Господи, в грудь словно колышек осиновый вбили, как тому вампиру, голова гудит, будто колокол, и нога Вроде как прутом раскаленным в нее тычут. Перелом, наверное Мутит-то как М-м-м
Неожиданно Лобсын Очирович припомнил разговор его «закадычных друзей». Эта сволочь, которая Бадмаев, сказал: «Рано!» Рано для чего? Что, в том месте склон был крутой? И что?
Мертвому-то какая разница? Или Айдархан места определенного дожидался? Зачем? Чтобы его нашли? Кто? Подельники этих душегубов? Те грабят и убивают, эти прячут мертвое тело Глупости какие
Тогда для чего такая морока, да еще с точным расчетом: избавиться от тела на таком-то километре?
Пить за знакомство они начали, как Верхнеудинск проехали, а скинули его где-то в районе Слюдянки. Целая тайная операция! Чего для?
Поелозив рукой по пиджачку, мокрому от крови, Шагдаров ощупал боковой карман. Странно Тугая пачка денег на месте.
Стало быть
Наихудшие опасения делопроизводителя оправдались правый внутренний карман был пуст. Исчезли все документы направление его, паспорт и прочие важные бумаги. Просто так выпасть они не могли, там же на пуговку застегнуто и еще булавкой
Застонав, Лобсын перевернулся набок, и пополз, одной рукой подтягивая грузное, непослушное тело, а здоровою ногой отталкиваясь.
Стало быть, в поезде ему повстречались не простые грабители. Очень даже не простые Ежели «эти» найдут делопроизводителя-недобитка, то добьют. Уползать надо
Спасло Шагдарова незримое уродство сердце у него не было смещено влево, как у большинства людей, а располагалось точно посередине грудной клетки. Нож убийцы, конечно, наделал делов, но не задел сам «моторчик».
Делопроизводитель был едва жив и абсолютно трезв. Хмель выветрился из него, как по волшебству. Вытек с кровью
Во второй раз он пришел в сознание, расслышав цокот топыт и гортанные голоса.
Ищи, Федька, ищи! крикнул кто-то зычным басом. Где-то тута он должон быть! Та самая верста!
Вона, и трава помята, поддакнули басовитому.
А ты не болтай! Тоже ищи, давай!
Да ищу я
В это самое время из леса донесся волчий вой тоскуя, голодный зверь взывал к восходившей луне.
Косой! Вона, кто его прибрал-то! Волчары!
А сама тушка-то где?
Да что тут, по темноте-то, разглядишь?
Тут издалека крикнули испуганно:
Атас! Казаки!
Гулко хлопнула винтовка, ему ответил выстрел посуше револьверный или пистолетный. Взвился крик, заржали лошади.
Ходу, Федька!
Кони понеслись галопом. Только топот их стал стихать, как снова послышался, но уже с другой стороны. Казачий разъезд!
Мыча от резучей боли, Лобсын пополз навстречу «своим». Один из забайкальцев осадил коня
Очнувшись в третий раз за ночь, Шагдаров увидал над собой высокие белые своды, куда еле доходил слабый свет ночника.
За высокими окнами перебегали лучи прожекторов, изредка накатывал тяжелый гул и паровозные гудки. Иногда строй газовых фонарей заволакивало паром, и тогда их огни отдавали в розовый.
Это что, вокзал? Последний полустанок, так сказать. Следующая станция вечность
Шагдаров прикрыл глаза. Все тело ныло, а в груди почти не замирала слабая, но не уходившая боль. Ничего, терпеть можно.
Жив, и ладно. Оклемаешься, Лобсын Очирович
Почему-то, именно в положении лежа приходят на ум главные мысли в жизни. А куда деваться?
Сразит тебя пуля, или нож, или разрыв сердца и свалишься. Будешь лежать, лупать глазами в небо, и соображать: конец настает или это только пауза?
Лобсын вздохнул осторожно, чтобы не вызвать новый болезненный ответ израненного организма. Углядев рядом с койкой, на которой он лежал, сиделку, дремавшую на стареньком венском стуле, делопроизводитель из Читы разлепил губы:
Где я?
Сиделка вздрогнула, и суетливо поправила шапочку на голове, одернула халат.
Ожил, никак? Ну, во-от, я ж говорила крепкий мужик, сдюжит! В Слюдянке ты, милый. Прям на вокзале уложили, в медпункте. Доктор запретил тебя до Иркутска везти, уж очень ты плох был.
Казаки меня?
Они, милый, они.
А где те казаки?
Ой, да спал бы ты лучше! А то казаков ему Утром хорунжего застанешь. Доктор сказал, покой тебе нужен.
Шагдаров собрался с силами, и выговорил:
Вести важные мне передать надо, важные и секретные. Офицеру из Третьего отделения хотя бы из Иркутской региональной канцелярии. Срочно
Ох, ты, Господи!
Торопливо шаркая тапочками, сиделка скрылась за дверями, и вскоре в палату вошел казак-забайкалец в темно-зеленом мундире с канареечными лампасами. На желтых погонах по две звездочки.
Хорунжий Ермаков, представился казак, молодцевато кинув руку к фуражке. По какой такой надобности Третье отделение?
Я не могу вам этого сказать, господин хорунжий прошелестело в ответ.
Казак построжел, соображая, что человек при смерти вряд ли станет капризничать. Выходит, что и впрямь тайна.
Ждите, буркнул он, выходя, и поморщился: а что этому бедолаге еще остается, как не ждать? То ли конца, то ли спасенья. То ли офицера из Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
2.
Капитана Антона Ивановича Уварова, графа и сотрудника Особой экспедиции, совсем недавно назначенного руководить региональной канцелярией во Владивостоке, вызвали в Петербург намечалась крайне опасная и щекотливая операция.
Разумеется, тайная. Ну, не настолько тайная, чтобы не привлечь к ней обоих его подчиненных и делопроизводителя Паратова, и младшего агента Облонскую, замешанных в тетюхинской истории.
Начальство сочло за лучшее не расширять круг посвященных в секреты Ордена. Да и не только Ордена
Антон вздохнул. И выходили его, подлечили, и в звании повысили, и Бронзовым крестом уважили, и трудное, опасное дело «светит» впереди, а вот рвения прежнего, желания как не бывало. Это все Облонская виновата
Господи, он уже и подружился с нею, а когда лежал в госпитале, Марина каждый день навещала его. Они целовались
Антон помнил вкус ее мягоньких, припухших, жадных губ
А накануне отъезда вышла у них размолвка. Наверное, он сам виноват, что все испортил. Может, просто чересчур волю дал рукам, или не учел перемены в настроении девушки, непостоянном, как владивостокская погода. Уваров поморщился.
Облонская стояла у окна, сквознячок игриво задевал подол ее легкого платья. Он приблизился к девушке, и обнял за талию, такую восхитительно тонкую и гибкую, перевел ладони выше, дотронулся до груди
А Марина развернулась, и отвесила ему пощечину. Вот так вот.
Признаться, первое время Антона жгла обида. За что, мол?
А потом, наблюдая холодное, отстраненное выражение на прекрасном лице, он испытал горькое чувство потери.
Навалилась тоска.
Хорошо, хоть в Санкт-Петербург отправились не вместе Паратов с Облонской вылетели в Питер на дирижабле, а они с Корнелиусом по железной дороге двинули. Это Грей так решил.
Хочу, дескать, увидеть Россию, а то, как ни приеду, Москва или Петербург. Хороши столицы, спору нет, да только русским духом в них не пахнет, все Европой отдает. А тут, как махнешь по Великому Сибирскому пути,26 «Расею» в подробностях и разглядишь.
В общем, Илья с Мариной, наверное, прибыли уже, а они с Греем едва до Байкала дотащились. Это опять инженер-командор27 удружил взял билеты не на скорый, а на обычный пассажирский, «Владивосток Новониколаевск». Паровоз тянет вагоны споро, зато на каждой станции простаивает минут по десять, по пятнадцать. А Корнелиусу такое в радость он везде «выходит в народ»
Антон тихонько вздохнул, незаметно от Грея.
К Слюдянке подъезжаем, авторитетно заявил инженер-командор.
Опять стоять будем, пробурчал Уваров.
О, да-а
Ответ Корнелиуса плавно перетек в зевок. Откинувшись на спинку дивана, Грей внимательно посмотрел на товарища.
Переживать не надо, мягко сказал он. Это сейчас нельзя.
Уваров скривился.
Что, так заметно?
О, да
Подавив вздох, Антон быстренько перевел разговор на другую тему.
Одно меня смущает, достойный брат. Уж больно велик Тибет! Надо бы нам как-то сузить область поисков, а то, боюсь, мы даже об иголке в стоге сена вздыхать будем мечтательно.
О, да! Командор-консул Парциваль де Краон, что курировать Китай,28 все наше Братство Науки бросил на поиски Тибетского кратера.
Де Краон? Не слыхал-с.
Это командор-консул нашел легендарный Тяньцюань Небесный меч, который разрубал стальные и бронзовые доспехи. Неудивительно древние китайские кузнецы сделали его из армаферрита. Де Краон убежден: Восточный Тибет можно исключить из района поисков. Необходимо сосредоточиться на том районе, что находится между Трансгималаями и границами Непала, Сиккима, Бутана, Британской Индии.
Ну, и то хлеб
И еще. Де Краон вышел на одного вилара как это знающего толк в древней тибетской бронзе. Вилар категорически отказался разговаривать с Орденом. Придется вам с ним как это потолковать.
С виларом? поднял бровь Уваров. С каких это пор «тощаки» в науку ударились?
Этот вилар не ученый вовсе, он коллекционер и скульптор. Реехани его зовут.
Реехани?! граф задрал брови. Это не тот ли, кто ваял «Северную Венеру»?
О, да, это он.
Подумать только Кстати Хотя, может и не кстати М-м-м Мне просто интересно, кто вы, уважаемый брат. А то несправедливо получается: моя-то скромная биография вам известна, а вот ваша
Инженер-командор растянул губы в улыбке.
Гуд. Мой отец лорд Грей, 3-й граф Лестер. Родился я в Англии, но бабушка у меня русская. Я мог бы учиться в Итоне, пользоваться «титулом учтивости», как виконт, и даже стать пэром, но избрал иной путь ушел в послушники Ордена. И мне это нравится.
Ну, по крайней мере, звание инженера-командора вы заслужили сами, а не получили по наследству.
О, да! Послушайте Корнелиус поерзал. Может, нам пора перейти на «ты»? Куртуазность Это сейчас нельзя.
Да я только «за»! фыркнул Уваров. А то, окажись мы под пулями, расшаркиваться особо некогда будет. Пока докричишь: «Извольте пригнуться, ваше сиятельство!», уже и обращаться не к кому убили-с. А вот, нет, чтобы сразу скомандовать: «Падай!»
О, да! рассмеялся инженер-командор.
Тут двери купе разъехались, и внутрь заглянул Еремей Потапович Гора.
Слюдянка, барин, объявил он, ревниво поглядывая на Грея. Пятнадцать минут стоим.
Ясненько вздохнул Антон.
Корнелиус довольно потер руки этот никуда не спешил.
Они там паровоз менять будут, пояснил Еремей Потапыч. Так-то вот.
Поезд заметно сбавил ход, подтягиваясь к станции. За окнами мелькали первые фонари, резкие тени мешались со светом.
Протяжный скрип. Толчок. Прибыли.
Уваров отсиживаться не стал накинув китель на плечи, вышел подышать свежим воздухом.
На перроне было малолюдно, лишь пара пассажиров с объемистыми чемоданами предъявляла билеты толстенькому проводнику.
Уютно светили окна двухэтажных вагонов, ярко горел газ под плафонами фонарей. Суетливые лучи прожекторов подсвечивали ребристое брюхо грузового дирижабля, зависшего над путями огромные вязанки брёвен, охваченные тросами, плавно спускались с небес прямо на железнодорожные платформы. Внизу суетились карлики семафорили фонарями, тягали гайдропы, свисавшие с брюха цеппелина. Широкие воронки труб-звучателей доносили гулкие голоса:
Нара, на ту сторону! Оттягивай, Ганба, оттягивай!
Вирай помалу! Майнай!
Инженеров-путейцев срочно к диспетчеру!
Поезд «Владивосток Новониколаевск» прибыл на первую платформу
Окинув взглядом вокзал из белого мрамора, Антон поднял голову, высматривая знакомые созвездия, но зарево огней земных затмевало светила небесные.
Из задумчивого созерцания его вывел хрипловатый голос:
Господин офицер, вы не из Третьего отделения будете?
Опустив глаза, Уваров увидал перед собой усатого казака.
Буду, сказал он, поправляя на себе синий китель.
Хорунжий Ермаков, откозырял забайкалец. Тута, в больничке, один потерпевший лежит. Ножом его пырнули, да с поезда сбросили. А мы подобрали. Так он что-то важное хочет сообщить, и непременно, чтоб офицеру из вашего ведомства.
Вот как? Ну, что ж, ведите.
Обеспокоенный Гора двинулся следом. В полутемной палате Антон рассмотрел «потерпевшего» в меру упитанного инородца, монгола или бурята, если судить по внешности. М-да, досталось же ему, однако
Капитан Уваров, отрекомендовался он, предъявляя свой жетон, сотрудник Шестой экспедиции Третьего отделения. Честь имею.
Ой, как хорошо-то! заволновался раненый, косясь на хорунжего. Тот, бурча в усы, покинул палату.
Меня зовут Лобсын Очирович Шагдаров, ваше высокоблагородие начал свой рассказ лежачий визави Антона, четыре года назад я закончил курсы спецподготовки и был принят делопроизводителем в региональную канцелярию Третьего отделения в Чите. А нынче меня на стажировку в Питер направили, в Шестую экспедицию! перешел он на громкий шепот. В поезде ко мне двое подсели представились Айдарханом и Намхаем. Разговорились, решили выпить за знакомство Срамота, конечно, а только я перебрал. Бадмаев это, который Айдархан, зазвал всех в вагон-ресторан Ну, мы и пошли, а в тамбуре он и скомандовал Намхаю, чтобы тот меня ножом. Ловко так засадил, собака, да просчитался сердечко у меня ровно посередке, бывает так Потому и жив пока. Главное, бумаги они мои выкрали! Деньги не взяли, а у меня с собой пятьсот рублей было зато паспорт, удостоверение, направление все у них теперь
Понятненько протянул Уваров. Выходит, что некто под видом Шагдарова может свободно проникнуть в штаб-квартиру Шестой, и выведать то, что не для чужих глаз и ушей?
Именно, именно! И ведь как все продумали, сволочи! Сбросили-то меня, не где придется, а в определенном месте ох а там банда какого-то Косого дожидалась, чтобы тело мое того, с глаз долой. Спасибо казакам, прогнали. Айдархан с Намхаем люди лихие, но не уголовники, не-ет. Разведчики то были, ваше высокоблагородие, не иначе! И не англичане какие, не арабы китайцы! Шагдаров скупо улыбнулся. Это только вы, русские, не различаете азиатов, а мы-то своих видим Эх! И я видел, кой-какие мелочи примечал а вот, не дал себе труда задуматься! Понимаете, ваше высокоблагородие уж очень правильно они по-русски гутарили. Мы-то так не говорим, в речи нашей полно кривоватостей. Вон, кто из Малороссии, «шо» говорит заместо «что» а у нас тут, за Байкалом, «чё» звучит постоянно. А эти чесали, как по-писаному, да с выражением.
Ясненько
Оглянувшись, Уваров заметил Ерему.
Потапыч, быстро заговорил он, забирай наши вещи, мы остаемся. И Грея предупреди!
Ординарец, ничуть не удивленный, кивнул и скрылся в дверях.
Вот что, продолжил Антон, поворачиваясь к Шагдарову, о том, что вы живы-здоровы, Лобсын Очирович, никто не должен знать. Иначе вы получите лишний шанс отправиться в мир иной, а ваши «друзья» улизнут. Во-от Хорунжий!
Двумя часами позже, организовав охрану Шагдарова, подняв на ноги региональную канцелярию в Иркутске и отправив пневмопочтой доклады в Питер, Уваров малость успокоился. Повеселел даже, ощущая, как потихоньку возвращается к нему былой азарт.
Он никому не признавался, что порою завидует тем самым ходокам, коих вылавливает по всему свету. И чему, спрашивается, завидовать? Тому, что у них там, на той стороне, весь двадцатый век шла сплошная, не прекращавшаяся война, порой затухавшая до «локальных конфликтов» между африканскими дикарями, а дважды разгоравшаяся до мировых пожаров? Да, именно!
А чему удивляться? Он офицер, всегда на страже Родины, вот только от кого сторожить прикажете, коли повсюду мир, да благодать? Нет, конечно, потому и мир, что есть такие, как он. Стоит хоть не намного ослабить обоих «союзников России ее армию и флот», как сразу зашевелятся, заерзают «партнеры», вроде Англии или даже Германии. Пускай Берлин числится в лучших друзьях Санкт-Петербурга, но это до поры, до времени.