Судья тем временем с долей злорадства перечислял ее грехи.
Я так полагаю, дорогая моя императрица, усмехнулся он, сосредоточив в этой усмешке всю ненависть к собственному домашнему матриархату с тещей во главе, памятник ваш придется снести, а в учебники истории дать соответствующие исправления.
Женщина-императрица обвела взглядом присутствующих странно: суд, обвинение, защита, малопочтенная публика разных мастей, мужики и ни одного лица благородной породы. По большей части владельцы пивных животиков, плохо спрятанных в пиджаки и натужно перетянутых ремнями, поросячьи глазки и ехидные голоса. «Екатерина» вспомнила детство, гарнизон в Прибалтике, отец советский офицер, командир батальона ВДВ, честный и смелый человек, декабрь восемьдесят восьмого года, интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан Все смешалось в один клубок: похоронка, трагедия, распад Советского Союза, девушка с матерью и двумя малолетними братьями теперь где-то в средней полосе, комната в общежитии, никому не нужная семья героя страны, которой больше нет, и «мы вас туда не посылали». Безнадега, замужество, развод Она закрыла глаза. Какой она была в юности, и как скоро жизнь превратила ее из жизнелюбивой девушки в уставшую женщину. Ничего ведь никому не надо, сколько раз она пыталась преобразить общежитие, разбивала клумбы, сажала цветы, красила стены в подъездах, гоняла местных пъянчужек, бегала по инстанциям, выбивая средства на ремонты, и до последнего тянула этого человека, так называемого мужа, который обещал любить и помогать.
Знаете, господин судья, эта женщина не виновата. Екатерина пробивала себе дорогу в жизни как могла, среди этих дураков и лентяев, которые, как свиньи, хлебали у корыта. Да, перехитрила и муженька, и родственничков, так они из страны пили кровь похлеще Екатерины. Царевна хоть какой-то порядок и культуру внесла. А что до крепостного права, конечно, виновата, но ее саму кто-то поддержал? Молодость свою в заточении провела с книжками, пока царь бесстыже развлекался с этими придворными она произнесла это слово.
Вы хотели сказать, фрейлинами, деликатно поправил адвокат.
Да, да, фрейлинами, просто с языка сорвалось, смущенно сказала обвиняемая. И за что царевну винить? Едва жизнь свою устроила, и что ей против системы идти? Чего ради чтоб дни свои в каком-нибудь монастыре закончить? Э, нет, не на ту напали. Все эти графья и фавориты верны, пока к кормушке близость имеют, забери ее, и побегут, как тараканы. Короче, не было у Екатерины поддержки сознательных масс, вот и меняла она русскую жизнь, лавируя между сословиями, кланами, собственными и государственными интересами.
А ее поведение, ее фавориты? выкрикнул кто-то из зала.
Знаете, что я вам скажу, ну покрутила тетка с гардемаринами, может, раза два-три от силы, так что, вы теперь триста лет мусолить будете?
«Крупная дама с тонкой душой, вероятно, права процента на восемьдесят четыре. Требовать от Екатерины жертвенности на русском престоле все равно что спрашивать у мигранта из Средней Азии, почему он так мало интересовался кандидатами на парламентских выборах в Думу». Заседание заканчивалось так же скучно, как и начиналось, только коротенькое и душевное выступление «Екатерины Великой» добавило искры в этот уголок маразма.
Вечером Панько не шел, а брел домой, перебирая в голове исторические события. Белкин обещал завтра озадачить по полной и после курса молодого бойца дать самостоятельное дело.
***
ГУИИ, серьезная контора, не смогла избежать всеобщей рутины и заорганизованности, поэтому сотрудники захлебывались в потоке мелких дел, жалоб, а самое главное, в перекрестных отчетах, которые, словно криптовалюту, сотрудники майнили на всех этажах. Мысль о том, что пора бы уже что-то менять, пока висела в воздухе: придать ей гласность никто из высших чинов не решался по причине излишней «богобоязни» и риска потерять таким трудом завоеванные должности и привилегии. Отчеты только набирали силу и мощь. Механизм, учитывая количество часовых поясов, крутился бесперебойно и беспрерывно.
Вот заявление, смотрите, любуйтесь, едва открыв дверь, произнес Толь Толич и демонстративно потряс бумаженцией перед сотрудниками.
Что за бодяга, жители Козельска требуют исторической справедливости? спросил Белкин.
Почти. «Предъява» из Новгорода, из Великого Новгорода. Нужны: а) компенсация, б) реабилитация и с) наказание виновных. Насолил им Грозный в шестнадцатом веке, посидели эти «фриландеры», блин, «фрилансеры» в архивах, восстановили древо и пожалуйста, нашего прапрапрапрапрапрадедушку сделали пострадавшим в ходе построения централизованного государства. Памятник Грозному ставили-ставили, теперь вот счет за косяки.
Доказательства-то есть у них серьезные, или?.. вступила в разговор Ольга.
Конечно, есть, без них жалобу в корзинку. Бьют на Лаврентьевскую летопись плюс показания очевидцев, приплели Джирома Горсея.
Горсей иноагент, он выступать как свидетель не может, парировал Сергей.
Да хрен с ним, с Горсеем, это я до кучи, доказательств у них хоть отбавляй. Москвичи там так наследили, что хватит на несколько томов, к тому же показания историков, заслуживающих доверия: Соловьев, Татищев, Костомаров. Этих никуда не деть.
Так что, наша задача от жалобы отбиться, или дело заводить будем? лениво спросила Ольга.
Отбиться, судя по всему, не получится, придется разгребать этот хлам.
Ну, компенсации не будет, здесь все ясно, юридических оснований нет, спокойно пояснил Белкин, реабилитацию без суда нарисуем. Дело трех вечеров и двух отчетов. С наказанием тут и суд должен быть, и служба исполнения.
Василий, с исполнением бы это без лишних затрат, бюджеты не резиновые.
Толь Толич, по этому поводу не беспокойтесь, у нас договор длительный, думаю, по затратам уложимся в средний чек.
Заява-то стандартная, товарищ полковник, с оптимизмом вставил свои пять копеек Сергей.
Н-да, заработался я уже, Толь Толич забарабанил пальцами по столу, невелика проблема. Просто связываться сейчас неохота. Людей мало, тут еще это новгородская буза. Ладно, начальник махнул рукой, работайте.
Дверь захлопнулась.
Такое у нас бывает, Валера, сверху позвонили внизу засуетились. Сдает наш Толик, но, видать, нагоняй зарядили, теперь к нам по цепочке. Ну что, стажер, Василий с улыбкой глянул на Панько, вот тебе и первая ласточка, садись, вникай, пиши бумагу. Фабула такая: мы как бы согласны, что он виноват, но дело давнее, может, он как бы и не виноват, мы, конечно, этого дела так не оставим, но наказать по всей строгости не можем, компенсация справедлива, однако юридически выполнить ее нельзя. Но реабилитировать невинных можно.
Логика, товарищ майор, безупречна, Ольга с восхищением посмотрела на Василия. По интонации, по тембру голоса, по этому взгляду Панько как завсегдатай самых разных френдзон уже примерно понял расстановку сил в намечавшемся любовном треугольнике. Его угол будет, как обычно, тупым. Хотя ради спортивного интереса можно потягаться за внимание товарища капитана Ольги Черновой.
***
Панько слушал радио на телефоне. Скажи это кому лет двадцать назад абсурд, да и только, но двадцать первый век уверенно шагнул в панельную девятиэтажку, а заодно и в квартиру Панько. Хотя, с другой стороны, все: и дом, и квартира, и сам Панько, прочно застряло в девяностых. Нехитрый ужин Валерия состоял из одного блюда, точнее, из полублюда в роли ужина выступал недобитый завтрак, сосиска и макарики. Был еще лучик света в темном царстве бутылочка светлого оригинального. Сейчас пиво займет чашку, в которой утром был чай (с бокалом хозяин давно не заморачивался), и начнется известная песня с просмотром профилей в социальных сетях, прежде всего профиля Лидии. «Все-таки надо подумать о спортзале», сам себе предложил Панько, глядя на рекламу фитнес-клуба. Потом еще эти гондольеры с ладьи Может, и с Лидой был бы поувереннее. Щелк, щелк мышка работала, показывая Панько одни и те же фото в сотый раз. «Спать»
Ладья чинно рассекала гладь реки, гребцы-воины, в отличие от забитых рабов на галерах, работали весело, подбадривая друг друга шутками и разговорами о предстоящей стоянке в Новгороде Великом, где всегда приютят и обогреют сильного мужчину с тугим кошельком.
И раз, и раз, и раз, отсчитывал рулевой.
Пень, не желаешь быть с нами? обратился викинг к Панько, который смотрел на гребцов с восхищением.
Едва ли моих сил хватит на то, чтобы так орудовать веслами, а тем более мечом.
Верно говоришь, но нам нужен проводник, человек, который знает край и его обитателей, все эти племена кривичей, древлян, карелов, чуди, веси, еми, чухони, води, ильменцев, словенцев и прочих. Все их обычаи, нравы, веру, божков, истории, их страхи, в конце концов. Тебя же не зря прозвали Пнем, пусть ты и хилый, но башковитый.
«О, еще один авторитетный человек оценил круг моих научных интересов», съехидничал Панько в свой же адрес.
Предложение неплохое, но у меня есть женщина, Панько с гордостью посмотрел на этих мужественных холостяков.
А ты у нее есть? спросил викинг. Может, тебе причудилось, может, это твоя иллюзия, нет ни любви, ни огня?
«Какая иллюзия, что ты несешь, качок рогатый, ты в девятом веке, таких слов еще нет!»
Неправда, она моя, слышишь, мы вместе! злобно ответил Панько.
Почем знаешь? Вместе, потому что у вас в селении больше никого нет, на безрыбье и рак рыба. О, на безрыбье и Пень рыба, расхохотался собственной шутке викинг.
Я не рыба, обиженно парировал Панько.
«Точно-точно, ни рыба ни мясо», уже не викинг, а подсознание Панько отвечало само себе.
Пороги! закричал рулевой. Трувор и все гребцы-воины вмиг стали серьезными: прохождение порогов было наиболее опасным элементом гребного спорта. Река сужалась, течение становилось все быстрее и быстрее. Команды на суднах застучали веслами по воде если наскочить на камни, то можно застрять надолго, а то и вовсе повредить ладью, что грозило остановкой и серьезной починкой. Вода пенилась, рулевые подавали команды все громче и резче. Теперь до берега и слева, и справа было совсем близко, явно ощущался запах леса и багульника.
Енот мне на воротник! прокричал один из викингов. Древляне, лесные собаки!
Щиты на борта! скомандовал Трувор. Воины начали поднимать щиты, довольно неуклюже, в одну руку, либо приспосабливать их вдоль борта.
Засада!
Панько увидел, как в лесу засуетились фигуры. Скрываться дальше им не было смысла, момент самый что ни на есть удачный. Воины едва могли защищаться, лавируя на порогах. Послышался свист сигнал к атаке, стрелы обрушились на ладьи, и раздалась ругань раненых.
Быстрее, быстрее, нужно выходить с порогов! Налегайте на весла!
Но какое там налегайте, ладьи и так неслись по течению. Куда важнее было не разбиться о камни, тогда гибель неминуема. Панько схватил один из щитов, толкнул Ладу так, что она упала, накрыл ее своим телом, а сам, не будь дурак, положил щит на себя сверху.
Викинги отчаянно прорывались по реке на простор, туда, где можно опустить весла, целиком укрыться за щитами, а затем вообще оказаться вне досягаемости стрел.
Поворачивай, левее, левее, мощный рулевой подсказывал гребцам соседней ладьи, как избежать опасности, и широко размахивал руками, забыв о стрелах древлян.
Вальгард, остерегись!
Поздно, слишком хорошей мишенью был рослый викинг. С десяток стрел одновременно впились в его плоть.
Вальгард, Вальгард!
Почему-то Трувор надеялся, что его друг выживет, но Вальгард упал на дно лодки в предсмертных судорогах. Наверное, он думал о смерти в бою на мечах, с противником, которому может заглянуть в глаза, но не от стрел, пущенных из лесной чащи.
Столь драматичная стычка закончилась довольно быстро древляне не могли преследовать ладьи берегом, а река вновь стала широкой и безопасной. Раненые делали перевязки, прикладывая самые разные травы и настои, собранные со всей ойкумены. Только Вальгард уже не нуждался ни в помощи, ни в утешении.
Вечером мы пристанем к берегу, там, где большой камень с давних времен стоит под великой сосной, и похороним нашего Вальгарда, отдал распоряжение Трувор. Храбрый воин достоин почетного места, а мы никогда не забудем, где его могила.
Стоянка была недолгой: Трувор опасался, что древляне могут появиться снова. Могилу рыли быстро. Некоторые викинги предпочитали сжигать убитых или умерших товарищей, но Трувор не очень любил этот обычай. К тому же громадный костер и дым были сейчас совсем некстати.
Панько вместе с остальными воинами вырыли могилу, опустили в нее тело Вальгарда вместе с оружием. Трувор, а с ним и часть викингов, молились какому-то богу, которого еще не знали в этих лесах. Потом могилу засыпали комьями земли, а сверху навалили камни от диких зверей. Валера посмотрел вокруг: плакала только Лада, викинги, наверное, слезы знавали лишь в детстве. Панько почему-то показалось, что в будущей или уже в своей прошлой питерской жизни он здесь был, то ли в походе, то ли на археологической практике. Но явно этот огромный валун, выброшенный или кем-то вытащенный на берег реки, был ему знаком.
***
Степан Илларионович Дубов неторопливо расправлялся с черновиками. На его глазах завязывался громадный узел, где вчерашние враги вместе тянули за один конец и становились пайщиками одного предприятия. А ему-то что, выполнит указ сверху, и катись оно провались, продолжит бумажки перекладывать и кататься на черном «мерседесе», будучи вхож в любое учреждение с почетом и уважением, ощущая свое интеллектуальное превосходство над этими «жопами» в виде депутатов, полковников, инспекторов, председателей и так далее.
Да в этом ли смысл? Подобная постановка вопроса могла его приободрить ненадолго. Ради этого он всю жизнь оставался скрытым диссидентом, надевал маску. Чтобы сейчас, когда в кои-то веки дело его жизни, исторические исследования, вызвало такой интерес со стороны правящих элит, взять и пустить все на самотек Хотя роль беспристрастного наблюдателя вещь, достойная историка.
«Все смешалось в доме Облонских, патриотизм, идиотизм, либерализм, историография. Через несколько недель, когда наступит биг дата, ой, как они любят киношные формулировки! когда наступит биг дата, либералы пойдут мерить лапти, патриоты перечеркнут прошлое, которое так лелеяли, причем не только в России, но и в сопредельном государстве, развернется бешеная борьба за гранты. Историографические школы Ленинграда и Москвы, нет, Петербурга и Москвы, возобновят вековую вражду, подтянется и Киев матерь городов русских (теперь едва ли найдутся желающие отрицать этот тезис). Запиарятся, забурлят котлы с подсознательным, но Старого Затейника на мякине не проведешь, не зря он затеял это соревнование.
Дубов заходил по кабинету. Он пока один из немногих в стране, кому доверили тайну, и при всем беспокойстве он безумно рад этому событию, может быть, он ждал его всю жизнь.
На столе зазвонил телефон: охранник доложил, что прибыл спецпредставитель. Через несколько минут в кабинете Дубова сидел человек лет шестидесяти. Беседа шла неторопливо.
Степан Илларионович, остается не так много времени. Я полагаю, у вас появились новые сотрудники, привлеченные историки. Они еще не в курсе главной задачи, верно?
Совершенно верно, Борис Николаевич, пока не дан старт, они могут лишь догадываться о том, что им предстоит сделать, но и представить себе не могут, зачем. Да я и сам бы в жизни никогда не поверил.
Абсолютно справедливо, но реальность иногда удивительна. Кто бы мог подумать, что все так развернется.
Никто!
На карту поставлены сумасшедшие деньги, возможности, целые отрасли мировой экономики. Вы знаете, о чем я говорю.