А, лампы колдовские?! Без огня светят. Две ночи светить могут без передыху. А, когда уже тускло горят, идешь с лампой в Угловую Башню, платишь два крейцера и вечером снова забираешь. Со светом. Профессор алхимии Кант, который в Серебряной Башне обосновался, тот вообще говорит, что такие лампы временное явление. Господин Сигизмунд Самуилович говорит, что скоро в каждый двор провода под землей протянут, и по ним столько света идти будет, что хоть десять ламп дома имей. Все ждут не дождутся, когда гномы с обустройством замка, его светлости, закончат и землю под провода копать начнут.
В Шаффурте все раньше думали, что сказки про гномов сказки и есть. А, оказалось не так. Оказалось правду предки рассказывали. Потомки не верили, но оказалось, что действительно гномы искусны во всяком строительном деле. Они, что стены возводить, что паркет мастерить, что лепнину делать, во всем умельцы. Городские мастера, даже в оппозицию гильдии Алхимиков стали, было. Но господин бакалавр на Совете им растолковал, что на обиженных воду возят. Чем критиковать и ходить с хмурым видом учитесь лучше. Раз бог вам дал такую возможность. Перенимайте навыки и умения, пока гномы за это дело денег не берут. И еще много чего сказал такого, чего не перескажешь. Не знали таких слов в Шаффурте, до этого. Тогда городские мастера крепко призадумались, почесались и провели три сходки, до упаду, в городских трактирах. Проспались и пошли перенимать трудовые навыки. Франц Плющенный, старшина цеха, так и сказал:
Цены нам в империи не будет. Если мы хоть половину умений, у гномов, позаимствуем, королевские дворцы строить сможем. Познаем премудрости барокко и хоть самому Людовику Французскому палаты отгрохаем. Он, кстати говорят, какой-то замок в Версале думает перестраивать.
Однако исполненные подобными рассуждениями и надеждами горожане твердо помнили наказ бакалавра искусств Войтеховского. Болтать о подобных вещах можно в городе, между собой. А, за пределами бургграфства ни-ни! В инквизиции не так поймут.
Тут ясно все и всем. С одного слова. Жители Шаффурта только-только избавились от неистового брата Ульриха, который накопал три сотни подозреваемых на ровном месте, а тут электричество! Тут дело крестовым походом пахнет. К тому же в бургграфстве затерянный серебреный рудник отыскали, и алхимики что-то насчет золотых россыпей намекают. Если прознают алчные соседи, жди вторжения. Триста суверенных германских государей, за десять лет, после Мюнстерских договоренностей, основательно поиздержались, на строительство резиденций и фавориток. Теперь сидят в своих дворцах голодные и холодные и по сторонам зыркают, где бы урвать сотню талеров. Налоги и барщины, у них, уже запредельные, крестьяне от ветра шатаются. Эти волки позорные, если пронюхают жди какой-нибудь коалиции или унии, себе на голову.
Но нам-то вы рассказываете?!
Это не страшно. На вас, ежели не сговоритесь, заклятие наложат. Вы ничего такого помнить не будете. Наши некоторые, которые, по пьяни, языком треплют, из заграничных командировок возвращаются не в себе. Смотрят вокруг, словно первый раз прогрессивные тенденции видят. Удивляются преобразованиям. Почти неделю терзаются смутными сомнениями, пока не оклемаются.
Поэтому за пределами бургграфства, до сих пор тихо и мирно. Трезвые шаффуртские купцы и крестьяне, выезжая за границу, по личным делам или для международной торговли, на вопросы: «Как у вас там? Чего слышно?», разводят руками и сокрушенно вздыхают:
Как у всех. Кому сейчас легко?
И, ни словечка, что бургграф Конрад фон Шаффурт не поддался сословной уравниловке, а наоборот налоги снизил и новых барщин не вводил.
Главное его светлость, отец народа, от этого не только не проиграл, а даже выиграл. Деньги, от подданных, в казну просто рекой текут. К тому же, монетный двор работает без передыху. Штампуют рейхсталлеры на гидравлическом прессе только звон стоит. Бургграф бывает день и ночь думает, куда бы потратиться. Не придумает ничего, запечалится и уедет на охоту. Или за саблезубыми тиграми, или на слонов охотиться.
Попивая «испанское», итальянцы снова стали крепнуть духом. Стало понятно, что даже если они откажутся работать на бургграфа, их отправят домой. Хоть и с пробитыми головами, но живыми.
Прибытие каторжников в Шаффурт, интересовало не только ребятню, но и взрослых. Весь город уже неделю лихорадило, а сегодня народ был, прямо, в панике. Паниковать, конечно, паниковали, но когда разнесся слух, что «идут», всем городом душегубов встречать вышли. Понятно, народ пребывал в смятении. А, что если у них там рога и копыта отросли? Не сидит ли у каждого черт за пазухой? Очень всем было интересно. Наконец каторжане миновали Северные ворота.
Вот они! Шагают злодеи. У всех морды черные, будто от загара. Только какой там загар, в январе месяце?! Дождь как зарядил с Крещения, так тучи и не расходились, с того дня, ни разу. Ясно, что морды у них почернели от адского пламени.
Первым делом, узники направились в собор и помолились от души. Эбнер Потрава, так тот даже целовал пол, а Хельмут Веселый пока все молились, лежал крестом. Зимой, на каменных плитах!
После церкви узники совести, всей гурьбой перешли в трактир Зашкварного. Их тут уже ждали и поднесли по кружке пива, за счет заведения. Пиво проходимцы выпили залпом. После этого у всех на глаза навернулись слезы. Однако, ненадолго.
На центр помещения выступил хозяин заведения, городской советник, Матиус Зашкварный.
Хотелось бы узнать, братцы вы, как расплачиваться будете? Имеете денежные средства? Или у вас кредит от гильдии?
Все четырнадцать мордоворотов разом ухмыльнулись. Навстречу Зашкварному вышел Филло Колотушник и сказал:
Золотом будем расплачиваться!
Народ ахнул. Это те, кто был внутри. Среди тех, кто был снаружи пошел гул. Волной, от ближних к дальним.
Колотушник подошел к столу, достал кисет из кармана. Из кисета достал что-то завернутое в тряпицу. Когда ткань развернули, никто сразу толком не понял что это такое желтенькое. Камушки какие-то. Но Рикерт Австрийский уверенно сказал:
Как есть золото. Самородки.
Унция. Гордо сказал каторжник. Отпускные, на неделю.
Это на каждого приходится Начал чесать голову Зашкварный.
На каждого унция. Сказал Филло.
Отец Небесный! Воззвал к Всевышнему, высокопреподобный отец Аманд, настоятель городского собора.
Все каторжники, по очереди подошли к столу и ссыпали свои заначки в общую кучу.
Тут дело большим оборотом пахнет. Тут с вашими унциями, как бы на неприятности не нарваться, с графской канцелярией. Почесался Зашкварный.
Да, тут надо еврея звать. Согласился Рикерт Австрийский. Обмен золота на серебро в его компетенции.
Пока бегали за городским евреем, затворникам ада поднесли еще по кружке. Проход в трактир расчистили, и народ пошел чередой, разглядывая самородки.
Городские патриции завязали разговор с каторжниками. Едва закончили общие вступительные темы, по поводу здоровья и погоды в Шаффурте, примчался взмыленный Соломон Барух, с весами и котомкой серебра.
Пока золото взвешивалось и переводилось в талеры, в трактире стояла тишина. Дыхание у всех было затаенное. На каждого заключенного пришлось почти по две марки шестнадцать талеров.
Высокопреподобный отец Аманд не растерялся, не испугался наваждения Момоны, и тут же, не сходя с места, собрал церковную десятину.
После того, как избыток народа, в лице особ низкого звания, из трактира выставили, завязалась беседа.
Ну как там оно, в аду? Ерзая на лавке, спросил один из бургомистров, Йохан Черный.
Тепло. Сказал Филло Колотушник.
Так понятно! Хохотнул префект Генрих Босяк. Адское пламя, небось, день и ночь пылает!
Насчет пламени, ничего сказать не можно. Сказал Менно Тумак. Там, где мы работаем, пламени нет. Только солнце жарит.
Зимы нет. Только лето. Круглый год босиком ходить можно. Добавил Кунно Размазанный.
Вода теплая. В море постоянно купаться ходим. Покивал головой Харт Загонный.
Как-то это все со словами отцов церкви не вяжется. Стали чесаться патриции Шаффурта.
Это писаниям отцов церкви не противоречит. Заступился за церковь настоятель. В аду разные пределы имеются. Где жарко, где холодно, а где солнце печет.
Все правильно. Поддержал, отца Аманда, Размазанный. Только теперь в аду пределы упразднили. Теперь там все по эонам, эрам и периодам. Мы в девонском периоде, палеозойской эры, срок мотаем.
Слушатели глубокомысленно закивали головами.
Делаете чего?
Чего, чего?! Золото собираем.
Боже, спаси и сохрани!
Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix
Непыльная работенка. Заметил Зашкварный.
Не скажи! Возразил ему Колотушник. Это только кажется. Походи день, под солнцем мало не покажется. И походить и нагнуться, за каждым самородком, надо. Бывают дни, что на человека по двадцать унций выходит, а некоторые и по тридцать поднимают.
Самое главное хитрость сатанинская в этом заложена. Вздохнул Размазанный. Там ведь как?
Как? Разом спросили присутствующие.
Никто тебя в шею не гонит. Восьмичасовой рабочий день. Шевелись потихоньку. Потом лежи на боку. Так ведь не полежишь.
Это почему? Удивились все.
Кусок золота, как подобрал с утра, под ногами, так и пошло. В груди все разгорается. Смотришь, где еще есть. И подпирает душу, и подпирает! До вечера не остановишься. Гребешь и гребешь.
Азарт! Сказал кто-то, из задних рядов.
Если золото под ногами валяется, скрученный нагнется. Добавил еще кто-то из задних.
Что прямо так наверху и лежит? Спросил Генрих Мухолов, смотритель арсеналов.
Есть наверху, но больше в земле. То, что в земле тоже добываем. Чтобы не копать, где ни попадя там палки поисковые есть. Такие дубинки с набалдашниками. Этой штукой по земле водишь и, как она знак подаст, значит золото тут. Копай.
А, знак какой?
Пищит, словно корзина вьюнов. Или словно собачка больная воет.
Кормят?
Кормят хорошо. Только все ровно не хватает. Приходится промышлять, для дополнительного пропитания. Сказал Колотушник.
Это как?! Удивились все разом.
Так море там под боком. На земле ничего нет, но море под боком. А, в море изобилие; и раки, и рыба. Только рыба, на нашу, не похожая. Вся в панцире, как черепаха. Есть и обычная, но эта шустрая. Не возьмешь руками.
Раки там огромадные. Покачал головой Клосс Дешевка. Есть величиной с кабанчика. А есть совсем мелкие. Только мелкие с шипами. В воду зайдешь, в оба смотреть надо. Они по дну ползают и сливаются. Проколоть ногу можно.
А на берегу, значит, ничего не водится?
Бывает, по ночам раки на земле ползают. Старица есть неподалеку. Там жабы хвостатые, величиной со свинью на берегу сидят.
Вы все, на свинский манер, меряете.
Так истосковались по свинине. От рыбы и раков уже мутит. Ты хозяин вот что! Режь кабана. Мы скинемся, оплатим. Только не томи. Поторапливайся. Душа устала от адской пищи. Душа сала и колбас просит.
Вы, вот, что скажите. Это значит заработки, там, у вас немыслимые?!
Платят хорошо. Рассудительно сказал Вернер Крутадух. Только, половина на алименты уходит. Это значит на пенсии сиротам, которые после ведьм остались. Но господин бакалавр обещал поощрить. Сказал, что за ударный труд, будем теперь в отпуск четыре раза в год ходить.
Да, неужто?!
Да, так и сказал. Явился лично. Собрал общее собрание. Сказал, что мы хот и душегубы, но в целом коллективом он доволен. Вы, говорит ударники труда. Будет вам поощрение.
Вот оно как!
Народ за стенами трактира гудел, пересказывая соседям, сказанное внутри. Глухих, среди этой публики, было немного, но они были самые разговорчивые. После их пересказов, зрители задних рядов узнали, что осужденные на вечные муки, собирают в день по сто фунтов золота, а сапфиров и аметистов собирать не велено и эти самоцветы просто отгребают в стороны.
На завтра, на Святого Илария, мнение по поводу батраков Вельзевула, было обошлось. Опять же трактирщикам прибыль. Детишки тоже рады. Изуверы ракушек заморских, с собой наволокли пропасть. Раздали ребятне диковинки и денег не взяли.
Еще, кроме обсуждения самих сатанинских арестантов, много обсуждали тему ударников и ударного труда. Горожане гадали, на все лады, чтобы это значило? В конце концов, пришлось обратиться к мудрым старцами шлифующим старческие зады на скамеечках у ворот. Один, то ли самый старый, то ли самый мудрый, растолковал этот лингвистический термин так:
Оно бывает, когда человека ударят, он не валится, а наоборот еще сильнее входит в раж. Начинает все крушить, вокруг себя, и ничем его не проймешь. Так и с работой. Ударная она называется оттого, что работает человек, как дурак, не щадя себя. Как ломовая лошадь.
После таких разъяснений, все стало на свои места. А, к жене Игнаца Мясника, которая славилась тем, что целый день сама трудилась по хозяйству, не покладая рук, и не давала спать другим, с этого дня прочно приклеилось прозвище Бенедикта Ударница.
Короче, все бы ничего, только господин бакалавр, Юрген Войтеховский, пропал куда-то. Господин секретарь гильдии, как уехал по делам еще до Рождества Христова, так до сих пор от него ни слуху ни духу. А, не успеешь оглянуться март на дворе. А, там яровые сеять. Уж не случилось ли чего с кормильцем. Может в преисподней задержали? Может падший ангел недоволен его земными делами остался? Может, не дай бог, кладезь мудрости к какому другому делу приставлен?
В этот же день, римский всадник, Юрген Войтех Гиперборейский, в плаще с подбоем из соболиного меха, стоял, в раздумье, на морском берегу. Его лицо обдувал, устойчивый морской ветер, спину ласкало скупое январское итальянское солнце. В руках у него была цера4, однако в раскрытом виде, она являла наблюдателю не темную восковую начинку, а экран обычного планшета, текст на котором и навеял, на отца основателя Гильдии Алхимиков, рассеянную задумчивость.
Сообщение касалось дел, относящихся к другому измерению. Поступило от второго основателя Гильдии, профессора Канта. В нем, тот пространно и долго писал о возникших затруднениях с «СКН», (Системой комплексного наблюдения за политикой невмешательства в дела параллельных миров). Многочисленные философские отступления в сочинении Канта, настораживали. Однако если отбросить шелуху, время Апокалипсиса еще не настало. Поэтому, спустя некоторое время, Войтеховский, помотав головой, отринул от себя все горести и печали и обратил взор на недавно приобретенную недвижимость. Старинная вилла, принадлежавшая во времена «хороших императоров» целой плеяде сенаторов, перешла во владение гильдии, от разбогатевшего вольноотпущенника Библика. Последний, в этом году, впал в немилость императора и распродавал собственность. Возможно, собираясь отплыть в Азию. А, может, даже, в Крым.
Здание располагалось на высокой прибрежной террасе и, каскадом ступеней и площадок с бассейнами, выходило к морю. Все это великолепие было заключено в оболочку из чередующихся коллонад и портиков. Издали, оно смотрелось хорошо, но вблизи было ясно видно, что разруха уже пустила здесь глубокие корни. Колонны поехали, статуи облупились, ступени потрескались. Тут требовалась основательная реставрация, а местами и полная перестройка.
Полюбовавшись на архитектурный памятник, Юрген отправился домой, на вершину холма. Наверно от того, что он пришел в движение, кровь в его теле начала циркулировать и прилила к мозгу. Это было видно по тому, что в атрий, он вошел, мурлыкая под нос песенку и в хорошем настроении.