Летящие в лицо осколки? смеется она. Очень.
Тогда мне тоже должно быть больно.
Присутствующие изумленно смотрят на меня как на контуженую. Но Рафи выглядит довольной. Ей нравится, если я создаю проблемы, хотя обычно это ее задача.
Фрей права, говорит она. Мы должны быть одинаковы изнутри и снаружи.
Комната обретает резкость у меня в глазах стоят слезы. Так здорово, когда наши с Рафи мысли сходятся, пусть мы в конечном итоге и должны стать противоположностями.
Изнутри и снаружи, шепчу я.
Доктор Ортег качает головой.
Я не вижу причин делать это без анестезии.
Потом он смотрит на Дону Оливер.
Кроме одной это гениально, произносит она. Молодчина, Фрей.
Я улыбаюсь ей в полной уверенности: сегодня лучший день в моей жизни.
Меня даже не расстраивает тот факт, что она не спрашивает у нашего отца разрешения на то, чтобы причинить мне боль.
Ущерб
Спустя полчаса мы с Рафи сидим одни в нашей комнате, на ее кровати. Экран уолл-скрина[1] сестры переведен в режим зеркала, в котором виднеются наши отражения.
Свет приглушен из-за пульсации у меня в голове. Доктор Ортег трижды переделывал мой шрам, пока тот не стал похож на рубец Рафи.
До самого конца операции я не разрешала ему использовать медицинский спрей. Мне хотелось ощутить то же, что чувствовала моя сестра: острую резь разрываемой кожи, теплые струйки стекающей крови. Стоит нам прикоснуться к своим шрамам, как мы мгновенно вспомним одну и ту же боль.
Мы выглядим потрясающе, шепчет она.
Рафи всегда так отзывается о нашей внешности во множественном числе. Словно с моим упоминанием это не будет походить на хвастовство.
Быть может, так оно и есть. Ведь наша мама была красавицей от природы, единственной во всем городе. О чем отец постоянно твердит всем и каждому. По его словам, нам не понадобится операция, даже когда мы повзрослеем и постареем, можно лишь будет чуть-чуть подправить тут и там.
Однако сочетание в нашей внешности папиного сердитого взгляда и маминого ангельского личика мне всегда казалось негармоничным. А теперь еще этот шрам.
Как если бы у Красавицы и Чудовища родились дочери, которых они воспитали в дикой природе.
Не знаю, красивы ли мы, говорю я. Но точно живы.
Благодаря тебе. Я же только сидела и кричала.
Я оборачиваюсь к ней.
Когда ты кричала?
Все время. Она опускает взгляд. Просто негромко.
Для всех остальных моя сестра предстает в своем обычном обличье своевольной и самодовольной девушки. Но наедине со мной ее голос звучит тихо и серьезно.
Разве тебе не страшно? спрашивает она.
Я повторяю папины слова:
Мятежники ненавидят нас только по одной причине: они завидуют тому, что он построил. А значит, они всего лишь мелкие людишки, которых даже не стоит бояться.
Рафи отрицательно качает головой:
Я имела в виду другое. Разве тебе не страшно, что ты убила человека?
Сначала мне непонятно, что она имеет в виду. Слишком сильно все перемешалось в моей голове. Звук распарываемого ножом тела убийцы, застывший в воздухе вкус его крови.
В это мгновение я не я. Мои пальцы двигаются, будто перебирают команды виброножа. Во мне говорит обучение, долгие часы тренировок.
Она берет меня за руку, успокаивая дергающиеся пальцы.
Так бы сказала Ная. А что думаешь ты?
Потрясающе, чуть слышно произношу я. За тебя, Рафи, я убью любого.
Она не сводит с меня глаз. Ее губы слабо шевелятся, выговаривая некое подобие слова: «Любого?»
У меня перехватывает дыхание. Не могу поверить, что она спрашивает о таком, пусть и практически беззвучно, чтобы ее не смогла засечь шпионская пыль. Потому что мне точно известно, о ком она говорит.
Я осмеливаюсь едва заметно кивнуть.
Даже его.
Наконец на ее лице появляется улыбка. Рафи отворачивается к зеркалу. На нас смотрят одинаковые лица с идентичными шрамами.
Помнишь, когда мы были маленькими, нам говорили, что это игра? Будто существует только одна из нас? Тогда все это казалось нереальным.
Я киваю:
Словно некая шутка, которую мы играем с остальным миром.
Да, шутка. Но когда в тебя стреляют, уже не так смешно.
Он промахнулся.
Говори за себя, она показывает на свой шрам.
Рафи, это была не пуля. А всего лишь сопутствующий ущерб.
Она тянется ко мне и осторожно касается лба кончиками пальцев. Кожу пощипывает от медицинского спрея, а под ней в такт моему сердцебиению пульсирует тупая боль.
А это что?
Я отворачиваюсь от нее, но Рафи по-прежнему там, в зеркале.
Это не ущерб, говорю я. Просто я неизменная часть тебя.
Она сжимает мою руку, и я чувствую ту уверенность, которую испытывала в детстве. Что я не обычный расходный материал. Я нечто большее, чем двойник.
Это не нормально, шепчет она. Вся эта таинственность. Люди растят детей не для того, чтобы те подставлялись под пули.
Но я спасла тебя.
Рафи не знает, как же это прекрасно. Когда все годы тренировок, упорный труд и боль пронзают твое тело молнией.
Она отворачивается на миг.
Однажды я тоже тебя спасу.
Самый мягкий предмет
Ная пытается нанести удар.
Она наступает на меня, удерживая в руках бо длинный бамбуковый посох с металлическими наконечниками. Это один из ее любимых видов оружия. Он вращается в ее руках, обдавая прохладным воздухом тренировочный зал.
С нападения прошел целый год, и за это время на нашу семью больше никто не покушался. Но меня все равно тренируют усерднее обычного.
В последнее время мне предоставляют только импровизированное оружие. Обычно я никуда не хожу без своего виброножа, однако Ная, видимо, хочет меня к чему-то подготовить.
Передо мной стоит оружейный стол, заваленный всяким хламом: хэндскрин[2], шарф, ваза с цветами, кочерга. Для защиты я должна выбрать что-то одно.
Кочерга не подойдет. Слишком банально. Чересчур тяжелая и неповоротливая, чтобы отразить удар вращающегося шеста.
Ваза разобьется, а я босиком. Нет уж, спасибо.
Шарф можно использовать как удавку, поймать или обездвижить оппонента. Но для этого придется подобраться ближе, а вращающийся бо длиннее меня.
Поэтому я хватаю планшет и швыряю его ребром в Наю.
На один восхитительный миг тот превращается в летящий мерцающий клинок, острый и смертельный. Я даже боюсь, что он ранит ее. Но вот один взмах бо и хэндскрин разлетается на множество мелких кусков небьющегося стекла.
Ная и бровью не ведет, когда ее осыпает градом осколков.
Тогда я беру вазу и опрокидываю на мат ее содержимое. Может быть, она поскользнется.
Но внутри воды не оказывается, только засохшие цветы. По полу разлетаются лепестки точно во время свадебной церемонии.
Наверное, я слишком мудрю. Как только она приближается ко мне, я хватаю
Хлоп!
Бо с силой обрушивается на мою руку, которую пронзает вспышка боли. В памяти вихрем проносятся уроки по анатомии: нервные окончания в руке, опутывающие хрупкие кости.
Лучший способ победить противника крупнее тебя сломать ему палец.
Зажав запястье, я падаю на колени.
Твоя очередь. Ная бросает мне посох.
Тот со стуком ударяется о пол. Боль разливается по руке и отдается в голове. Перед глазами пляшут красные искры.
Вставай, говорит она. Даже если тебя ранили, бой не прекратится.
Но мне кажется
Вставай и борись, со всей серьезностью повторяет она.
Последнее время все мои тренеры посходили с ума. Им прямо не терпится пустить мне кровь или что-то сломать. Вот только Ная впервые заставляет меня продолжать бой после такой сильной травмы.
Я с трудом поднимаюсь на ноги, сжимая посох в левой руке.
Начинай раскручивать оружие, Фрей.
Я беру шест сломанной рукой, и на мгновение боль застилает все мысли. А потом вспоминаю: вся сила бо исходит от руки, расположенной сзади, передняя лишь направляет его.
Я начинаю медленно вращать посох.
Быстрее.
Это практически невозможно, но я прикладываю все усилия. Если я потеряю сознание от боли, то хотя бы моим мучениям придет конец.
В эту секунду Ная бросается к столу, а потом отскакивает назад с шарфом в руках. На одном его конце она быстро завязывает узел.
Ну конечно, правильный вариант, как всегда, самый мягкий и пушистый предмет на столе.
Она щелкает по медленно вращающемуся бо шарфом, который опутывает его и вырывает из моей хватки. Сломаную руку пронзает настолько резкая боль, что меня чуть не выворачивает.
Лучший способ подавить силу это спутать ее, говорит Ная.
Видимо, такова мораль сегодняшнего урока попытка сделать меня мудрее. Но вряд ли можно чему-то научиться, когда тебе больно настолько, что трудно дышать.
Проходит пять минут. В то время как автодок сращивает мои пястные кости, меня вызывает отец.
Ная не кажется удивленной и просто качает головой:
Ты еще не готова.
К чему? Я изумленно смотрю на нее.
Я не имею права тебе рассказывать.
Мы куда-то отправляемся?
Она медлит, а потом кивает.
Значит, на это есть причина. Я обвожу здоровой рукой устроенный в комнате погром. Осколки разбитого хэндскрина, разбросанные лепестки, обмотанный шарфом бамбуковый посох.
У всего есть причина, Фрей. Думаешь, мы занимались этим ради забавы?
Забавы? Я чуть ли не смеюсь. Автодок издает жужжание, прямо как та красивая штуковина из стали в папином офисе, которая по команде наливает тебе кофе. Я смутно ощущаю, как мои кости срастаются и обретают прежнюю форму.
Вздрагиваю.
А потом меня осеняет
Импровизированное оружие. Целый месяц напролет.
Куда бы с Рафи нас ни отправили, туда я, похоже, свой нож не беру.
Мы с Наей поднимаемся на отдельном лифте, пользоваться которым позволено лишь тем, кто знает обо мне. Кроме этого, для меня отведены особые коридоры, отмеченные красными полосами для сотрудников с наивысшим уровнем допуска.
В детстве Рафи иногда пряталась в нашей комнате и позволяла мне бродить по дому. Одевшись как она, я могла пойти куда угодно. Но эта свобода не доставляла мне истинной радости, потому что я все время была одна.
Тогда мы придумали игру поинтереснее. Мы притворились, будто живем в подземелье, кишащем чудовищами. Пробираясь в неохраняемые коридоры и стараясь, чтобы нас никто не заметил, мы следили за персоналом, занятым работой.
К счастью, первой нас обнаружила Ная, а не кто-то другой. Она ужасно разозлилась и объяснила, что произойдет с тем, кто, не зная о моем существовании, увидит нас вместе.
После этого случая игра больше не казалась забавной.
Но я все равно скучаю по тем временам.
На моей руке холодный компресисонный рукав для снятия отека. Кости срослись, но сами ткани, где-то внутри, еще ноют. Как и всегда после каждой новой травмы, полученной на тренировке, мне кажется, будто там рвется что-то такое крохотное, что даже автодок не способен заметить.
Лифт останавливается на этаже, где расположен офис отца, и там нас уже ждут Рафи и ее помощница. Папа никогда не встречается со мной без присутствия моей сестры. Ведь привязываться к своей запасной дочери как-то неправильно.
Рафи окидывает взглядом мои спортивные штаны, раскрасневшееся лицо и компресс на руке.
От тебя так и веет напряженной работой, говорит она в ее задачу, напротив, входит привносить во все происходящее беззаботность. А потом с сочувствием легонько пожимает плечами. По крайней мере, он сумеет нас различить.
Ее слова вызывают у меня улыбку.
Однажды, когда нам было по десять лет, мы решили подшутить над отцом и нарядились наоборот: Рафи в тренировочный костюм, я в сарафан. Целый час она приводила меня в порядок, а я все это время ерзала.
Папа даже не заподозрил обмана в отличие от Доны, которая потом месяц не разрешала нам летать на скайбордах[3]. Но наказание стоило этих мгновений власти над нашим отцом осознания того, что не все находится под его контролем.
Теперь же он заставляет нас ждать.
Ная проверяет показатели на дисплее моего компрессионного рукава, в то время как помощница Рафи составляет список вечеринок, которые сегодня посетит моя сестра. Никаких особо людных мероприятий не планируется, поэтому я останусь здесь и буду наверстывать тренировочные часы, потерянные из-за сломанной руки.
Обычно я с радостью остаюсь дома. Но после месяца изнурительных тренировок мне просто необходимо потанцевать в клубе. Это одно из важных мест, где мне разрешается, покинув семейные апартаменты, занять место Рафи на танцполе.
По правде говоря, танцую я лучше своей сестры. Конечно, когда дело не касается балета или бальных танцев. А вот трепыхание в толпе потных незнакомцев как нельзя лучше походит на бой, которому ее не обучали.
Помощница заканчивает со списком, и Рафи смотрит на меня.
Сестренка, ты знаешь, для чего мы здесь?
Я отрицательно качаю головой. Она выглядит разочарованной и подает мне рукой один из наших старых сигналов. Мы начали пользоваться ими, когда поняли, что за нами все время наблюдают.
Доверься мне и делай как я.
Можно подумать, обычно я поступаю иначе.
Двери в кабинет распахиваются, и на пороге возникает Дона Оливер.
Отец сейчас вас примет.
Офис отца расположен на самом последнем этаже башни, которая построена им по устаревшему принципу на стальном каркасе. Магнитные опоры не вызывают у него доверия только металл и камень.
С высоты двухсот метров город выглядит ничтожным. Лес вдали превращается в зеленые размытые пятнышки. На его фоне тяжелые наползающие тучи кажутся огромными и несокрушимыми.
Сестра приседает в реверансе, я склоняю голову. Наш отец продолжает смотреть в эйрскрин[4], не обращая на нас никакого внимания.
Девочки, вы заметили изменения в вашем распорядке дня? подает голос Дона.
Трудно не заметить, ворчит Рафи. Меня вы отправили на все вечеринки. А Фрей только посмотрите на бедняжку, она же вся переломана!
Уверена, это очень непросто, говорит Дона. Но необходимо.
Рафи оборачивается к отцу.
Вопрос касается сделки Палафоксов, да?
Не отрывая глаз от экрана, он улыбается сам себе.
Я понятия не имею, о какой сделке идет речь. Бизнес и политика меня не касаются. Я лишь знаю, что Палафоксы правящая семья Виктории. Небольшого слабого городка в четырехстах километрах к югу от Шрива, не представляющего военной угрозы.
Очень хорошо, Рафия. Дона озаряет мою сестру сдержанной улыбкой. Соглашение практически выполнено. В следующем месяце мы объединим с Викторией наши спасательные операции.
Ты хочешь сказать, мы будем обеспечивать им безопасность, поправляет ее Рафи. Защищать их от мятежников, пока они будут исследовать руины.
Ржавые руины так, значит, все дело в стали.
Эту историю знает каждый ребенок. Несколько веков назад жили люди, называемые ржавниками, потому что они обожали металл. Они выкапывали рудники, отравляли реки и в поисках железа перерывали целые горы. Они использовали его в строительстве своих городов, машин, механизмов и, конечно же, оружия, которым истребляли друг друга.
Теперь все, что осталось от ржавников, это руины. Останки былого мира, ставшего нашим наследием.
Выходит, исследовать погибшие города и повторно использовать металл ржавников гораздо проще, чем добывать его из земли. Наш отец обожает строительство и в скором времени опустошит все руины возле Шрива.
Поэтому он и хочет заключить сделку. Защита в обмен на металл.
Дона Оливер продолжает улыбаться, но выражение лица Рафи вызывает у меня тревогу. У нее дергается глаз, словно она вот-вот закатит истерику.
С чего бы Палафоксам доверять тебе? обращается она к отцу напрямую. У меня перехватывает дыхание, Дона заметно напрягается.