Сюй Сянь ему парировал:
Когда в нее влюбился я, не знал, что то змея,Не верю до сих пор, вы сердце мне будто ножом пронзилиТут, обращаясь к Фахаю, вступала девица Бай:
Нет у меня с тобой вражды ни близкой, ни далекой,За что же ты нам навредил и счастье все разрушил?Фахай на это отвечал:
Я погубил тебя не по причине личных счетов,А для того, чтоб навести порядок в трех мирах,А также чтобы разделить всех оборотней и людей.Наконец, все трое, раскинув руки, хором заканчивали:
Что поделать? Что поделать?Как быть? Как быть?«Легенда о Белой змейке» стала коронной пьесой труппы «Ветер и гром». Благодаря ее успеху, эти трое актеров стали местными знаменитостями. Однако в этом же спектакле зародились и корни зла, попадая в неприятности, актеры и в обычной жизни привычно повторяли: «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?».
Интао играла в этой пьесе супругу Ли Яньшэна, то есть главного героя, Сюй Сяня; в реальности Интао вышла потом замуж за Чэнь Чжанцзе, который исполнял роль монаха Фахая. У Интао была тончайшая, как у змеи, талия, идеальный овал лица и миндалевидные глаза, прежде чем что-то сказать, она не забывала бросить на вас кокетливый взгляд. Ли Яньшэн, который много времени проводил с Интао, да еще и тесно общался с ней на сцене, тоже имел на нее виды, однако он замечал, как за кулисами Чэнь Чжанцзе постоянно помогает Интао настроиться на роль; помимо такой настройки, он также норовил чем-то ее насмешить; сперва выдаст одну шуточку Интао знай себе заливается колокольчиком, потом выдаст другую Интао заливается пуще прежнего; ну, Ли Яншэн и понял, что Интао обречена выйти замуж за Чэнь Чжанцзе: ведь коли тот мог завести шестеренки всего спектакля, то чего ему стоило завести женщину? Сам Ли Яньшэн потом женился на Ху Сяофэн оберточнице конфет с кондитерской фабрики. Пышногрудая, с огромными глазами, в свободное работы время она любила смотреть спектакли, ей нравился Сюй Сянь, этот изнеженный красавец-книжник, которого играл Ли Яньшэн. Как-то вечером, после спектакля, когда Ли Яньшэн снял грим и вышел из театра через черный ход, там его уже поджидала Ху Сяофэн; завидев его, она вынула из кармашка горсть конфет и протянула ему.
Отведай конфеток, предложила она и тут же добавила, эти конфеты не простые.
Что значит не простые?
Разгляди поближе.
Ли Яньшэн пригляделся, оказалось, что на обертке каждой из конфет краснело специально нарисованное сердечко.
Вот он плюс от моей работы на кондитерской фабрике, сказала Ху Сяофэн.
Я твой намек понял, откликнулся Ли Яньшэн, но только у меня зубы гнилые, я сладкого не ем.
А что ты сейчас собираешься делать?
Я целый вечер пел, устал, хочу просто пойти домой и лечь спать.
Пел целый вечер и не проголодался? Спать голодным вредно для желудка, не отставала Ху Сяофэн, Лао Ху, что торгует на перекрестке острой похлебкой, еще не закрылся, пойдем угостимся остреньким.
У меня в горле все пересохло, не рискну сейчас есть острое.
Харчевня Большеротого У, что у северных ворот, тоже еще открыта, пойдем туда, отведаем бараньей похлебки, от нее точно ничего не будет.
Так, от случая к случаю они месяц с лишним угощались бараньей похлебкой. Всякий раз Ху Сяофэн наряжалась во что-нибудь новое. Как-то вечером за очередными посиделками она завела такой разговор:
Яньшэн, если я спрошу, как есть, ты не будешь меня осуждать?
Дарую тебе невиновность, ответил Ли Яньшэн репликой из спектакля.
С кем бы тебе хотелось иметь романтические отношения: с девушкой или со змеей?
Ли Яньшэн приподнял лицо от исходящей паром похлебки и сказал:
Это же спектакль. Кто в обычной жизни пойдет встречаться со змеей под городской стеной у западных ворот, разве что идиот? Романы, понятное дело, заводят с людьми.
Тогда Ху Сяофэн отложила ложку.
Ну раз так, чем я не вариант?
С чего вдруг?
Я лучше, чем девица Бай.
И чем ты лучше?
У девицы Бай нет груди, а у меня есть.
Ли Яньшэн задумался: Интао обворожительна, спору нет, но плоскогрудая, Ху Сяофэн не такая изящная, зато пышногрудая. Глянув перед собой и упершись в два объемных шара, от которых едва не лопалась застежка на блузке, Ли Яньшэн прыснул со смеху.
Первые года два Ху Сяофэн просила Ли Яньшэн гримироваться по ночам под Сюй Сяня. Ли Яньшэн спрашивал:
Ты кого любишь, меня или Сюй Сяня?
Ху Сяофэн, елозя по нему своими телесами, отвечала:
Когда ты в таком облике, я чувствую себя девицей Бай.
Оказывается, ей хотелось превратиться в гибкую змейку.
Потом, когда все обзавелись телевизорами, народ перестал ходить в театр, и труппа «Ветер и гром» распалась. Больше ста ее участников, подобно крысам с тонущего корабля, разбежались кто куда и стали зарабатывать кто чем. Ли Яньшэн, Чэнь Чжанцзе и Интао устроились на яньцзиньский механический завод. Директора завода звали Ху Чжанькуй, ему нравилась опера и конкретно спектакль «Легенда о Белой змейке», поэтому он и приютил у себя трех ее главных исполнителей. Ли Яньшэн стал литейщиком, Чэнь Чжанцзе жестянщиком, а Интао пристроили в столовую готовить пампушки. На праздники или во время визитов на завод гостей, Ху Чжанькуй просил их исполнить «Легенду о белой змейке». Оркестра при них не было, поэтому петь приходилось без аккомпанемента. В отсутствии массовки они не могли играть весь спектакль, поэтому ограничивались лишь отрывком. Частенько они пели тот самый отрывок, который кончался словами «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?». И пока эти трое выводили на сцене свое «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?», смотревший на них Ху Чжанькуй поглаживал свою лысину и хохотал во весь рот. Потом завод обанкротился и эти трое уже окончательно распрощались с Сюй Сянем, Фахаем и Белой змейкой, разойдясь каждый своей дорогой. Чэнь Чжанцзе и Интао отправились на местную хлопкопрядильную фабрику, где Чэнь Чжанцзе стал работать механиком, а Интао оператором на прядильных машинах. Ли Яньшэн устроился в бакалейную лавку на улице Дунцзе, где торговал соевым соусом, уксусом и засоленными овощами. Слева от его прилавка находился прилавок с сычуаньским перцем, бадьяном и соленым доуфу. Торговавшая всем этим добром Сяо Бай, будучи женой военного, позже вслед за мужем отправилась в провинцию Ганьсу, так что перец, бадьян и соленый доуфу также перешли в распоряжение Ли Яньшэна.
Поскольку Ли Яньшэн и Чэнь Чжанцзе стали работать в разных местах, то и виделись они теперь не каждый день. Иногда, случайно встретившись на улице, они останавливались и перекидывались парой фраз либо договаривались сходить к западным воротам в ресторанчик «Маршал Тяньпэн»[10] отведать свиных лыток. Раньше, когда они вместе играли в труппе или работали на заводе, то часто захаживали туда полакомиться этим блюдом. Но раньше-то они виделись каждый день, что там было договариваться; теперь же, работая в разных местах, для того чтобы поесть свиных лыток, приходилось договариваться специально. Сперва они встречались раз в неделю, потом раз в месяц, потом их затянул семейный быт, всякого рода повседневные проблемы, дел становилось все больше и желание встречаться друг с другом остыло. Соскучившись за свиными лытками, они уже наведывались в «Маршал Тяньпэн» в одиночку, где заказывали блюдо на вынос и отправлялись с ним домой. Когда первенцу Чэнь Чжанцзе исполнилось сто дней, оба семейства от мала до велика собрались отпраздновать это событие вместе. Чэнь Чжанцзе и Интао выбрали для сына имя Ханьлинь[11]. Ли Яньшэн их намек понял, дело в том, что в «Легенде о Белой змейке» сына девицы Бай тоже звали Ханьлинем, впоследствии он стал победителем на столичных экзаменах. Так что, выбрав своему ребенку такое имя, родители надеялись, что тот станет таким же перспективным. Чэнь Чжанцзе, показывая на Интао, сказал, что это она подобрала такое имя. Ли Яньшэн и Ху Сяофэн тут же отреагировали: «Отличный, отличный выбор, гляньте какой у малыша выпуклый лоб, блестящее будущее ему обеспечено!» После того застолья мужчины виделись лишь от случая к случаю. А когда долго с кем-то не видишься, то и новости друг о друге получаешь от третьих лиц. Так, от третьих лиц Ли Яньшэн сперва узнал, что сыну Чэнь Чжанцзе и Интао исполнился годик; потом от тех же третьих лиц он узнал, что когда Ханьлинь научился говорить, то стал твердить, что перед глазами у него темно, поэтому бабушка дала ему другое имя Минлян, что означало «свет»; в один миг пролетело два года, и Ли Яньшэн еще от кого-то узнал, что отношения между Чэнь Чжанцзе и Интао совсем испортились, что ни дня у них не проходит без сор. Потом Ли Яньшэн и Чэнь Чжанцзе случайно столкнулись на улице. Долгое время не общаясь по душам, они утратили эту способность, поэтому им было как-то неловко лезть в личные дела друг друга. И вот однажды Ли Яньшэн вдруг узнал, что Интао повесилась. И кто бы мог подумать из-за чего? Из-за пучка лука. Из-за обычного лука у Интао и Чэнь Чжанцзе разгорелась ссора, Чэнь Чжанцзе выпалил в сердцах «чтоб ты сдохла» и вышел за порог. Он и подумать не мог, что Интао возьмет и повесится. Во время похорон Ли Яньшэн пришел выразить ему свое соболезнование. В Яньцзине существует обычай: те, кто носит траур, должны держаться на полголовы ниже окружающих, поэтому, увидав Ли Яньшэна, Чэнь Чжанцзе, опустился перед ним на колени. Ли Яньшэн тут же принялся поднимать того с пола. Чэнь Чжанцзе, ухватившись за его руку, запричитал:
В двух словах всего не расскажешь.
Человека не воскресишь, сейчас уже поздно о чем-то говорить, пытался успокоить его Ли Яньшэн.
Не надо было мне тогда заводить роман с Интао, мы с ней не одного поля ягода, женившись на ней, я тем самым ей только навредил.
Ты не можешь так говорить.
Почему не могу? Ведь в нашем спектакле мы с ней играли соперников: она была Белой змейкой, а я уничтожившим ее Фахаем.
Жизнь и спектакль разные вещи.
Тут Ли Яньшэн заметил на траурном павильоне надпись «Желаем быстрее взойти в царство бессмертных». Перед портретом умершей стоял трехлетний Минлян. Облаченный во все траурное, он хлюпал носам, уставившись на Ли Яньшэна. Ли Яньшэн обратился к Чэнь Чжанцзе:
О прошлом лучше забыть, главное сейчас вырастить сына.
В нашем городе теперь все думают, что это я свел жену в могилу, нельзя мне оставаться в Яньцзине.
Это все твои домыслы, никто так не думает.
Мы с тобой и в одной труппе играли, и на одном заводе работали, всю жизнь вместе провели, ты знаешь меня как облупленного.
Я тебя понимаю, сказал Ли Яньшэн и добавил, если захочешь излить душу, только скажи, сходим вместе в «Маршал Тяньпэн», поедим свиных лыток.
Чэнь Чжанцзе закивал головой:
У меня в Яньцзине только ты и остался, с кем можно поговорить по душам.
К удивлению Ли Яньшэна спустя месяц после похорон Интао Чэнь Чжанцзе и правда взял и навсегда покинул Яньцзинь. Его дядя по материнской линии работал стрелочником в паровозном депо города Уханя, поэтому Чэнь Чжанцзе вместе с трехлетним Минляном перебрался в Ухань. Ли Яньшэну о своем отъезде он ничего не сказал.
В один миг пролетело три года, и от Чэнь Чжанцзе пришло письмо, в котором он сообщал, что снова хочет жениться, поэтому приглашает Ли Яньшэна в Ухань на свадьбу. Письмо пришло в Яньцзинь на адрес бакалейной лавки на улице Дунцзе. Ли Яньшэн, там же прочитав письмо, принялся вспоминать как они с Чэнь Чжанцзе когда-то играли в труппе, как работали на заводе, как вместе ели свиные лытки и много чего еще. Еще минуту назад до чтения письма, ему казалось, что все это забылось, но едва он взял письмо в руки, так все в его памяти разом ожило, так что не поехать в Ухань он не мог. Вечером, вернувшись домой, он завел разговор о своих планах с Ху Сяофэн. Ху Сяофэн теперь была не только пышной в грудях, но округлилась всем телом; по ночам она уже не просила Ли Яньшэна гримироваться под Сюй Сяня, да и сама перестала изображать из себя гибкую змейку. Ли Яньшэн и подумать не мог, что в ответ на его заявление о поездке в Ухань на свадьбу к Чэнь Чжанцзе, Ху Сяофэн резко отрежет:
Не поедешь.
Мы же друзья, нельзя не поехать, еще тогда, на похоронах, он сказал, что в Яньцзине у него остался лишь я, с кем можно поговорить по душам.
Мне плевать, хоронит он кого-то или берет в жены, интересно лишь узнать, на чьи деньги ты собрался в Ухань?
Разумеется, на свои.
Раз это свадьба, то и конверт надо будет преподнести?
Разумеется, и конверт надо будет преподнести.
До Уханя от нас не близок путь, ты в месяц зарабатываешь около семидесяти юаней, билеты, да еще конверт, это две твоих зарплаты! У меня уже два месяца такая слабость, что я ни стоять, ни сидеть не в силах, при этом я не могу себе позволить сходить в больницу и провериться. И что же, нет чтобы позаботиться о своей жене, ты считаешь, что лучше съездить женить друга!
Ли Яньшэн и подумать не мог, что одно потянет за собой совершенно другое. Спустя несколько лет супружеской жизни подобные ситуации случались все чаще. Опасаясь, как бы Ху Сяофэн не распалилась пуще прежнего, Ли Яньшэн поспешил закрыть эту тему:
Ехать или нет, это собственно мое дело, сказал он и тут же добавил, его дело пригласить, мое дело принять приглашение или отказаться.
На следующее утро, придя на работу, Ли Яньшэн попросил торговавшего табаком и алкоголем Лао Мэна, чей прилавок находился справа, присмотреть за его прилавком с соевым соусом, уксусом, засоленными овощами, сычуаньским перцем, бадьяном и соленым доуфу, а сам в это время направился к своим бывшим напарникам по театральной труппе, а потом к некоторым товарищам, с которыми раньше работал на заводе. Он спросил, знает ли кто-то о свадьбе Чэнь Чжанцзе в Ухане и собирается ли кто-то на эту свадьбу. В ходе опроса выяснилось, что никто не знал о том, что Чэнь Чжанцзе собирается в Ухане жениться. Некоторые и вовсе забыли, кто такой Чэнь Чжанцзе, а потому спрашивали: «А что за Чэнь Чжанцзе?», получив ответ, они тут же, поддакивали: «А, а, тот самый тип, что свел в могилу свою жену». Похоже, о своей женитьбе Чэнь Чжанцзе сообщил в Яньцзине лишь Ли Яньшэну. Раз так, то не будет ничего особенного, если он вдруг не приедет; но именно из-за того, что приглашен был лишь он один, его отсутствие точно обнаружится; да и это не важно, а вот раз уж Чэнь Чжанцзе пригласил только его, то значит и правда считал его единственным другом в Яньцзине, поэтому отказ Ли Яньшэна будет выглядеть как предательство, тем более, что письмо оканчивалось фразой «остальное расскажу при встрече». Что скрывалось под этим «остальное»? Однако поехать к другу Ли Яньшэну мешала неприступная застава в лице Ху Сяофэн. Наведя справки, он узнал, что билет на поезд до Уханя и обратно обойдется ему больше сотни юаней; за свадебный подарок, даже если его покупать вскладчину, придется выложить еще не меньше пятидесяти юаней; итого уже почти двести юаней; между тем месячная зарплата Ли Яньшэна составляла всего шестьдесят пять юаней, так что на разовую поездку в Ухань ему бы не хватило даже двух зарплат, в этом смысле Ху Сяофэн была абсолютно права; «Что поделать? Что поделать? Как быть? Как быть?» сетовал про себя Ли Яньшэн.
Чтобы не усложнять себе жизнь, Ли Яньшэн написал Чэнь Чжанцзе письмо, в котором поздравил его с женитьбой, а также объяснил ситуацию: «Изначально собирался к дорогому другу на свадьбу, но, к сожалению, на прошлой неделе подвернул ногу и теперь на нее не наступить». В самом конце он приписал: «Впереди еще целая вечность, про остальное расскажешь позже». С помощью такой брехни он это дело и уладил.
2
У северных ворот Яньцзиня находилась харчевня под названием «Баранья похлебка Большеротого У». Когда Ли Яньшэн и Ху Сяофэн крутили роман, то больше месяца ели там баранью похлебку. Всего в Яньцзине насчитывалось около полсотни заведений, где готовили баранью похлебку, но считалось, что именно у Большеротого У дела шли хорошо. В его харчевне, помимо похлебки, также предлагались шашлычки из баранины, пирожки с бараниной, обваренная баранина, тушеная лапша с бараниной и т. д. Если другие харчевни принимали посетителей днем, а на ночь закрывались, то харчевня Большеротого У днем закрывалась, открывалась вечером и работала вплоть до самого рассвета. Поток посетителей не прекращался даже к пяти утра. Народ привлекало то, что похлебка здесь всегда была свежей, а мясо нежным; а все потому, что баранов хозяин закалывал каждый день.
Большеротый У закалывал баранов днем, примерно часа в три после полудня. Коренастый, круглоголовый, с выдающимся пузом, без всяких признаков растительности на лице, он вытаскивал из загона барана, тот начинал блеять, оставшиеся в загоне собратья блеяли ему вослед. Большеротый У, прижимая его к длинному столу, увещевал:
Кончай уже блеять, все равно это зря. Не зарежу я, так попадешь в другие руки и зарежет кто-нибудь другой Я открывал харчевню, чтобы заработать, и ты мне кстати не даром достался, неужели думал, что будешь у меня до старости доживать? Тут уж ни ты, ни я не виноват, кто тебя заставлял перерождаться в барана? Вечером тебя оприходую, так что забудешь о суете и попадешь в рай А то, что ты попал в мои руки, считай, тоже судьба.