Вторая его лекция была посвящена применению публичных наказаний в колонии Массачусетс-Бэй, и Хэнкок связал ее с нашей одержимостью карательным уголовным правосудием. Не так давно Никсон объявил войну наркотикам, и Хэнкок спокойно заметил, что вся эта «война» будет заключаться в том, чтобы заполнить тюрьмы бедняками. Ближе к концу урока руку поднял Боб ОСалливан и спросил, есть ли связь между карательным характером пуританства и сходным акцентом на вину и наказание у католиков. Хэнкок ответил, что этот вопрос очень актуален, и перешел к краткому обзору янсенизма самого мрачного движения в римско-католической церкви и того, как он повлиял на строгий, пронизанный чувством вины католицизм, практикуемый в Ирландии.
И в Южном Бостоне, добавил Боб ОСалливан, рассмешив всех, включая профессора Хэнкока.
Когда мы выходили из аудитории, я подошла к Бобу:
Мой отец родом из Бруклина. Он однажды сказал, что «Христианские братья» выбили из него всю религиозность. Но сегодня я убедилась, что его янсенистское воспитание все еще дает себя знать.
Моего отца тоже замордовали «Христианские братья». Немудрено, что он сбежал в пожарные.
А мой бывший морпех, и он так и не может забыть Окинаву и своего супердисциплинированного отца, капитана ВМФ.
Похоже, мы одного поля ягодки
Нет, если только, чисто случайно, у тебя мать не еврейка. Я хмыкнула.
Боб ОСалливан ехидно улыбнулся в ответ:
Один-ноль, этот раунд ты выиграла.
Не знала, что у нас спарринг.
Поберегу кулаки для кого-нибудь типа Полли Стернс.
Разве она не женский идеал для членов твоего студенческого братства?
Для них да, поэтому, кроме футбола и других видов спорта, да еще того, кто самая классная цыпочка в кампусе, говорить с ними не о чем.
И все же ты входишь в Бету.
Приспосабливаюсь по типажу. Ты вроде с первого курса?
А ты?
Я на третьем. Может, тебе понравилось бы иногда вместе готовиться к лекциям?
Мне понравилось, как Боб это сформулировал. Определенно, это был подкат, но облеченный в слова очень неплохо. Я внимательно посмотрела на Боба. Длинные волосы, едва намечавшаяся бородка, синяя рабочая рубашка навыпуск и синие джинсы. Вовсе не толстяк, но крупный, внушительный. Темные очки в толстой оправе тоже мне понравились, они неплохо на нем смотрелись, придавая парню ироничный вид. Понравилось и то, что он на два курса старше меня, а значит, хорошо разбирается в студенческой жизни. Но при этом Боб все-таки оставался футболистом, и для меня это было как-то странно. Потому что, если говорить о флирте, уж кто-кто, а мускулистый спортсмен-ирландец из Саути, который тратит массу времени на общение с придурками, пришел бы мне в голову в последнюю очередь. И именно это в колледже было самым странным: приходилось на ходу пересматривать сложившиеся стереотипы о людях.
Разумеется, можем позаниматься вместе, ответила я, попытавшись изобразить крутую дамочку вроде тех, что мелькали в детективных фильмах 1940-х.
Здо́рово, обрадовался Боб и с кривой усмешечкой добавил: На связи!
Окей, кивнула я.
Не успел ОСалливан отчалить, как сзади раздался голос:
У вас определенно появился поклонник.
Господи, Хэнкок! Я так и подпрыгнула на месте, ожидая, что сейчас буду высмеяна за интерес к спортсмену. Но увидела в глазах преподавателя лишь добродушное веселье.
Не уверена, что это так, профессор, отозвалась я.
А я уверен. Одна из многих замечательных черт мистера ОСалливана то, что внутренний мир у него весьма богатый. Несмотря на то что большую часть времени он прикидывается простаком, который умеет только бегать с мячом. И Хэнкок передал мне сочинение, которое я сдала на прошлой неделе: Отличное эссе. В самом деле, весьма впечатляюще. Вы не думали о том, чтобы специализироваться по истории?
Были такие мысли
Честно говоря, до сих пор я пребывала в полной уверенности, что меня ждет погружение в мир литературы. Но, говорю же, мои взгляды на мир постоянно менялись.
Тогда нам надо это обсудить, предложил профессор. Я стараюсь не упускать таланты.
Этим комментарием он сразил меня наповал.
Спасибо, профессор.
Завтра я на кафедре с двух до четырех часов. Вам это удобно?
Конечно.
Вот и хорошо.
И, перехватив портфель в другую руку, Хэнкок зашагал прочь.
Из корпуса я вышла, чувствуя, что голова идет кругом. День явно задался. Решив, что мне необходимо отметить это чашечкой кофе, я направилась в студенческий клуб кофе там был не такой скверный, как в других буфетах кампуса. Сама того не замечая, я шла, широко улыбаясь и помахивая сумкой. Неужели во мне разглядели что-то интересное и даже, возможно, оригинальное? Это просто не умещалось у меня в голове.
Подойдя к студенческим почтовым ящикам, я повернула ключик и вынула конверт. Внутри оказалась довольно аляповатая открытка из чилийского Вальпараисо. На ней были изображены рыбаки и девушки в костюмах крестьянок. Цвета были пронзительные, и все это напоминало раскрашенную афишу Кармен Миранды. Я перевернула открытку.
Сестра, я в Чили. Делаю папину грязную работу и поражаюсь, как я в это вляпался. Никому эту открытку не показывай, ничего не говори маме и уж точно не проболтайся Питеру, но то, что здесь творится скажем так: я чувствую себя грязным.
Я убрала открытку.
Папину грязную работу?
Глава шестая
Та открытка от Адама продолжала меня мучить. Тем более что я сразу же брату ответила (получила, прочитала напиши подробнее), но от него пока не пришло больше ни слова.
Через месяц после начала семестра на родительские выходные приехали папа с мамой, мы с ними провели вдвоем час, пока мама покупала мне новые простыни и полотенца (те, которые я приобрела сама, она назвала «ужасными, противными и дешевыми»).
Как только она отбыла на нашем семейном автомобиле, я начала расспрашивать отца:
Как дела у Адама в Сантьяго?
Все хорошо, справляется. Я не так часто его вижу. Он по большей части трудится в Икике. Это там, где рудник, так что наш Адам в центре событий. Занимается важным делом.
А что именно он делает?
Финансы, ты все равно не разберешься.
А ты попробуй, вдруг пойму?
С каких это пор ты заинтересовалась международным финансированием горнодобывающей промышленности?
Мне интересно, чем занимается Адам.
Вот пусть Адам тебе и рассказывает.
Но он далеко, в пустыне, до него пять тысяч миль. Да и писать Адам не мастак.
На Рождество он приедет домой. Тогда все тебе и расскажет.
А почему ты не можешь сказать сейчас? Может, он делает для тебя какую-то грязную работу?
Грязную работу? переспросил папа презрительно, с мрачной усмешкой. Ты ж ничего не знаешь о том, что мы там делаем, на юге.
Но это грязный бизнес?
Папа закурил.
Любой бизнес грязь, бросил он наконец и посмотрел так, что я поняла без слов, что он хочет сказать: и больше ты от меня об этом ни слова не услышишь.
Позже в тот же день мы остались наедине с мамой, и я поинтересовалась уже у нее, все ли в порядке у Адама. Она стрельнула в меня взглядом:
Тебе известно что-то, чего не знаю я?
Просто интересно, как там у него дела.
Мой сын звонит мне раз в десять дней и каждый раз говорит, что все у него прекрасно. А вот ты от меня что-то скрываешь.
Мам
Не мамкай. Скажи мне правду.
Очередная проблема с моей матерью заключалась в том, что от нее невозможно было что-то скрыть что-то заподозрив, она превращалась в агента ФБР и не отступалась до тех пор, пока не вытянет из тебя всю информацию. Потому я так мало с ней и откровенничала даже малейший намек на то, что я что-то знаю, вот как сейчас, выливался в допрос третьей степени.
Если ты не скажешь мне, что знаешь про Адама, я пожалуюсь твоему отцу.
А если нажалуешься, вы снова поцапаетесь и еще больше попортите крови себе и нам всем. Но если ты так хочешь, мама, давай. А то уик-энд что-то очень уж мирно проходит. За весь день ни одной ссоры прямо-таки рекорд для нашей семьи.
Может, ради разнообразия, но мама меня послушала. Однако на следующее утро, когда родители уезжали, она обняла меня и прошипела на ухо:
Я этого так не оставлю, разберусь во всем.
Больше мама со мной об этом никогда не заговаривала. Адам так и не ответил на мою открытку. В воскресенье вечером я каждую неделю созванивалась с родителями мама не проронила ни слова на эту тему, хотя на этот раз я в лоб спросила ее, чем занимается мой брат в Чили. Она ушла от ответа, начав спрашивать, почему мы поссорились с Питером ей-де кажется, что мы не разговариваем. От этого вопроса увильнула уже я, уверив, что у нас все хорошо и мы снова общаемся. Я поняла тогда, что с нашей семейкой надо держать ухо востро, а уклонение от правды необходимо просто для того, чтобы выжить. На самом деле Питер написал мне письмо, в котором просил прощения. Он говорил, что жалеет о том, что случилось, и очень по мне скучает. Это меня порадовало. Я отправила ему открытку с иллюстрацией к «Алой букве» Готорна. Текст был простой: со временем у меня это пройдет, но дай мне это время. Так что, строго говоря, я сказала правду: мы действительно общались.
Тем же вечером, лежа рядом с Бобом, я рассказала ему о том, как мы с Питером приезжали в Боудин. Когда стало ясно, что я не разговариваю с Питером из-за того, что он переспал с Шелли, Боб высказал свое суждение:
Если хочешь, вот мои два цента на эту тему: твой брат действовал как типичный мужик. С ним заигрывала симпатичная девушка. Он не стал отказываться. Да, не слишком приятно, что этой девушкой оказалась та, которая познакомила тебя с колледжем, но она же пригласила его к себе на хату. Он и пошел. Сучка не захочет кобелек не вскочит.
Это грубо.
Гм это во мне говорят мои неандертальские корни. Тебе пора перестать злиться на брата.
Не знаю, пройдет ли эта злость когда-нибудь.
Мы можем над этим поработать вместе, сказал Боб, пробежав пальцами по моей голой спине, потом наклонился и поцеловал меня в шею, что всегда меня возбуждало.
В один миг я оказалась сверху, поражаясь той легкости, с которой двигались вместе наши тела, как синхронно нарастала в нас страсть. Боб оказался пылким и изобретательным любовником. В первую нашу ночь он сделал нечто, выходившее за рамки книжных инструкций Арнольда: он довел меня до исступления.
То, что теперь мы были вместе с Бобом, не обошлось без осложнений. С самого начала наших отношений я ясно дала понять, что ни под каким видом не собираюсь участвовать в попойках, которые спортсмены устраивали в братстве Бета-Тета-Пи. Мы встречались в моей комнате, так как моя соседка по комнате, к счастью, почти все ночи проводила в общежитии своего парня. О нашей связи мы помалкивали. Это было наше общее решение. Я не хотела афишировать, с кем сплю. Боб со своей стороны понимал, что «на него выльют хренову тучу дерьма, если дружки по братству узнают, что он встречается с башковитой». Но как-то Диджей мы по устоявшейся традиции обсуждали с ним достоинства коротких рассказов за бутылкой красного вина в «Сердитом тетереве» намекнул, что все знает обо мне и «футболисте».
Не понимаю, о чем ты говоришь.
Я попыталась скрыть смущение, но мне это плохо удалось. На губах парня заиграла улыбочка, и эта улыбочка мне не понравилась.
Конечно же не понимаешь, отозвался Диджей. Потому что, могу поспорить, вы с этим пеньком все старательно скрываете.
Он не пенек, вспыхнула я, неожиданно разозлившись.
Поздравляю, ты выдала себя с головой, фыркнул Диджей.
Когда я пересказала этот разговор Бобу, убежденная в том, что если знает Диджей, то скоро узнают все, он ничуть не озаботился:
В Бета-братстве никто ничего не знает, потому что иначе, уж поверь, заклевали бы без жалости. И не переживай ты так. Мой папаша говорит, что за гонором легко скрыть неуверенность. Поэтому выше нос, и плевать тебе на всех спортсменов и чирлидерш в мире. Да и на интеллектуалов, которые считают, что ты обязана дружить только с ними. Все они существуют только для того, чтобы напоминать тебе: ты лучше большинства людей в этом мире, потому что не боишься быть непохожей и умной.
Слушая Боба, я сама не заметила, как обняла его. А когда он закончил, долго страстно целовала, прежде чем заговорить:
Ты, может, первый человек, который меня всерьез зацепил, и я чувствую, что влюбляюсь. Влюбляюсь без памяти. И от этого мне легко, и я чувствую себя счастливой это приятный сюрприз, потому что до сих пор мне совсем не часто приходилось быть счастливой. Но одновременно все это меня очень тревожит.
Потому что
Потому что я боюсь всерьез влюбиться в тебя, и потому что мы такие разные внешне пусть даже вместе мы нереально круты, и потому что мне нравится заниматься с тобой любовью, и потому что от всего этого вместе мне очень-очень страшно, потому что
Боб наклонился и взял мое лицо в руки:
Эй, и я в тебя влюблен. И считаю, что это очень клево. Так не пора ли нам завязать со всей этой конспирацией и вместе появиться в колледже?
Я была ошеломлена. А еще мне понравилось то, что Боб не боялся быть со мной откровенным позже в ту ночь он рассказал, что всегда считал себя «пентюхом из Саути», что его мать Айрин всегда на взводе и периодически впадает в тяжелое состояние, может целый день пролежать в постели, не есть и не пить тогда, в 1972 году, никто еще не называл это депрессией, словом, что она уже много лет не в себе.
Зато с отцом мне повезло, рассказывал Боб, хотя он, конечно, сильно огорчился, что я не получил полную футбольную стипендию в Бостонском колледже, где заправляют иезуиты. Их команда подпитывает игроками из НФЛ. В Бостонском колледже звездой стать легко, к двадцати двум годам можно сделаться профессионалом. Одного папа не знал что я не хочу становиться профи. Боудин я выбрал не только из-за полной стипендии, а еще и потому, что уровень образования здесь высокий. Папаша пока не знает, но я через год собираюсь поступать в аспирантуру. Хочу писать диссер по английской литературе. Хочу быть профессором, преподом.
Так это же здорово!
Он будет мной гордиться, если я продолжу хорошо учиться и получу полную стипендию в Лиге плюща. Но не преминет позудеть на тему о том, что я всю жизнь буду жить на нищенское жалованье и что с моими оценками в Боудине, да притом еще и спортсмену, разумнее идти на юридический. Есть такое устоявшееся мнение, что мы все должны стать юристами в Америке это лучшая гарантия благополучной жизни. Но стоит только представить, как через восемь лет я рву себе задницу, чтобы сдать экзамен на адвоката в Массачусетсе, так я сразу думаю: меньше всего в жизни я хотел бы такой жизни.
Тогда не поддавайся. Становись профессором. На чем бы ты специализировался?
Моя мечта учиться у Гарольда Блума[36] в Йельском университете хоть и понимаю, что в итоге не избежать мне стать докой по части Чарльза Диккенса и викторианскому роману. Если так и будет, папа будет не так сильно разочарован.
После того вечера мы с Бобом отважились показаться в колледже вместе. В небольшом местечке вроде Боудина слухи распространяются со скоростью света. Хотя на публике мы держались пока довольно сдержанно, но таиться перестали. И народ начал это замечать. Как-то на собрании в редакции Сэм осведомился, не собираюсь ли я первая из членов редколлегии «Пера» попробовать свои силы еще и в чирлидинге? Сказано это было шутливо и с мягкой улыбкой, отчасти смягчившей резкость комментария, не говоря уже о подтексте Сэм явно огорчился за Диджея, из-под носа у которого меня «увели» (кстати, всю жизнь терпеть не могла это выражение).
Когда мы с Бобом зашли в аудиторию на лекцию профессора Хэнкока, Полли Стернс, закатив глаза, шепнула: