От выстрелов на платяном шкафчике загорелась матерчатая подвеска. Казалось, огонь вот-вот перекинется на весь дом, однако мой спаситель не растерялся: схватил ведро с водой и залил пламя. Стрелявшие же (а было их, видимо, не меньше двух) убежали, и наступила гробовая тишина. Вот почему после кражи в правлении мне стало ещё страшнее, и я решила уйти в подполье.
«Эх, бабка, не уж то сельские бандюги позарились на твою кубышку?» Так рассуждал главный сыщик, думая как подступиться к поискам муниных обидчиков, пока не ошарашили его ещё одной новостью. Прозвучала она из уст всё того же подгоренского начальника Николая Суконцева, которому её передали по возвращению из Юдино в отдел. А рассказали ему буквально следующее.
Поздно ночью в доме председателя райпотребсоюза, в прошлом руководителя колхоза «Победа», раздался анонимный звонок. Звонили из Юдино и вкрадчивым женским голосом произнесли: «Ты слыхал, небось у нас тут кассу украли»
«Да, говорит он, слышал». «Так слушай дальше, доносится из телефона. Тут у нас разговор идёт, что кассу ту спрятали в огороде Ивана Сероштана» Председатель попытался, было, узнать, кто звонит, но в трубке уже пошли прерывистые гудки.
Колесниченко казалось, что гудки пошли и в его голове настолько он был огорошен этим известием. Но надо было принимать решение, и он решил ехать к председателю. И вот, переговорив с ним, Александр Андреевич собирает людей и отправляется на поиски названного огорода.
Любопытный помощник
Пустая усадьба Сероштана не манила к себе даже вечно кочующих ворон. Старичок давно умер, и его совершенно бесхозный огородик никому был не нужен, и поэтому найти его не составило особого труда.
Почти неподвижные ржавые петли двери старого сараюшки еле поддались рукам новых посетителей. И сразу стало понятно: надежда на то, что тут могли спрятать деньги, вряд ли сбудется.
Другое дело сам участок. Но и на нём, тщательно прощупав его по всему периметру, не удалось найти ничего, что говорило бы о краже из колхозного правления. А, стало быть, требовалась дополнительная или совсем свежая информация.
К счастью, долго ходить за ней сыщикам не пришлось. Ведь вскоре у них появился один активный помощник, о полезном для дела любопытстве которого им поведали селяне.
Это был шустрый парнишка по имени Паша. Он стал ежедневно рассказывать оперативникам о последних сельских новостях. И вот, как-то раз Паша пришёл в правление с особым таинственным блеском в глазах.
Это было в день обследования огорода Сероштана, в семь часов вечера. Происходил очередной ежедневный «разбор полётов», и шли к завершению и так очень насыщенные событиями оперативные сутки.
Зайдя на порог кабинета колхозного правления, Паша, пришедший со своим отцом, вызвал в коридор Колесниченко, и говорит ему: «Знакомьтесь, это мой батька. Мы с ним пришли, чтобы посоветоваться».
Как говорится, в ногах правды нет, и Александр Андреевич пригласил гостей пройти в отдельные апартаменты парторга, где их усадил и, с интересом посмотрев им в глаза, сказал: «Я весь внимание».
Отец и сын переглянулись между собой, и Паша, наклонившись в сторону начальника, который сел прямо напротив него, тихо и с нескрываемым волнением заговорил:
Понимаете, у нас есть родственница, моя тётка Мария Николаевна. Она мне крестная и поэтому во всём доверяет. Так вот, сегодня тётка мне рассказала, что в ту ночь, когда была совершена кража, она не спала. У неё разболелся палец, и она от этой боли всю ночь проходила по комнате. И вот, после того, как часы пробили полночь, Мария Николаевна услышала тарахтенье проезжающей мимо машины и, посмотрев в окно, увидела при свете уличного фонаря колхозный молоковоз. Машина остановилась, но мотор её продолжал работать. Постояв так минут пять, она поехала в обратную сторону по той же улице
И правда, в рассказе Паши чувствовалась изюминка, ведь Мария Николаевна жила всего в трехстах метрах от колхозной конторы, да и водители молоковоза оказались известны. Поэтому за детальную проработку этих показаний просто нельзя было не уцепиться.
Как ещё раньше знали сыщики, на молоковозе работали два сменных шофёра, обычные сельские мужики, каким едва перевалило за тридцатник, одного из них звали Михаил, а другого Иван. Знали о том, что они приворовывали, торгуя дармовым обратом. Что, привозя молоко на приёмный пункт в Сагуны, каждый день забирали по 34 фляги этого обрата, и его по три рубля за флягу загоняли селянам для откормки поросят. Информация же на этих людей поступила в процессе проверок всех колхозных машин, с водителями которых беседовали просто так, на всякий случай, может быть, кто-то что-то видел.
Для начала розыскники капитально поработали с Мишей, потому как в день кражи была именно его смена. Но, судя по словам этого Миши, оказывалось, что в одиннадцать вечера он уже вернулся из Сагунов и поставил молоковоз. Стояла машина, как обычно, под навесом, на ферме. А за сторожей дежурили в ту ночь два скотника. И как часто водится, были они тогда поддатые: один спал в совершенном отрубе, а второй, вроде бодрствовал, но ничего не помнил. В общем, дело выглядело весьма запутанным. Поэтому, посоветовавшись с коллегой Заритовским и следователем, дабы не подставлять Марию Николаевну, которая всего боялась не меньше своей набожной тёзки, Колесниченко решил больше никому о молоковозе не рассказывать
Доказать кражу обрата каждому из двух шофёров было элементарно. Пара негласных проверок и дело сделано. Ловить же на крупном часто значительно труднее. Но попытка не пытка, и поэтому испробовали вторично потеребить скотника.
Вызвали его вечером в контору, в узком кругу поговорили с ним, намекнув: «Ты, мол, не всё, брат сказал». И, представьте себе, уломали. Долго он молчал, мялся, но, наконец, вымолвил: «Да, машина уезжала, да около двенадцати ночи. Кто брал я не видел. Слышу насвистывает кто-то, ну свой человек значит. По свисту, кажись, похоже было на Шефа».
«Кто такой Шеф?» спрашивают у него тогда. «Как кто! Иван Колесников, отвечает скотник. Просто кличка у него такая».
«Ага, всё понятно», прикидывает про себя Александр Андреевич, и, отпустив скотника после часовой с ним беседы, уже в девять вечера решает: немедленно брать Ивана «тепленьким» дома и сразу делать у него обыск.