Лю Чжэньюнь
Один день что три осени
COPYRIGHT © Changjiang New Century Culture and Media Ltd. Beijing, China, 2021
The Russian translation edition is published in Russia by arrangement with Hyperion Publishing House.
© Издательский Дом «Гиперион», 2022
Предисловие
Картины Шестого дядюшки
Закончив этот роман и оглянувшись на написанное, мне захотелось рассказать ради чего я все это затеял.
А все ради Шестого дядюшки, ради картин Шестого дядюшки.
Когда-то Шестой дядюшка играл на трехструнке в яньцзиньской[1] труппе, исполнявшей хэнаньскую оперу. Поскольку родился он по счету шестым, то в молодости его называли Шестерочкой или Шестым братцем. Когда же он вступил в солидный возраст, младшее поколение стало величать его Шестым дядюшкой. В тот год, когда мне исполнилось восемь, яньцзиньская труппа объявила набор учащихся, и я тоже решил попытать счастья. Едва я вышел на сцену и пропел пару фраз, как руководитель труппы прогнал меня вон. «Самородок тут нашелся, верещит, точно резаная курица, таким жутким голосом и нарочно-то не запоешь», раздалось вослед. Моя матушка в то время торговала соевым соусом на улице Дунцзе. Зайдя за соусом, Шестой дядюшка стал оправдываться: «Сестрица Лю, когда твой сынок вышел на сцену, я из кожи вон лез, мелодию в самый низ вывел». На что матушка ответила, мол, грязью стену не подопрешь. Шестой дядюшка, помимо того, что играл на трехструнке, также рисовал декорации.
Позже, когда в каждом доме появился телевизор, народ перестал ходить на спектакли, труппа тогда распалась, и Шестой дядюшка устроился на местный механический завод литейщиком; позже, когда завод обанкротился, он устроился на хлопкопрядильную фабрику механиком. В свободное от работы время Шестой дядюшка к инструменту уже больше не прикасался, зато вспомнив ремесло изготовления декораций, он стал рисовать дома. Перед Праздником весны[2] он писал новогодние пожелания на парных полосках красной бумаги и относил их на ярмарку, чтобы немного подзаработать.
Как-то раз на Праздник середины осени я вернулся в Яньцзинь навестить родных и, столкнувшись на улице с Шестым дядюшкой, вспомнил тот случай с моим поступлением в труппу.
Твое счастье, что не поступил, сказал дядюшка, а то бы сейчас вместе остались не у дел.
Мы оба посмеялись. Потом Шестой дядюшка спросил:
Слышал, ты теперь занимаешься писательством?
Да уж, встал по ошибке на гибельный путь, отшутился я, А вы, слышал, сейчас рисуете?
Твоя тетка каждый день ругается, называет меня придурком, откликнулся он, ну, придурок так придурок, а если себя ничем не занимать, так и помереть впору от скуки.
Это точно, у меня то же самое: пишу, просто чтобы развеять скуку, не ахти какой уровень мирового масштаба.
Мы снова посмеялись. Позже я подарил ему несколько своих книжек, а он пригласил меня посмотреть на его художества. Со временем это вошло у нас в привычку: всякий раз, приезжая к родным на Праздник чистого света[3], на Праздник начала лета, на Праздник середины осени или на Праздник весны, я непременно приходил к Шестому дядюшке полюбоваться его картинами. Он время от времени рисовал, а я следом время от времени смотрел. Шестой дядюшка в основном рисовал Яньцзинь, но не тот Яньцзинь, который каждый видел перед собой. К примеру, Яньцзинь не стоит на берегу Хуанхэ, а на картинах дядюшки город изображался прямо у Хуанхэ, чьи волны вздымались до самых небес, а на берегу находилась переправа. Кроме того, Яньцзинь лежит на равнине, никаких гор в его пределах нет, а за Яньцзинем, что рисовал дядюшка, возвышались огромные горы, за которыми также виднелись горы; их вершины круглый год были покрыты снежными шапками. Как-то раз, навестив дядюшку на Праздник начала лета, я приметил одну картину, на ней озаренная лунным светом, загибаясь от смеха, хохотала прекрасная девушка, подле нее росло дерево, словно фонариками усыпанное красной хурмой. Я тут же спросил:
Это кто?
Фея, которая случайно попала в Яньцзинь.
А над чем она смеется?
Зашла в чей-то сон послушать шутку, и она ей понравилась, ответил дядюшка и добавил, а ты думаешь кто научил наших яньцзиньцев шутить?
Еще на одной картине я увидел целое скопище мужских и женских голов, дружно хохочущих во весь рот. А вот на другой картине все было с точностью до наоборот: скопище людских голов демонстрировало серьезные лица с закрытыми глазами. Картину со смеющимися физиономиями я еще как-то мог понять, учитывая страсть яньцзиньцев к шуткам, но при чем тут серьезные лица с закрытыми глазами? Шестой дядюшка мне объяснил:
Их раздавили, и тут же добавил, есть любители пошутить, а есть любители оставаться серьезными, так что последних сгубила их серьезность.
Еще на одной картине была нарисована харчевня, в ней под столом лежал окруженный толпой человек, на заваленном объедками столе стояла тарелка с рыбьей головой, и эта рыбья голова смеялась.
Что с этим несчастным, который на полу? спросил я.
Он ел рыбу, а за соседним столиком кто-то пошутил, он рассмеялся и подавился рыбьей костью, а может, просто от смеха.
Эта картина называлась «В общественных местах шутить запрещается».
Прямо какой-то постмодерн, заметил я Шестому дядюшке.
Тот замахал рукой:
Всех этих словечек я не понимаю, просто рисую как подсказывает сердце.
Так это и есть уровень мастера.
Да я не то хотел сказать, не то, замотал головой Шестой дядюшка.
В тот день тетка стояла рядом с нами. В молодости она тоже выступала в театральной труппе, у нее было амплуа женщины-воина. После роспуска труппы она устроилась на кондитерскую фабрику заворачивать конфеты.
Раз уж тянет рисовать, почему бы не рисовать что-то дельное? встряла она.
Что значит дельное? спросил Шестой дядюшка.
Ну, скажем, что-то благопожелательное типа цветущих пионов[4] или сороки на веточке сливы[5], или феникса, глядящего на солнце[6], или тех же духов-хранителей ворот[7], тогда все это добро, как и новогодние надписи, можно было бы сбывать на ярмарке.
Сделав паузу, она добавила:
Ведь сколько денег уходит на все эти письменные причиндалы, да на краски всякие.
Шестой дядюшка перечить не стал, я тоже воздержался от объяснений. Да и вряд ли тут что-то объяснишь. Как-то раз снова навестив дядюшку на Праздник начала лета, я заметил картину с танцующей над Хуанхэ девой, она словно фея возносилась ввысь, точь-в-точь улетающая на Луну красавица Чанъэ.
Кто это? спросил я.
Тетки в ту минуту рядом не было, и Шестой дядюшка ответил:
Это душа.
Чья?
Понизив голос, дядюшка пояснил:
Раньше она тоже играла в труппе, можно сказать, была моей тихой гаванью в океане мирской суеты. Потом она вышла замуж за другого, а чуть позже повесилась из-за пучка лука. Несколько дней назад я увидел ее во сне, такой же вот танцующей над рекой.
Сделав паузу, он добавил:
Взмывала все выше и выше. Только тетке не говори, тихонько сказал он.
Как-то на Праздник середины осени я увидел на одной из его картин мужчину, который садился на поезд, прямо в его животе была нарисована женщина. Указывая на эту женщину, я поинтересовался, кто это? Шестой дядюшка ответил, что это тоже душа умершей.
А почему она оказалась в животе? спросил я.
Она переместилась туда, чтобы добраться до родственников, живущих в дальних краях.
В другой раз, на Праздник чистого света, я увидел среди картин Шестого дядюшки преисподнюю. Заполнявшим ее грешникам приходилось несладко: кому-то отрезали нос, кому-то выковыривали глаза, кого-то распиливали пополам, кого-то поджаривали на огне, кого-то забрасывали на гору, утыканную ножами. Даже через картину я слышал душераздирающие вопли, однако изображенный на картине Владыка ада смеялся.
Тут такая кровавая сцена, почему он смеется? спросил я.
Ему один из грешников перед смертью анекдот рассказал. И Владыка ада тут же поинтересовался, мол, ты, случаем, не яньцзинец?
Тут уж и я, покачав головой, рассмеялся. А Шестой дядюшка добавил:
Как ни крути, Яньцзинь славится своими шутниками.
На другой картине я заметил женщину, похожую на буддийскую монахиню. Бормоча что-то под нос, она пришпиливала к доске бумажных человечков. Эта картина именовалась «Ни вражды, ни ненависти».
Раз нет ни вражды, ни ненависти, зачем тогда их пришпиливать?
Работа такая, объяснил Шестой дядюшка.
Понял, сказал я, и спина моя покрылась холодным потом.
Шестой дядюшка также рисовал и реальных жителей, к примеру, Большеротого У, что у северных ворот торговал бараньей похлебкой, Лао Чжу, что у западных ворот замачивал в рассоле свиные лытки, слепого Лао Дуна, что на улице Дунцзе предсказывал судьбу, а еще дворника Го Баочэня, что подметал центр города и т. д. Все они выглядели очень правдиво и были выполнены в технике контурного рисунка. Показывая на Большеротого У, Шестой дядюшка прокомментировал:
Во всем Яньцзине только он хорошо готовил баранью похлебку, жаль, что справил сорок лет и помер.
Сделав паузу, он добавил:
Разжирел на своих харчах. Всегда сохранял серьезность, все горести копил в себе, вот они его и раздавили.
Он показал на гадателя Лао Дуна.
А этот Лао Дун всю жизнь нес всякую чушь. Когда зрячий заходит в тупик, без слепца не обойтись.
Помолчав, он добавил:
Тупиковые ситуации только нелепица и решает.
Он показал на Го Баочэня.
Старина Го в этой жизни метет улицы. По словам Лао Дуна, в прошлой жизни он занимал пост премьер-министра и косил людей как коноплю, теперь пришла пора пройтись по себе.
Помолчав, он добавил:
У него мозги что кисель, зато сын уехал учиться в Англию, это называется минус на минус дает плюс.
Еще у Шестого дядюшки было большое полотнище в два квадратных метра, тоже контурный рисунок с изображением всех участников прежней театральной труппы, причем каждый из них имел свое выражение лица. Шестой дядюшка принялся рассказывать кто есть кто:
Это Чэнь Чжанцзе. Когда распустили труппу, его жена выпила ядохимикат и померла, он после этого перебрался в Ухань и устроился кочегаром в паровозном депо. Это Сунь Сяобао, у него было амплуа комика, потом он уехал в Дацин, устроился бурильщиком на Дацинских нефтепромыслах[8].
Потом он показал на малыша лет пяти.
А это сынишка Чэнь Чжанцзе, Минлян. Пока был маленьким, целыми днями крутился за сценой, а когда вырос, то по одной неудобной причине переехал в Сиань.
Затем, показав на одну красавицу, дядюшка тихонько сказал:
А это та самая, что парит над Хуанхэ.
Я сразу понял, что Шестой дядюшка намекает на свою задушевную подругу. Я приблизился рассмотреть повнимательнее и похвалил:
И правда красавица.
Лучше не бередить душу, откликнулся он и добавил, из тех, что на этой картине, семерых-восьмерых уже нет. Пока рисовал, обнаружилось, что многих уже позабыл, поэтому они тут и не появились.
Посетив дядюшку на Праздник весны, я заметил у него картину с бегущим вдоль рельсов мальчиком, в небе над ним парил воздушный змей, позади него шел старый бык.
Почему этот мальчик бежит вдоль рельсов? спросил я.
Сел не на тот поезд.
Картина так и называлась «Ошибся направлением».
Мальчуган ротозей еще тот, заметил я.
А редко ли мы в своей жизни движемся не туда? откликнулся Шестой дядюшка.
Я согласно кивнул. Еще Шестой дядюшка создал длинный десятиметровый свиток наподобие сунской картины-панорамы «По реке в Праздник чистого света»; он тоже был выполнен в технике тонкого контурного рисунка, только изображал ярмарку у яньцзиньской переправы, правда люди на картине также были одеты по моде сунской эпохи; бурлящие волны Хуанхэ вздымались ввысь; под прибрежными ивами кто-то играл на флейте, кто-то на трехструнке; стоявший на носу лодки рыбак держал в руках сеть, в которую вместо карпов, амуров, карасей или толстолобиков, попалась русалка; по пристани у переправы туда-сюда сновал народ с тележками, с коромыслами, со скотом; над дверью изображенного под мостом кабачка висела дощечка с простенькой надписью «Один день что три осени». Показывая на вывеску, я заметил:
Дядюшка, на заведения такие надписи не вешают, здесь подойдет что-то типа «Пусть дела процветают» или «Пусть источник богатства не пересыхает».
Шестой дядюшка в ответ лишь засмеялся:
Я в тот день малость перебрал, поэтому места для надписи практически не оставил. Такие цветистые фразы у меня все равно бы не поместились, вот я и написал «Один день что три осени», тут иероглифы попроще.
Кроме всего прочего, Шестой дядюшка искусно изображал животных: собак, кошек, лис, хорьков, причем у каждого было особое настроение; среди них была одна обезьянка, которая, прислонившись к иве, дремала, сложив лапки на животе, ее шею обвивал железный обруч, на котором крепилась привязанная к дереву цепь, конец этой цепи свисал ей на грудь. Ее голову и тело сплошь покрывали еще свежие рубцы.
Судя по толстенным мозолям на ее попе и подошвах, обезьяна, боюсь, уже не молода? поинтересовался я.
Это мой автопортрет, ответил Шестой дядюшка.
За что побили-то? спросил я, показывая на обезьяньи раны.
Утратила ловкость, устала выполнять трюки, дрессировщик не сдержался, вот ей и досталось.
В позапрошлом году, приехав на Праздник середины осени, я узнал, что жена дядюшки впала в депрессию. Заглянув к нему посмотреть на картины, я убедился, что так оно и есть. Но если у других депрессия сопровождается молчанием, то у тетушки она вылилась в непрерывный поток жалоб, она старалась рассказать обо всех выпавших на ее долю напастях, и за все эти напасти был в ответе Шестой дядюшка. Шестой дядюшка, понурив голову, лишь молча показывал мне свои картины. Но разве в такой ситуации мне было до картин? Посмотрев вскользь штуки две-три, я сослался на то, что у нас в обед собираются гости и откланялся.
В прошлом году, приехав на Праздник весны, я узнал, что Шестой дядюшка умер, у него случился инфаркт. С момента его смерти уже прошло больше месяца. Я пошел к нему домой разузнать как там да что, теперь Шестой дядюшка превратился в фотографию на стене. Я завел разговор о нем с теткой, та рассказала, что утром того дня Шестой дядюшка ел себе спокойно острую похлебку, и тут голова его свесилась, и он испустил дух. Потом она стала описывать, как Шестого дядюшку повезли в реанимацию, откачать его не удалось, так что перед смертью он ей ничего сказать не успел. Потом последовал пересказ как она оповещала всех родственников и друзей, как устраивала дядюшкины похороны и т. д. и т. п.; учитывая темп и бойкость тетушкиной речи, которая походила на заученные реплики в театре, я понял, что эти слова она повторяла несметное количество раз. Спохватившись, я ее перебил:
А что сталось с дядюшкиными картинами?
В тот же день как он умер сожгла вместо жертвенных денег.
Я застыл на месте.
Такие хорошие картины, как можно было их сжечь?
Это же барахло, рисовал черт знает что, кроме него самого, никому они и не нравились.
А вот мне нравились.
Тетка всплеснула руками:
Про тебя забыла, если бы вспомнила, то сохранила бы.
Помолчав, она добавила:
Мертвого не воскресишь, бумага стала пеплом, так что картин не воротишь, так уж получилось.
Так уж получилось. И неизвестно теперь, где витает зола от картин Шестого дядюшки. Той же ночью Шестой дядюшка явился ко мне во сне: яньцзиньская переправа, снег валит стеной, а на берегу стоит дядюшка в белом саване и, извиваясь всем телом, поет какую-то арию. Потом застилавшие небо снежинки преобразились в несметную россыпь его картин, он протянул в моем направлении руку и заголосил: «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?». Проснувшись, больше я уже глаз не сомкнул. Спустя месяц я принял решение взять и заново собрать все сгоревшие дотла картины Шестого дядюшки. Рисовать я не умею, зато могу соединить разные сюжеты картин в одном романе. Другими словами, раз уже нельзя увидеть картины Шестого дядюшки, остается лишь написать роман в память о наших с ним отношениях, а также в память о запечатленном на его картинах Яньцзине.