Альф сидел у барной стойки, всеми своими ста сорока килограммами вдавив табуретку в пол.
А-а-а! закричал он Никите как старому знакомому. Никитка! Садись давай! Накатим!
Цены в баре были конские. Никита полистал ламинированные страницы меню, но в итоге отложил его в сторону.
Это политика, пояснил Альф, чтобы разную шелупонь держать с той стороны двери.
Клубная наценка? поинтересовался Никита. Ему казалось, что с всемогущим Селивановым надо держаться независимо, лучше даже нагловато.
Точно, совершенно серьёзно подтвердил Альф. У кого нет ста баксов на обед, могут отправляться в жопу! Вот у тебя теперь есть
Ничего из этого его блицкрига тогда не вышло. Слишком уж Альфа было много и сразу. Да и не хотел Никита сто баксов, он хотел быть Вудвордом и Бернстайном, на худой конец Александром Глебовичем Невзоровым.
И хотя многие коллеги Никиты поплыли уже на первом свидании с Селивановым, Никита остался с тем же, с чем пришёл. Наездов со стороны Серого Дома не последовало, Никита продолжил писать репортажи для «Улицы». У него даже не забрали расследования. Альф же попросту не признал поражения. Он продолжил общаться так, будто их сделка состоялась, и из кармана Никиты теперь всё время торчат те самые сто баксов на обед.
Будь Никита поумнее, он бы попробовал разузнать, что Селиванов хотел в обмен на эти баксы. Но он сделал вид, что «чемоданного» эпизода просто не было.
Никита ещё только одной ногой шагнул в традиционно орущий на разные голоса ньюсрум «Улицы», как тут же был пойман за руку Андреем.
Пойдём-ка, повёл он лучшего дебютанта в свой собственно, единственный в редакции отдельный кабинет.
Здесь было сумрачно, стёкла закрывали плотно сжатые жалюзи, по редакторскому столу гарцевал целый зоопарк канцелярских зверей. Особенно опасно смотрелся крокодил-дырокол с одним недобрым глазом. Андрей рухнул в своё огромное кресло и уставился в монитор. Никита отметил, что над ним теперь вместо фотовиньетки «Оленегархи края» с авторитетными бизнесменами висит набранный радужными буквами плакат «Человек из окон».
Что ты там устроил? поинтересовался Андрей, параллельно печатая на клавиатуре. Из мэрии звонили. Пожар, говорят, караул! Сорвался с цепи и кусал людей. Я им говорю: ничоси! А они опять Ты зачем к ним вообще пошёл?
От такой наглости Никита обалдел.
Я же тебе говорил, что Таня послала за наградой!
А-а-а, не отвлекаясь, почесал подбородок Андрей, ну да, премия Татьяна, знаешь, Михайловна порадуется. Поздравляю! вдруг объявил он с нажимом.
Спасибо, хмыкнул Никита.
Опять из-за своего дружка-азера, да? Не терпится составить ему компанию? Ты же понимаешь, что теперь всем прилетит?
А нормально журналистов на зоны подсаживать ни за хер?
Ну, теперь ты проорал ему станет легче! А ты запомнишься в веках.
Слушай, ну ладно уже!
Ладно, согласился Андрей, ладно-ладно. Даже ладно-ладно и сверху леденец на палочке, если ты мне сейчас скажешь, что у тебя есть текст. Seriously, есть?
Текста не было. То есть он в каком-то смысле был, но точно не в том, к которому готов Андрей. Никита копал «Полярный мост» циклопический краевой проект ценой в два триллиона уже два месяца. И это только с момента, как пустил побоку другие лонгриды и почти выключился из сбора новостей.
Идея прошлого губернатора запустить кроссполярные перелёты через Красноярск в Северную Америку была подхвачена и нынешними управителями. Сеть аэропортов по всему краю. Иностранные авиакомпании в очереди на пролёт. Мы сидим, а денежки идут. Премьер приезжал на местный экономический форум благословлять. И ещё наверняка приедет, когда нужно будет ленточку или кнопочку.
И всем норм. И только Никите нихрена.
Можешь мне сказать, что у тебя есть хотя бы два авторизованных источника?
Два есть, отозвался Никита. Ну один не знаю, может, не захочет светиться
Ты из-за этого «Комитета» совсем отцепился от паровоза, сообщил Андрей, разглядывая хмурую физиономию Никиты, и куда-то чух-чух, чух-чух. Ты думаешь, Таня тебя всё время будет отмазывать? Или думаешь, я буду бегать по кабинетам вертеть ласковой жопкой?
Да ничего я не думаю, поморщился Никита. Образ Андреевой вёрткой задницы проявился у него в голове слишком ярко.
Слушай, вернись в мозолистые руки товарищей, посоветовал Андрей. Тут полыхает со всех сторон: макет новый пилим, Школа молодого журналиста с нового года начнётся, а ты там читаешь. Материалы сами собой тоже не напишутся. Взялся за гуж давай своё разоблачение века уже. Я серьёзно, Ника.
Никита кивнул.
Слушай, ну через неделю постараюсь первую часть выдать.
Не надо вот этих одолжений, ладно? Текст на бочку.
Никита ещё покивал и поплёлся к выходу.
Ты опять куда-то намылился?
Я сейчас позвоню в пару мест и на «solidarity».
Куда?
Сегодня же в «Че Геваре» сбор для «комитетчиков» и тех, кого замели на митингах поддержки.
А-а, сказал Андрей, скривившись, ну давай-давай.
Журналистская солидарность в его понимании это что-то вроде ветрянки: детское, а взрослым главное не расчёсывать, а то будешь глупо выглядеть. А за Баху Гулиева, говорил, пусть свои ходят митинговать. «Мальчик из хорошей семьи», иронически приподнимал бровь Андрей, давая понять, где он эту «семью» азербайджанскую диаспору видел. А что у Бахрама из семьи только мать-швея в Филармонии пополам.
Ну пускай Андрей кривится. Ему идёт.
Никита немного пошатался по редакции: затеял левый трёп с выпускающим про дохлых жирафов в «Роевом ручье» (за неделю померли ещё два), включил-выключил комп, сходил покурить с верстальщицей, ещё разное по мелочи. Но всё это был просто ритуал, что-то вроде затяжного рукопожатия, никакого практического смысла в этих действиях не содержалось. Можно было сделать ещё пару кругов или обсудить что-нибудь умеренно бесполезное с Андреем (вот тот же макет, например), но Никита решил, что лучше пораньше окажется в «Геваре». Глядишь, с кем-нибудь нужным удастся перетереть.
Вышел, никому ничего не сказав, сел на автобус-«двойку» и нестерпимо долго ехал можно сказать, шагал через Стрелку. Перед Музакадемией всё вообще встало минут на десять. Маршрутки впереди выдыхали чёрные облака в нос списанному немецкому автобусу, в котором Никиту заперли с другими «двоечниками». Водила врубил по радио приторное восточное улюлюканье. Саундтрек для Бахи, подумал Никита.
Вышел на «Агропроме» и пошёл пешком. Тут уже не так далеко, а пробки достали.
К ботинкам всё время липли мокрые опавшие листья. В этом году их особенно много как будто деревья спустили с себя две шкуры. На Красной площади прошёл мимо мужика, державшего плакат «Партия мёртвых»; лицо его было едва различимо за бородой и копной грязноватых седых волос. Интересно, подумал Никита, какую партию он имеет в виду? Они же так-то все мёртвые. Или он про поставки? В смысле, новая партия дохленьких. Кто бы это мог быть?..
Размышляя о достоинствах мертвяков перед зомбированными, он постоял, пропустил подряд три троллейбуса, будто бы накрепко привязанных друг к другу. Перешёл, снова перешёл и оказался почти перед самым «Баром солидарности с борцами против агрессоров мирового империализма», как было набрано бегущей строкой на фасаде «Гевары» поверх неонового контура Острова Свободы.
Здесь традиционно толклось много разной, всё чаще мелкой местной живности. Вот и в этот раз из толпы людей в плохих шляпах вынырнул Олень музыкант из «Саквояжа говна». Его, как и многих тусовочных сородичей, по первоначальному шухеру тоже обняли следкомовцы, но, пожевав, всё же выплюнули. Для Оленя это происшествие имело далеко идущие последствия ещё в СИЗО ему напрочь оторвало и без того плохо пришитую к реальности башку. Теперь Олень только и делал, что носился по городу, пересказывая параноидальные слухи иногда более-менее настоящие, но большей частью накипевшие под его вязаной шапочкой.
Вот и сейчас он моментально притёрся к Никите и затараторил:
Второй пацан, Юрасик этот, во всём сознался. Да-да, Ника. Теперь совсем огого-эгегей.
В чём «во всём»? спросил Никита, слегка поморщившись. Олень, как и прочие психонавты, ему надоел.
Во всём! Организации, там, подготовке к минированию будто он ездил специально смотреть, где лучше подложить под опоры.
Под какие опоры?
Ну так моста. Четвёртого. Мост, говорит, хотели бабахнуть! Олень показал прорежённые зубы. Четыре кило тротилового эквивалента!
Какого эквивалента?!
Сухого, значительно пояснил Олень и невесело рассмеялся, сейчас весь эквивалент сухой. Если не обоссышься. Этому чуваку, Юрасику, пальцы на руке обстригли, слышал? Когда тебе отгрызают пальцы, ты и сам под мост заложишь
Никита помотал головой и решительно вошёл плечом в барную дверь. Он решил, что Оленя опять взяли в плен галлюцинации. Он не поверил в отрезанные пальцы.
Зелёное небо над Кабулом
Никита пересёк предбанник «Гевары», оформленный под оборонительную линию: как бы мешки с песком, как бы дощатые стенки окопов, как бы ящики-хаки. И шарики-шарики-шарики. С чёрными оттисками реквизитов сбора и групп в соцсетях.
Раздеваться не стал однопуговичное лёгкое пальто можно и оставить, прошёл мимо шариков, похлопав пару из них по дутым бокам. Заглянул в ростовое зеркало: кеды бело-синие, заляпанные, брюки серые в оранжевую клетку, рыжий мохнатый пиджак, наглая кудрявая морда всё в комплекте.
Нырнул в главный зал. Полутёмный, с яркими пятнами подсвеченных армейскими фонарями столов. Будто у Пелевина в «Чапаеве» подсмотрели, мелькнула в голове мысль, костры барона Юнгерна прямо.
Прошёлся по этим кострам отразиться для общих знакомых. Встретил чуваков с ТВК, с «Примы», из губернаторской пресс-службы эти непонятно, то ли правда топят за арестантов, как все, то ли пришли пошпионить и записать, кто что. А может, ещё не определились, у них бывает. Внезапно наткнулся на Аньку Сазонову она работала продажником в «Улице», пока не соскочила в рекламное агентство. У них даже был однажды пьяный поцелуйный разговорчик, чуть не перешедший в. Но всё же, кажется, не перешедший.
Привет, помахала Анька.
Никита кивнул и подплыл.
Чо-каво? спросил он.
Анька и вторая девчонка пепельная блондинка в странном чёрном комбинезоне с бахромой кивнули.
Ника, это Лена Ружинская. Лена, а это наш Ника, представила его Анька, журналист года, рыцарь без страха, но, блять, упрёков к нему
А что там с упрёками? заинтересовалась Лена, пожав Никитину руку Никита даже сходу не сообразил, на мужской или, наоборот, на такой с претензией феминистский манер.
Она была очень высокой, на полголовы выше Аньки, а та хвастала, что в ней полные 175 см. Глазищи. И волосы, конечно. Как будто Лена эта взаправду состарилась, только не у нас, а например в Германии, заделалась совсем благородно седой с парой зелёных прядок, а потом её переделали обратно в девчонку и заслали к нам. Зачем? Зачем они, кстати, всех их к нам засылают?..
Враги завидуют, сказал Никита и чуть не скривился. Что за кринж, а?
Ага-ага, залыбилась Анька, ему никаких врагов не надо, он сам себя может проебать, если так бухать продолжит.
Прямо «так»? кажется, одобрила Лена.
Я же говорю, враги, продолжил гнуть идиота Никита.
Так-так, настаивала злопамятная Анька.
Никита пожал плечами и уже хотел пошутить что-нибудь и в адрес Сазоновой, раз она пошла с козырей, но на сцене как раз началось шевеление. Парень в коричневой жилетке, заляпанной фиолетовыми листьями, вышел постучать в микрофоны, а потом собрал несколько фигур из пальцев для невидимого звукорежа и осветителей. На зал тут же упал фиолетовый разрежённый свет, а костры светильников зажглись ещё ярче.
Парень дематериализовался, а его место занял уважаемый телеведущий. Он заговорил эмоционально и сбивчиво. Пересказал историю митингов, отвлёкся на собственный эпизод в ИВС по зиме, послал «лучи проклятия губернаторской стае».
Я на своём опыте убедился, насколько у нас вывернутая система правосудия, сообщил он. И те, кого схавали на митинге Их схавали потому что мы, многие из здесь сидящих, никуда не вышли! Поэтому будет по-честному выкупить ребят. Как написано у классика сдавайте валюту!
В этот момент Никиту схватили за руку и шёпотом сообщили, что он уже через одного. Он кивнул.
Поднимаясь на сцену, Никита подумал, что теперь только и делает, что на неё поднимается, как бы в привычку не вошло. Завёл руки за спину, собрал из себя Виктора Цоя.
Вы видели зелёное небо над Кабулом?! поинтересовался Никита.
Народ в зале смотрел непонимающе, и только какой-то пьяный идиот выкрикнул:
Как сейчас помню!
Никита усмехнулся.
Зелёное небо, которое начинено колото-режущими?
Народ ошалело наблюдал за сбрендившей надеждой журналистики.
Никита усмехнулся ещё более дико. Теперь он был похож уже не на Цоя, а на Олега Гаркушу, расплывшегося в сладостно-чеширской улыбке.
Здесь же многие знают Юру Ревина, он звуковиком был в «Доме кино»? Ну и если сами не знают, то ходили на «Радио Чё», которое он придумал. В общем, мы думали, что знаем Юру. А Юра не Юра! Он зелёное небо над Кабулом! Он организатор террористического сообщества! А кто тогда это сообщество? Так мы с вами это сообщество. Запрещённая организация. Сейчас многие усмехнутся, что такой организации нет, что за бред. Какое небо Кабула? Почему зелёное? Так и «Комитета» никакого нет! А Юра, Бахрам и остальные синеют в камерах. Это не бред? У Юрки руки кровавая каша «сопротивления при аресте», палец могут отнять или даже уже отняли. А мы сидим «аперольчик» тянем. Вкусный «аперольчик»-то? А? Не хуёво вам от этого? Мне охренеть как хуёво. Если мы, дорогая организация, больше ничего не вывозим, то сбросьте ребятам хотя бы на лекарства. Я ставлю второй донат.
Он достал смартфон и, уже ничего не говоря, некоторое время в нём копался. В зале несмело похлопали не чересчур ли? Губернаторские, понятно, воздержались.
Никита, наконец, закончил с донатом, спрыгнул со сцены и, ни на кого не отвлекаясь, ушёл курить на улицу. Там опять сильно дождило, и в мокрой темноте проплывали похожие на раскисшие подушки силуэты маршруток. Никита поймал себя на том, что в животе голодно посасывает от выступления. Неприятно так, чего-то нехватающе. Надо завязывать с этим, правда.
Выглянула давешняя Лена. Огляделась, выбрала цель и подобралась к Никите за огоньком запалила худую сигарету.
А ты ничего зажёг, говорит.
Никита пожал плечами.
Про «аперольчик» педерастия, конечно, но вообще огнище, продолжила Лена. До дома меня проводишь.
Никита удивлённо приподнял бровь. Лена же как ни в чём ни бывало похлопала его по руке и отчалила. Куривший рядом народ всё это, конечно же, слышал, и теперь поглядывал на надежду краевой журналистики с куда бо́льшим интересом, чем раньше. Нормально так.
Внутри подрулил давешний телеведущий.
Старик, отлично выступил.
Никита поблагодарил и за, и вообще тоже. Седой маленький телеведущий в квадратных очочках мистический близнец рыжего гиганта Селиванова. Только добрый. Или просто плохо информированный, как наверняка сказал бы сам Альф. Никита каким-то чудом умудряется дружить с обоими. Ну, как дружить
Никита отвлёкся, вновь заметив Лену. Она тусила за столом каких-то незнакомых быдломальчиков, раскладываясь на плече одного из них Никита сообразил, что теперь, после приглашения на проводы, его это прислонило, хотя ещё три часа назад он вообще не знал, кто эта Лена такая и зачем нужна.
А про проводы, кстати это, может, просто шутка, подъёбка такая? Или она серьёзно? А то раззинулся тут. Но надо всё же проверить. Глупо отказываться. Или глупо наоборот?