с опаской и брезгливой настороженностью, справедливо угадывая в ловких приматах потенциального конкурента.
По поводу Индии запутанного конгломерата культур не могу сказать ничего определенного, но целиком и полностью полагаюсь на мнение Киплинга, который неплохо знал местные реалии изнутри. Кто самый презираемый народ на плоскогорьях Декана? Разумеется, подлые, лживые и переменчивые Бандарлоги, живущие одним днем, не только не желающие следовать непререкаемому Закону Джунглей, но даже не умеющие у себя дома навести элементарного порядка. У этих истеричных и нечистоплотных четвероруких созданий, с утра до ночи прыгающих по деревьям, всегда семь пятниц на неделе. Они отвратительны, как падаль, и потому прямодушное киплинговское зверье не выносит их на дух. В лучшем случае их можно оптом скормить мудрому и рассудительному Каа.
Итак, что же мы имеем в сухом остатке? Правильно Древний Египет, где обезьян обожествляли и даже мумифицировали. Похоже на то, что это как раз то самое исключение, которое только подтверждает правило. Богатейший египетский пантеон это форменный зверинец. Строители великих пирамид были готовы поклоняться кому угодно от жука-скарабея, трудолюбиво скатывающего разнообразные фекалии в тугой шарик, до вонючего шакала, пробавляющегося мертвечиной. Поэтому египтян мы оставим в покое.
Между прочим, весьма любопытно, что архаичные народы, добывающие огонь трением и живущие родовым строем, тоже не жалуют обезьяну. В предках-покровителях детей природы может оказаться кто угодно: зубр, леопард, сайга, кабан, антилопа и даже некоторые членистоногие например, скорпион или паук. Но кто слыхал об удачливом и ловком охотнике сыне Обезьяны? Таких нету хоть обыщись. Сравнить с обезьяной можно только соседа разумеется, лживого и подлого, непременно вынашивающего нечистоплотные замыслы. Чтобы не быть голословным, процитирую авторитетнейшего Э. Б. Тайлора, выдающегося этнографа и историка культуры XIX века, автора замечательной книги «Первобытная культура»: «Зулусы до сих пор рассказывают сказку об одном племени амафен, которое обратилось в павианов. Амафены были народ ленивый, не любили обрабатывать землю, а предпочитали кормиться у других и говорили: Мы будем жить, не трудясь, если станем есть то, что запасают люди, обрабатывающие землю. Все племя собралось по призыву вождя из дома Тузи и, наготовив пищи, отправилось в пустыню. Оно прикрепило к спине рукоятки ставших для них бесполезными мотыг, которые приросли к телу и приняли форму хвостов. Тело их покрылось шерстью, лбы нависли, и они, таким образом, превратились в павианов, которые и до сих пор называются людьми Тузи».