Энтони Крипплстроу!
Крипплстроу рысцой приблизился к нему, откинул со лба клок волос, водворил его на место и произнес:
Да, сударь?
Он работал у старика Дерримена, помогая в чем придется по саду и огороду, и так же, как его хозяин, не претендовал на мужественную внешность и привлекательность вследствие сильно искривленного позвоночника и необыкновенного устройства рта, который растягивался только в одну сторону, отчего улыбка получалась какой-то треугольной.
Ну, Крипплстроу, как дела? покровительственно спросил его Фестус.
Помаленьку, сударь, не так чтоб очень плохо. А как вы поживаете?
Отлично. Давай-ка почисть мне сапоги: видишь, это военные сапоги, я поставлю ногу на скамейку. Этот свиной хлев моего дядюшки не место для порядочного солдата.
Хорошо, сударь, мистер Дерримен, я почищу. Да, конечно, это не место, сударь.
Какая скотина пала в этом году у моего дядюшки, Крипплстроу?
Сейчас скажу, сударь. Помнится, мы потеряли трех цыплят, одного голубя и одного недельного молочного поросеночка, а всего она их принесла десять штук. А больше я что-то ничего не припомню, сударь.
Да, огромный падеж скота, ничего не скажешь! Вот старый мошенник!
Нет, не очень много скота, сударь. Старый как вы изволили сказать, сударь?
Так, ничего. Он там сейчас. Фестус мотнул головой в сторону дома. Вонючий скряга.
Хи-хи! Ай-ай-ай, мистер Дерримен! сказал Крипплстроу, с восторженным осуждением покачивая головой. Образованные господа не должны говорить такое. А вы еще и офицер к тому же, мистер Дерримен! Вы там у себя в коннице не должны забывать, что в ваших жилах течет кровь прославленных предков и вам не след дурно отзываться о них.
Он скупая скотина.
Верно, сударь: признаться, он малость скуповат. Это уж так повелось многие старые, почтенные господа скуповаты. Ну, Бог даст, он не забудет вас в своем завещании, сударь.
Надеюсь, не забудет. А что, здешний народ говорит что-нибудь обо мне? спросил молодой человек, в то время как Крипплстроу продолжал возиться с его сапогами.
Да, сударь, случается, что и говорят иной раз. Говорят, что наша добрая матушка-землица вырастила хороший кусок мяса и костей для нашей территориальной конницы словом, все сходятся на том, что вы очень красивый малый, сударь. Хотелось бы мне так же мало бояться французов, как вы. Я ведь состою в местном ополчении, мистер Дерримен, и, поверите ли, каждую ночь вижу во сне, что защищаю родину от неприятеля, и этот сон совсем не доставляет мне удовольствия.
А ты смотри на это веселее, как я, тогда мало-помалу привыкнешь и совсем перестанешь думать. Красивый мужчина это еще не все, понимаешь ли. Да-да. В армии найдется кое-кто не хуже меня, а может, и лучше.
И потом, еще говорят, что вы сумеете умереть как настоящий мужчина, когда падете на поле брани этим летом.
Когда паду на поле брани?
Ну да, да, так точно, сударь. Ох и горемычная ж судьбина! Ежечасно буду я молиться за упокой вашей души, когда вы будете гнить в своей солдатской могиле!
Постой, сказал наш воин, проявляя некоторое беспокойство. Почему это они решили, что я должен погибнуть?
Ну как же, сударь: по всему видно, что конница будет пущена вперед.
Вперед? Вот и дядюшка говорил то же самое!
Ну да, по всему видно, что так. И, уж конечно, ее скосят под корень, как былинку. И вас, бедняжку, такого молодого, такого храброго, заодно с остальными!
Послушай, Крипплстроу, это же просто дурацкая болтовня. Как может конница быть пущена вперед? Да никто не будет пущен вперед. Какое нам, коннице, дело до высадки Бонапарта? Мы будем находиться в каком-нибудь безопасном месте, охраняя ценности и драгоценности. Ну, послушай, Крипплстроу, видишь ты хоть какой-нибудь резон в том, чтобы пускать конницу вперед? Ты думаешь, они и в самом деле могут это сделать?
Да, сударь, боюсь, что могут, сказал жизнерадостный Крипплстроу. И я знаю, что такой храбрый воин, как вы, будет только рад случаю показать себя. Это же такое почетное дело смерть в ореоле славы! Я, по чести, желаю вам этого от всей души, да и всем так говорю Правду сказать, я даже молюсь об этом по ночам.
О! Черт бы тебя побрал! Никто тебя об этом не просит.
Нет, сударь, никто, я сам.
Конечно, мой меч выполнит свой воинский долг. Но хватит болтать! Убирайся отсюда.
Угрюмо насупившись, Фестус возвратился в комнату дядюшки и увидел, что Энн собирается уходить. Он хотел было тотчас же отправиться вместе с ней, но она уклонилась от его предложения, и он подошел к окну и, барабаня пальцами по ставне, наблюдал, как она пересекает двор.
А, ты еще не ушел, племянник? спросил старик фермер, с опаской косясь на Фестуса одним глазом. Ты видишь, в каком я плачевном положении. И хоть бы чуть полегчало. Потому и не могу я принять тебя так, как бы мне хотелось.
Не можете, дядюшка, не можете. Но я не нахожу, чтобы вам было хуже, нет, будь я проклят! Вам еще не раз представится случай оказать мне хороший прием, когда вы поправитесь. А если вам кажется, что вы начали сдавать, почему бы не развеяться, не пожить где-нибудь в другом месте? Здесь у вас такая сырая, мрачная дыра.
Верно, Фестус. Я и сам подумываю о том, чтобы перебраться в другое место.
Вот как! И куда же? с любопытством спросил удивленный Фестус.
В мансарду, что в северной части дома. Там, правда, нет камина, да на что он такому горемыке, как я.
Недалеко же вы собрались.
Недалеко. Так ведь у меня нет ни единой родной души на десять миль в округе, а ты сам знаешь, что я не могу позволить себе арендовать помещение, за которое придется платить.
Знаю, знаю, дядюшка Бенджи! Ладно, не расстраивайтесь. Как только эта суматоха с Бонапартишкой уляжется, я вернусь и позабочусь о вас. Но когда родина призывает к оружию, надобно повиноваться, если ты настоящий мужчина.
Какой высокий боевой дух! восхищенно заметил дядюшка Бенджи, придавая соответственное выражение своему лицу. Я вот никогда этим не отличался. И откуда только это у тебя, мальчик?
С материнской стороны, должно быть.
Верно, так. Ну, береги себя, племянник, сказал старик фермер, внушительно грозя пальцем. Береги себя! В наше воинственное время твой боевой пыл может увлечь тебя прямо противнику в пасть, а ведь ты последний в нашем роду. Помни об этом и не позволяй своей отваге завлечь тебя слишком далеко.
Не тревожьтесь, дядюшка, я буду держать себя в руках, самодовольно заявил Фестус, раззадоренный против воли словами старика. Разумеется, я буду бороться с собой сколько смогу, но рано или поздно натура должна взять верх. Ну, я пошел. И, мурлыча себе под нос «Лагерь Брайтон», пообещав в самом непродолжительном времени наведаться снова, Фестус удалился, исполненный уверенности в себе, и чем дальше его уносили ноги, тем больше оживлялся старик дядюшка.
Когда же массивная фигура молодого кавалериста скрылась за дверью прихожей, дядюшка Бенджи проявил живость, противоестественную в человеке, столь обремененном недугами: стремительно вскочив с кресла без помощи палки, несколько раз подряд широко и беззвучно разинул рот, словно умирающая от жажды лягушка, обычный для него способ дать выход своему веселью. Затем, словно шустрая старая белка, взбежал вверх по лестнице на чердак и припал к слуховому окну, из которого открывался вид на равнину за оградой фермы и тропинку, ведущую к деревне.
Так-так! воскликнул старик, подавляя визгливый смешок и приплясывая на месте. Он побежал за ней. Она его зацепила!
На тропинке действительно появилась Энн Гарленд, а позади на некотором расстоянии размашисто шагал, спеша догнать ее, Фестус. Заметив его приближение, Энн пошла быстрее, но и Фестус прибавил шагу и догнал ее. По-видимому, он окликнул ее, потому что она обернулась, и он, поравнявшись с ней, зашагал бок о бок, после чего оба скрылись с глаз. Старик фермер еще с минуту производил какие-то телодвижения, словно на радостях водил по воображаемой скрипке смычком, а затем, внезапно посерьезнев, снова спустился вниз.
Глава 7
О чем они говорили, когда шли полем
Вы часто ходите этой дорогой? спросил Фестус, лишь только поравнялся с Энн.
Я прихожу за газетой или когда еще что-нибудь понадобится, ответила Энн в растерянности, стараясь угадать, случайно или намеренно он здесь появился.
Несколько шагов они шли молча, только Фестус с победоносным видом щелкал хлыстом по траве.
Вы что-то сказали, мисс Энн?
Нет, ответила девушка.
Тысячу извинений. Мне показалось, вы что-то сказали. Зачем вы сходите с тропинки, я могу идти и по траве, эти лютики не зажелтят мои сапоги, а вот ваши чулочки испортят. Ну, что вы скажете по поводу того, что по соседству с вашей деревней появилось столько военных?
Мне кажется, это внесло большое оживление и приятное разнообразие в нашу жизнь, подчеркнуто сдержанно отвечала Энн.
Быть может, вы вообще не жалуете наше военное сословие?
Энн улыбнулась и ничего не ответила.
Почему вы смеетесь? воскликнул молодой фермер, испытующе заглядывая ей в лицо и багровея от гнева. Что вы увидели смешного?
Разве я смеюсь? сказала Энн, испуганная его неожиданной обидчивостью.
Ну конечно, вы смеетесь и сами прекрасно это знаете, вы насмешница! сказал он тоном капризного ребенка. Вы смеетесь надо мной вот ведь над кем вы смеетесь! А хотел бы я знать, что вы будете без нас делать, когда в любую ночь французы могут свалиться на вас как снег на голову.
А вы можете отразить их нападение?
Что за вопрос! А иначе зачем мы здесь? Да вы, я вижу, совсем не цените военных!
Вовсе нет, ей нравятся военные, сказала Энн. И особенно, когда они, увенчанные славой, возвращаются домой с войны, хотя стоит ей подумать о том, как досталась им эта слава, и они уже нравятся ей гораздо меньше. Доблестный кавалерист, почувствовав себя умиротворенным, заявил, что она, должно быть, имеет в виду то обстоятельство, что на войне рубят головы, раскалывают черепа и проделывают еще многое в том же духе, и он находит вполне естественным, если подобные действия немного пугают такое нежное мягкосердечное создание. Ну а он совсем не прочь принять этим летом участие в каком-нибудь сражении вроде битвы при Бленхейме, которая произошла сто лет назад или что-то около того Да, черт побери, совсем не прочь.
Эй! Да вы опять смеетесь! Да-да, я же видел! И вспыльчивый Фестус повернул к Энн побагровевшее лицо и так и впился в нее своими голубыми глазами, словно стремясь прочесть ее мысли. Энн попыталась храбро встретить его взгляд, но веки ее дрогнули и она опустила глаза.
Ну конечно, вы смеялись! повторил Фестус.
Ну, право же, совсем чуть-чуть, пробормотала она.
Ага! Я же видел, что вы смеетесь! загремел он. Над чем же это вы смеялись, позвольте вас спросить?
Просто просто я подумала, что вы что вы ведь служите в территориальной коннице, лукаво промолвила Энн.
И что же отсюда следует?
А эта конница говорят, там все больше фермеры, у которых мозги набекрень.
Ну да, я так и думал: вы просто слушаете чужие шуточки, милейшая Энн. Верно, такая уж у вас, женщин, привычка, и я не придаю этому значения. Конечно, я готов признать, что среди нас есть не очень храбрые вояки, но я-то умею обнажить саблю, разве не так? Ну, попробуйте скажите, что это не так, попробуйте чтоб раздразнить меня.
Я уверена, что это так, мягко сказала Энн. Если на вас нападет француз, мистер Дерримен, вы разобьете его наголову или обратите в бегство.
А, теперь вы мне льстите, сказал Фестус, расплываясь в улыбке и сверкая белыми зубами. Ну, разумеется, я прежде всего обнажу свою саблю. То есть я хочу сказать, что сабля моя будет уже наголо, и я пришпорю мою лошадь, то есть, выражаясь военным языком, моего боевого коня и, подскакав к неприятелю, скажу Впрочем, нет, я, разумеется, ничего не скажу мужчины в битве слов не тратят. Я займу третью оборонительную позицию сабля клинком вниз, затем перейду во вторую оборонительную
Этак вы будете не столько поражать неприятеля, сколько обороняться от него.
Что такое! вскричал Фестус, и сиявшее самодовольством лицо его сразу потемнело как туча. Что вы понимаете в языке военных вы же никогда не держали сабли в руке! Я вовсе не собираюсь рубить его саблей. И, насупившись еще пуще, он продолжил: Я сражу его пулей. Я стащу с правой руки перчатку, скину с плеч козью шкуру, достану пороховницу, засыплю порох на полку и Нет, не так, не годится. Я выхвачу пистолет, что висит у меня с правого бока, заряжу его и, когда раздастся команда: «Взвести курки!» я
Значит, в разгар битвы еще остается время отдавать такие команды? с невинным видом спросила Энн.
Вовсе нет! сказал кавалерист, снова вспыхивая как порох. Я ведь объясняю вам только, какая должна была бы последовать команда, если бы Ну вот! Вы опять сме
Я не смеялась. Право же, право, я не смеялась!
Верно, я и сам вижу, что не смеялись. Мне показалось. Ну, затем я ловко прицеливаюсь смотрю все время вдоль ствола только вдоль ствола и стреляю. Не беспокоитесь, я отлично знаю, как открывать огонь по врагу. Но, кажется, мой дядюшка восстановил вас против меня.
Он не обмолвился о вас ни единым словом, сказала Энн. Но я уже, конечно, слышала о вас.
А что вы слышали? Уж, верно, ничего хорошего. Ух, во мне все кипит!
Нет, ничего плохого, успокоила его Энн. Просто вспоминали вас разок-другой.
Ну скажите же, что обо мне говорили, будьте умницей. Я не терплю, когда мне противоречат. Ну же! Я никому не скажу, клянусь!
Энн принужденно улыбнулась, пребывая в замешательстве, наконец решилась:
Нет, не скажу!
Ну вот опять! мгновенно впадая в отчаяние, воскликнул кавалерист. Я начинаю подозревать, что меня просто здесь ни во что не ставят!
Но о вас не говорилось ничего худого, повторила Энн.
Тогда, значит, что-то, может быть, говорилось хорошее, тотчас успокоившись, промолвил Фестус. Что ж, хотя у меня, не скрою, довольно много недостатков, кто-нибудь может меня и похвалить. Так это была похвала?
Да, похвала.
Я, конечно, не очень-то смыслю в земледелии, и не слишком умею занимать разговором, и не так силен в цифрах, но должен признаться, раз уж меня к этому вынуждают, что на эспланаде выгляжу не хуже других молодцев из нашей конницы.
Безусловно! сказала Энн. Хоть вспыльчивость этого воина и нагоняла на девушку такой страх, что мурашки бегали по спине, все же отказать себе в опасном удовольствии слегка его подзадорить она не могла. Выглядите вы превосходно, и кое-кто говорит, что вы
Что же такое они говорят? Ну, понятно: говорят, что я красив. Только это не мне в похвалу, поскольку я не сам себя создал. Эй! Что вы там увидели?
Ничего, просто какая-то птичка вспорхнула с дерева, сказала Энн.
Что такое? Просто какая-то птичка? загремел кавалерист, мгновенно выходя из себя. Я же вижу, как трясутся ваши плечи, сударыня. Берегитесь, не дразните меня этим вашим хихиканьем! Клянусь Богом, вам это даром не пройдет!
Тогда ступайте своей дорогой! сказала Энн. Она была так возмущена его неучтивостью, что у нее пропала охота над ним потешаться. Я не желаю с вами разговаривать, хвастун вы этакий! Вы, Фестус, просто ужасный, противный невежа и такой обидчивый, что с вами невозможно иметь дело. Ступайте, оставьте меня!
Нет-нет, Энн. Я не должен был так разговаривать с вами. За это я позволяю вам говорить мне все, что вам только заблагорассудится. Скажите, что никакой я не воин, или еще что-нибудь такое. Выбраните меня, ну пожалуйста, будьте умницей. Я дурак, пустомеля, просто мусор, меня нужно вымести на свалку!
Я ничего не намерена говорить вам, сударь. Оставайтесь здесь и дайте мне уйти.
Ваш взгляд невольно заставляет меня повиноваться, и я не в силах ослушаться вас. А завтра вы снова будете проходить здесь в это время? Ну скажите, не будьте же так нелюбезны.
Энн была слишком великодушна по натуре, чтобы не простить Фестуса, но, упрямо поджав короткую верхнюю губку, пробормотала только, что вовсе не собирается приходить сюда завтра.