Что касается доспеха, то у всякого из свободных голову защищал шлем не всегда стальной или железный, ибо многие пользовались сработанными из конских или бычьих шкур в неком подобии волчьей морды и выдерживавшие удар меча. У всех были щиты с изображением волка на них однако в дороге за многих родовичей их несли трэлы. Тела же прикрывали длинные кольчуги-бирни или кожаные куртки, иногда покрытые уложенными как черепица роговыми отщепами, а иногда и ничем хотя иные из подобных доспехов считались надежнее вышедших из-под молотка кузнеца, так как их укрепляли заклятья, охраняющие от железа и стали. В качестве оружия родовичи пользовались копьями не очень длинными, футов восьми в наших мерах; топорами тяжелыми, на долгих рукоятях, секирами широкими и острыми. Находились среди них и стрелки в основном не из числа родовичей, и каждый из свободных имел при себе меч, либо длинный и обоюдоострый, либо короткий и тяжелый, заточенный с одной стороны подобное оружие и они, и прочие предки наши долго именовали саксами. Так были вооружены свободные люди; среди трэлов же числилось много лучников в особенности среди тех, кто не находился в кровном родстве с Готами. Прочие пользовались короткими копьями, оперенными стрелами, окованными железом дубинками, ножами и топорами, однако же мечами между ними владели далеко не все. Железных шлемов они почти не имели, не говоря уже о кольчугах, и едва ли не у каждого спину прикрывал круглый щит без всякого знака или символа на нем. Такими вот выступили ратники рода Волка к полю Тинга Верхней Марки, где назначен был сбор; и когда они повернули вверх вдоль берега Чернавы, уже чуть перевалило за полдень. Однако те, кто вышел провожать их, долго еще оставались на лугу; многие предчувствовали беду; кое-кто из стариков вспоминал события прошлых лет, когда явились люди Марки от пределов земли из-за гор, где могли ныне жить только Боги. Старинные повести рассказывали о горестях и войнах, перенесенных предками, о том, как продвигались они от реки до реки, от кущи до кущи, прежде чем родовичи осели в Порубежье и стали жить здесь и в хороший год, и в плохой. И запало собравшимся в сердца, что теперь наконец может случиться такое, что жизни этой придет конец и настанет такой день, когда им придется нести Солнце Чертога сквозь чащу и искать себе новое обиталище подальше от заново воздвигнувшихся ворогов Волохов.
И те, кто не мог прогнать от себя эту думу, чувствовали теперь большую тяжесть в сердце, чем когда рать рода выступала в поход. Ибо долго жили они в Порубежье, и сделавшаяся знакомой жизнь обрела прежде неведомую сладость неведомое же пугало. Чернава стала теперь Богом для них как и для предков в древние времена. Поклонялись Готы и лугу, который питал любимых ими коней, взращивал говяд и овец, охраняемых от волка лесного. Почитали они добрые наделы, ставшие плодородными благодаря трудам их собственных рук и рук отцов, и вступали с ними в брак в пору сева и уборки урожая, так что рожденное землей отчасти было сродни Вольфингам, и счастье и мощь былых весен и лет текли в жилах детей Вольфингов. И уж воистину благодетельным Богом был для них Кров Рода, построенный отцами чертог, тщательно оберегаемый от огня, молнии, ветра, снега и течения дней, пожирающих труды человеческие, и лет, засыпающих плод их пылью. Можно было вспомнить о том, что сие здание, оставаясь на своем месте, видело приход и уход многих поколений, что часто приветствовало оно новорожденного и прощалось со старцем. Много тайн прошлого помнил этот кров, много было ему известно позабытых нынешним поколением повестей, которые, впрочем, может быть, откроются людям будущего; ведь и тем, кто жил в ту старинную пору, кров рассказывал о том и об этом, напоминал о забытых отцами событиях, храня в себе память поколений, сберегая самую жизнь Вольфингов и надежды их на грядущие дни.
Словом, эти бедные люди думали о Богах, которым поклонялись, вспоминали о любимых своих, и посему с тяжелым сердцем размышляли о том, что дикая чаща готова поглотить все это, отобрать у них и Богов, и друзей, и все счастье жизни, даруя взамен голод, жажду и усталость о том, что детям их придется заново возобновлять род, строить новое обиталище, давать новым урочищам привычные имена и поклоняться новым Богам в древних обрядах.
Вот такие тревоги одолевали Вольфингов, оставшихся дома; впрочем, предание умалчивает о том, все ли они переживали подобные чувства или только старики, доживавшие свои последние годы среди родных и близких. Наконец все начали возвращаться назад в свои жилища, тонкий ручеек людей уже тек по полям, когда услыхали они приближающиеся громкие звуки: гудение рогов, мык животных и крики людей. Поглядев, Волчичи обнаружили новую рать, шествовавшую в ярких одеждах вдоль темного тока, и не устрашились, ибо знали, что это другой отряд людей Марки направляется к месту сбора племени. Наконец открылось знамя и стало ясно, что это Биминги-Деревяне идут к поляне Тинга. Но когда пришлецы увидели народ на лугах, многие из молодых пришпорили коней и поскакали мимо женщин и стариков, чтобы присоединиться к Вольфингам.
Оба рода считали себя состоящими в близком родстве, их связывала добрая приязнь. И теперь Волчичи-домоседы все ждали, пока мимо пройдет войско Бимингов со своим знаменем. Наряд Деревян был схож с Волчьим, однако казался повеселее, ибо Вольфинги чернили оружие и доспех, чтобы стать похожими на серого волка. Биминги же свое оружие полировали и одевались в зеленые, расшитые цветами одежды. Знаком их было дерево в зеленой листве, и повозку с их знаменем влекли белые быки.
Когда рать приблизилась, Вольфинги и мимоидущие приветствовали друг друга и обменивались новостями, однако невзирая на все разговоры знамя непреклонно продвигалось вперед; и недолго провожатые следовали за ним, ибо далек был путь к полю Тинга Верхней Марки. Так ушли ратники вдоль берега Чернавы, а толпа домоседов медленно растеклась, направляясь к наделам или к своему жилищу, где каждый занялся своим дело или игра попали в его руки.
Глава V
Слово о Холсан
Когда воины и все прочие отправились вниз на луг, Холсан осталась на Холме Говорения и стояла там, покуда воинство не прошествовало мимо путем своим сразу и ясным и мрачным и прекрасным; после же она как будто решилась вернуться к Великому Крову, однако тут показалось ей, будто нечто удерживает ее на месте, будто желание двигаться оставило ее, и она не в силах даже сдвинуть с места ноги. И она осталась на Холме а погасшая свеча выпала из руки ее, и опустилась на траву с лицом человека, погрузившегося в глубокие раздумья. И казалось ей, что тысяча мыслей приходит в ее голову одновременно, только не было среди них наибольшей, и видения событий, бывших прежде и ныне, мешалась с теми, которым еще предстояло свершиться не останавливаясь и не позволяя углубиться в какое-нибудь из них. Так сидела Холсан на Холме Говорения, задремав среди белого дня, и сны ее были не яснее ночных.
Но пока она сидела, приблизилась к ней женщина из кметей, с вида дряхлая и неизвестная ей ни среди родичей, ни среди трэлов, с такими словами:
Тут ответила дева:
Тут кметиня глянула на нее темными глазами, молодо блестевшими на загорелом морщинистом лице, а потом опустилась на землю возле Холсан и заговорила:
Не краснея и не бледнея, дева поглядела в глаза кметини ровным спокойным взором и ответила:
Тут глаза старухи озарила улыбка и она молвила:
Но Холсан ответила ей по-прежнему ровным голосом:
Молвила тогда кметиня:
Ответила ей Холсан:
Ответила кметиня с лицом благостным и добрым:
Продолжила Холсан:
Так, приметила кметиня, эта женщина была до тебя Солнцем Чертога. А что ты помнишь потом?
И сказала девица:
Тут улыбнулась кметиня и так сказала:
Действительно, у тебя не отец, а отчим, но он любит тебя.
Истинно так, согласилась Холсан. Мудра ты. Скажи, не пришла ли ты затем, чтобы объявить мне, кто мои мать и отец, и к какому племени я принадлежу?
Старуха ответила:
Разве и ты не мудра? Разве не ведомо грядущее Солнцу Чертога Вольфингов?
Ведомо, сказала девица, и все же ни во сне, ни наяву не видала я другого отца, кроме приемного; но знаю, что матерь мою мне еще суждено встретить во плоти.
И хорошо это, молвила кметиня, еще более умягчившись лицом. А теперь поведай мне о том, как жила ты в Чертоге Вольфингов, каково тебе было там?
Сказала тогда Холсан:
Тогда проговорила кметиня:
Сказала тогда Холсан:
Тут поднялась она на ноги, обратила лицо свое к Великому Чертогу и долго глядела на него, не обращая внимания на старуху, которая внимала неведомым ей словам и прислушивалась и приглядывалась самым внимательным образом. Потом Холсан совершенно умолкла, только веки ее прикрыли глаза, стиснулись руки, а ноги попирали ромашки. Грудь ее вздымалась от горьких вздохов, огромные слезы выкатывались на щеки, скатываясь на одежду и ноги, и летнюю пестрящую цветами траву; наконец уста ее отверзлись, и она заговорила голосом, удивительно не похожим на тот, которым говорила прежде:
Зачем вы оставили, Вольфинги, предков своих очаг, Чертог ныне полон печали, и вас поджидает мрак Вернитесь, вернитесь, внемлите, да не замедлят ваш путь Щитами принятые стрелы, что пущены были в грудь.
Тут опять умолкла она, и слезы течь перестали; но когда открылись очи Холсан, голос ее возвысился вновь:
Тут всхлипывания и рыдания снова заставили ее остановиться, но спустя некоторое время, успокоившись, Холсан показала правой рукой на чертог:
Тут она вновь умолкла, прикрыла глаза, и тихие слезы полились из них; а потом опустилась в рыданьях на траву. Понемногу буря горя улеглась, и голова девушки запрокинулась назад, как если бы она спокойно заснула. Тут кметиня нагнулась к ней и поцеловала, и обняла; даже сквозь сон ощутила Холсан это чудо: ведь целовала ее женщина совсем не старая и не морщинистая, но приятная для взгляда, с густыми, цвета спелого ячменя волосами, и в сверкающей одежде, каких еще не ткали на земле.
И в самом деле, это Вудсан, Солнце Лесное, явилась в облике старухи, чтобы узнать у Холсан о грядущем, ибо не было оно ей известно, хотя и происходила она из племени Богов и предков Готов. Услыхав слова дочери, увидела она, что слишком хорошо понимает их суть, и печаль вкупе с любовью больно ужалили ее сердце.
Итак, наконец поднялась она и повернулась к Великому Крову; густая, темная и прохладная тень его вырисовывалась на бледном летнем небе, а над раскаленной солнцем крышей трепетал воздух. Темными были окна, крепкими и суровыми казались столбы внутри чертога. И тут она громко сказала себе:
Что, если утрата будет возмещена веселой и доблестной жизнью, и народ забудет прошлую скорбь; но разве не отдам я свою жизнь, которая принадлежит Тиодольфу? Нет, пусть он получит все мое блаженство. Разве не может случиться, что он погибнет в веселом бою, а я умру от тоски?
И она медленно спустилась с Холма Говорения. Те же, кто видел ее, видали только нищую бродяжку. Так отправилась Вудсан своим путем, и пусть лес укроет ее.
Однако чуть погодя Холсан пробудилась и села со вздохом; только теперь она не помнила ни огоньков на крыше чертога, ни подобных полотнищам алой ткани пламенных языков, не помнила и того, что недавно говорила о грядущем. Все забыла она кроме разговора с кметиней, и той прекрасной женщины, которая наклонилась к ней, поцеловала и обняла. И знала Холсан то была ее матерь, а еще помнила, что плакала, и посему понимала, что говорила мудрые речи. Словом, вышло с ней так, что забыла она свое предсказание как нечто сказанное во сне.
Спустившись с Холма Говорения, направилась она к Женской Двери в чертог, и на пути этом встречала женщин, стариков и молодежь, без особой радости возвращавшихся с поля; и многие посматривали на нее так, как если бы хотели о чем-то спросить, но боялись. Однако, оказавшись между ними, Холсан обнаружила, что печаль ее миновала, и ласково поглядывая то на того то на другою, отправилась на женскую половину и там занялась тем, что попало под руки.
Глава VI
О разговоре, что случился по пути на Фольктинг
Человек, весь день простоявший на Холме Говорения у веси Вольфингов то и дело мог бы заметить на обоих берегах Чернавы новые и новые рати; однако последние люди из Нидермарки, Нижней Окраины поспешали изо всех сил, чтобы не опоздать к началу Схода. Это шли Лаксинги, знамя которых украшал лосось, и было их пока еще маловато числом, ибо недавно лишь сделались они родом среди жителей Порубежья. Возок со знаменем везли у них кони пятнистые и крепкие; ну а воинство было невелико потому, что немного ехало среди них трэлов, и все они и свободные люди, и обязанные сидели на конских спинах и спешили вместе со знаменным возком вперед, а немногочисленные телеги с припасом, как могли, следовали за ними.
Далее сказывается, что воители Вольфинги и Биминги скоро нагнали Илкингов, торопившихся как бы не слишком. Род этот был из великих, самый многочисленный во всей Средней Марке, и к тому же родственный Вольфингам. Старцы Илкингов еще помнили, как деды их и предки рассказывали о том, что некогда род их образовался из части, отошедшей от Дома Вольфингов и оставившей Марку еще во времена, когда ее только заселяли. Когда же наконец вернулись они в Порубежье, то поселились возле остатков племени Тирингов, некогда бывшего весьма могучим, но к той поре почти вымершим от великого мора, поразившего сей род. И тогда оба дома вернувшиеся скитальцы и те, кого пощадил гнев Богов, соединились в единственный, умножавшийся и процветавший, заключавший браки с Вольфингами и сделавшийся великим. Пышным и славным был теперь наряд людей, выступавших под Знаменем Илкингов; повозку с ним увлекали ручные лоси, в течение многих поколений приучавшиеся к этому делу, более гладкие и упитанные, чем их лесные братья, однако не столь сильные.
Так все три рода отчасти перемешались в пути. Вольфинги были среди них самыми рослыми и статными; ну, а темноволосого люда меньше было среди Бимингов, а между Илкингов больше; последние, похоже, успели влить в свои жилы изрядную долю чужой крови в своих скитаниях. Спутники переговаривались и приветствовали друг друга, как заведено среди товарищей по оружию накануне битвы; и речь шла, как нетрудно понять, о новом походе и о том, чем он закончится. И вот что сказал воитель Илкинг ехавшему рядом с ним Вольфингу:
Скажи, о Вольфкеттль, видела ли Холсан исход битвы?
Нет, ответил тот, она зажгла прощальную свечу, сказала, что мы вернемся, и заговорила об этом дне, но так как могли бы сказать и мы сами, не зная, что предстоит нам. Мы выставили большую и доблестную рать, но эти Волохи не уступят нам в отваге, и к тому же будут статью повыше, чем народ Гуннов, а уж порядок знают как никто на свете. Так что если мы победим, то вернемся домой; если нас разобьют, то все равно уцелевшие будут отступать до самой Марки, а они будут преследовать нас по пятам, ибо бока наши прикроет лес.
Истинно так, сказал Вольфинг, а о силе этих людей и их обычаях можно кое-что узнать из песен, которые еще поют в Доме Вольфингов, да и во всей Марке. Ведь это и есть тот самый народ, о котором повествуют многие из них, а особенно те из них, что зовутся Сказанием о Южных Волохах. Рассказывают они, как некогда дружили мы с волошским племенем, близким к нам по обычаям, ибо мы, Илкинги, были тогда слабы. И посему выступили в поход вместе с этими самыми Кимврами и пришли к жителям городов Иногда побеждали, иногда бывали побеждены, однако же наконец претерпели поражение в великой битве, ужасном побоище, когда алая кровь омывала колеса повозок, а горожане лишались чувств, поработав мечами словно люди, косящие сухую и тяжелую траву жарким летним полуднем После же, стоя на усыпанном трупами поле брани, никак не могли понять, где они в своем мире или в пекле, столь жестокой вышла та битва.