Сейчас о таком и подумать странно. Вот взять современный «Спартак». Тренеры с 2003 года (уже почти два десятилетия!) меняются почти каждый год, и не все дорабатывали даже один сезон. Генеральные директора то же самое. Один раз за столько лет стали чемпионами и уже через два сезона из костяка золотого состава в команде не осталось никого, кроме Зобнина. Новые руководители распродали всех, как на базаре.
То золото тоже ведь было достигнуто не благодаря, а вопреки. Единственный раз за тридцать чемпионатов России победителем стала команда, поменявшая тренера по ходу сезона (пусть и после первого тура). Массимо Каррера никого до «Спартака» сам не тренировал, не знал иностранных языков. Не играл, не работал и не жил за границей (за исключением ЧЕ-2016). В клуб словно специально наняли тренера, по всем объективным характеристикам не способного выиграть. И после ухода из «Спартака» он ничего не добился. А с ним стал чемпионом. И это было так по-спартаковски!
Как и то, что оба последних выигранных Кубка России, в 2003-м и 2022-м, совпали с десятым местом, худшим в российской истории клуба.
Значит, чем хуже тем лучше. А еще чем лучше, тем хуже.
«Спартак» часто бил мимо ворот, в которых умещалась логика, но при этом выигрывал у нее всухую. Может, за такую иррациональность его и продолжают любить больше и неистовее всех. Она единственное, что объединяет тот и этот «Спартак». Мой и современный.
И столько прошло времени, сменилось поколений и людей, что я уже не рассчитываю на долгосрочное возвращение того «Спартака», на котором рос. А просто наблюдаю. Ну, и переживаю, конечно. Хоть я и журналист, но это чувство, зародившееся во мне, шестилетнем, до конца вывести из себя невозможно.
Да и нужно ли?
* * *
После двух книг под общим названием «Как убивали Спартак» в конце нулевых годов я понял, что задолжал «Спартаку» позитива.
Нет, не владельцу, руководителям, игрокам, работникам офиса.
Я задолжал позитива самому себе многолетней давности. Мальчишке, влюбленному в «Спартак», мечтающему прочитать и услышать о нем что-то доброе, вдохновляющее, познавательное.
Их ведь столько и сейчас, этих мальчишек! А также взрослых людей и людей в возрасте, которые обожают «Спартак» не меньше, но в поисках хорошего вынуждены отматывать пленку на годы и десятилетия назад.
Туда, где, к примеру, Федор Черенков заставлял нас вскакивать со своих мест и срывать голоса от восторга. Не знаю ни одного настоящего спартаковского болельщика, который рос в восьмидесятых и назовет лучшим футболистом мира кого-то другого, даже Диего Марадону. В противном случае это и не болельщик вовсе. А так, «любитель футбола». Для меня и всех моих единомышленников лучшим был Федя и только Федя.
Как-то раз мне довелось побывать в Концертном зале имени Чайковского и послушать музыку Сергея Рахманинова в исполнении знаменитого пианиста, преданнейшего спартаковского поклонника Дениса Мацуева.
В фойе встретил Черенкова с женой Ириной. И вспомнил слова Мацуева: «Люблю романтиков и творцов. На них все держится. Игра Черенкова, моего любимого футболиста, подобна музыке Шопена. Как у Фридерика каждая нота пропитана утонченным романтизмом, так у Федора каждый пас».
Когда еще до выхода Мацуева на сцену мне удалось сообщить ему о приходе Черенкова, восторгу музыканта не было предела.
На следующий день пианист признался: «Ни на секунду своего выступления я не забывал, что в зале Черенков. И это придавало моей игре особые эмоции». А услышав о том, что у спартаковца возникли сложности с местами в зале, воскликнул: «Что же вы мне сразу не сказали? Да Черенкова я бы хоть рядом с фортепиано посадил!»
Вот какую память должны оставлять о себе большие футболисты. Такие игроки заслуживают книг, сценариев, фильмов.
В середине нулевых я беседовал с голкипером «Челси» Петром Чехом, и он рассказал: «После Евро88 я повесил в своей комнате в Пльзене портрет Рината Дасаева. Он был одним из лучших вратарей мира, а еще мне запомнилось, что он был капитаном, хотя стражам ворот повязку дают редко. Родители до сих пор живут в той квартире на первом этаже пльзеньской многоэтажки. А я до сих пор помню то фото Дасаева в красном нет, синем свитере, в котором он защищал ворота сборной СССР в финале чемпионата Европы».
Кто-то из старых журналистов в начале девяностых предварял свой очерк потрясающим подзаголовком-разъяснением: «Не о забитом и пропущенном, а о забытом и упущенном».
Такой должна быть и эта книга.
Идея ее первого издания созрела ближе к осени 2010-го.
Еще в начале того года я думал о другом перемежать в книге главы о суровой реальности воспоминаниями о прошлом. Тогда и состоялась, как выяснилось, моя первая беседа для нее с лучшим бомбардиром в истории «Спартака» Никитой Симоняном.
Сказать, что я был в восторге, значит не сказать ничего. У меня возникло чувство прикосновения к вечности. И не какого-то святочного, стерильного, искусственно-пафосного. А очень живого, смеющегося и плачущего, дающего потрясающее ощущение того времени, когда Никита Палыч играл и тренировал. С анекдотами и острыми углами, неожиданными откровениями об исторических фигурах и конфликтами, проявлениями высочайшего уровня культуры и здоровым футбольным матерком. И все это было настолько важнее, глубже повседневности
В начале 2000-х вышла в свет спартаковская энциклопедия, в создании которой я тоже поучаствовал. И раньше, и сейчас публиковались автобиографии знаменитых футболистов, в том числе и красно-белых.
А вот книги, составленной из монологов легенд «Спартака» разных поколений, еще не было. Этаких мини-автобиографий.
Впрочем, нет, не автобиографий. Исповедей.
Спартаковских исповедей.
Главная идея этой книги чтобы вы, читатель, увидели всю (ну, или почти всю) историю «Спартака» глазами его выдающихся людей. Чтобы вы хоть немного побыли ими.
Какие-то события наверняка происходили несколько иначе, чем их описывают герои книги. Но я принципиально решил не подвергать эти воспоминания дотошной правке. Потому что тогда это были бы уже не исповеди.
То, что вы прочитаете, не сухой, исторически объективный, выверенный до буквы очерк об истории «Спартака». А коллективный автопортрет команды, вдохновенно написанный ее настоящими героями. Моим делом было лишь переложить их удивительные рассказы на бумагу.
Много лет назад мне довелось побывать в Риме (тоже спартаковское, в прямом смысле слова, место, не правда ли?) у стен Колизея. Вокруг десятки тысяч камней, древних раскопок, чудес археологии.
Мне безумно повезло с гидом. За часа три прогулки она оживила все эти камни, поведала о каждом из них массу увлекательных историй восхищавших, изумлявших, возмущавших. Древняя цивилизация словно восстала из этих руин.
Надеюсь, что «Спартаковские исповеди» станут для кого-то из вас тем же, чем для меня рассказ того гида. Только рассказчиками откровенными, свободными, яркими будут те, кто эту историю и делал. Эти люди не уходят от трудных тем. Избегают банальщины, общих мест. Порой выясняют отношения и выплескивают обиды и это спустя десятилетия-то! Иногда бичуют и себя.
Ни один из полутора десятков разговоров, продолжавшихся от двух до пяти часов, меня не разочаровал. Надеюсь, не разочарует и вас.
Когда-то Николай Губенко снял фильм с Евгением Евстигнеевым, Натальей Гундаревой и другими замечательными актерами под названием «И жизнь, и слезы, и любовь». Болельщики красно-белых легко и естественно могли бы заменить любое из трех слов в этой фразе на «Спартак». Он ведь для них и есть любовь, и слезы
И жизнь.
Никита Симонян
«Василий Сталин сказал: спасибо за правду. Играй за свой Спартак»
Пусть ему в то время было не девяносто пять лет, как сейчас, а восемьдесят четыре, но, часами завороженно слушая Никиту Павловича, в это невозможно было поверить. Перед глазами живой легенды мирового футбола (именно так назвал Симоняна в разговоре со мной тогдашний президент ФИФА Йозеф Блаттер) прошла почти вся история «Спартака», память его феноменальна. Всем, у кого есть возможность и кому небезразличны красно-белые цвета, с ним надо говорить и говорить. Записывать и записывать. Не делать этого преступление, в чем я лишний раз и убедился, на протяжении четырех часов наслаждаясь беседой с Никитой Павловичем четырехкратным чемпионом СССР в качестве игрока «Спартака» и двукратным в роли его главного тренера (еще один раз он выиграл первенство во главе ереванского «Арарата»).
Мы общались в спорткомплексе «Олимпийский», ныне снесенном, во время Кубка чемпионов СНГ 2010 года. За окном леденила кровь январская стужа, а в пресс-центре арены на проспекте Мира я с каждой минутой все больше погружался в совсем другую жизнь. С точки зрения души и человеческих отношений несравнимо более теплую. И естественную. Такую, каким в симоняновские годы был сам «Спартак».
Никита Павлович и сейчас говорит громко, красиво, чеканя каждое слово. А уж тогда Какой это был подарок пожилым сотрудникам пресс-центра Кубка Содружества вы не представляете. Я краем глаза видел их лица. Они замерли, напрочь забыв о суете. Перед ними заново разворачивалась история их молодости, их футбола.
* * *
26 декабря 2009 года на стадионе имени Игоря Нетто на Преображенке я участвовал во встрече ветеранов «Спартака» многих поколений. Такие встречи в последние годы вошли в добрую традицию. Клуб собирает чуть ли не до ста человек, поздравляет с наступающим Новым годом, накрывает стол, вручает подарки. И это здорово, потому что позволяет всем нам чувствовать себя одной семьей. От олимпийских чемпионов Мельбурна1956 Парамонова, Исаева, Ильина и меня до ребят, игравших в «Спартаке» в девяностых годах. Я одиннадцать лет отдал родному клубу как игрок, еще столько же как старший тренер, и мне есть чем поделиться, что вспомнить. Многим другим тоже. Убежден, что без идеалов и традиций настоящего клуба быть не может. И на таких вот предновогодних встречах мы острее ощущаем необходимость в преемственности поколений.
Сейчас в это трудно поверить, но судьба складывалась так, что я должен был стать торпедовцем. Переехав в 1946-м в Москву из Сухуми, играл за «Крылья Советов». Но в 1948-м эта команда заняла последнее место, и ее было решено распустить, а игроков по разнарядке распределить в другие клубы. Вот меня и направили в «Торпедо».
Но я хотел в «Спартак». Ведь туда из «Крыльев» перешли оба тренера Абрам Дангулов и Владимир Горохов, и они позвали меня с собой. Сказали, что сделают из меня второго Боброва, в ЦДКА лучший бомбардир, но не всего чемпионата-1947, и чье имя гремело повсюду.
У Горохова, которого считаю своим вторым отцом, я три года проспал на сундуке в темном чулане. С жильем тогда, после войны, был полный караул, люди в основном жили в бараках. Вот Горохов меня и приютил. Но спать, кроме чулана и сундука, было негде: я подкладывал матрац такая вот «кровать» и получалась. Бывало, что они с женой приглашали меня в свою комнату, но спустя неделю Владимир Иванович начинал ходить вокруг меня и сопеть.
Понимаю, вам нужно супружеские обязанности выполнять, кивал я. И шел на свой сундук.
Этому человеку принадлежала инициатива пригласить меня из Сухуми в «Крылья», когда я во время сборов сыграл два матча против их юношеской команды. Горохов стал для меня родным, и мне невозможно было представить, что придется играть против его команды.
И я подал заявление в «Спартак». Была и другая причина: в нападении «Торпедо» блистал Александр Пономарев, и я, еще неоперившийся, понимал, что конкуренции с ним не выдержу. Много лет спустя Пономарев говорил мне, что зря я не пошел в «Торпедо» ставили бы нас вдвоем, и мы терзали бы всех. Но сомневаюсь. Потому что по характеру Пономарев был ярко выраженным лидером и, окажись я результативнее него, он воспринял бы это очень болезненно. Конкуренции не потерпел бы. Так что я все решил правильно.
Но официально я должен был оказаться в «Торпедо», и устроить переход в «Спартак» было непросто. Как-то рано утром за мной приехала машина. И отвезли меня не к кому-нибудь, а к директору будущего ЗИЛа тогда он назывался ЗИС, Завод имени Сталина Лихачеву, человеку влиятельнейшему. Если бы тот наш разговор сейчас показали по телевизору, было бы сплошное «пи-и» мат шел через слово.
Как ты до такого додумался за этих тряпичников играть?! бушевал Лихачев.
Я все это выслушал и сказал:
Иван Алексеевич, все-таки я хочу в «Спартак».
Ладно, иди играй за свой «Спартак», резюмировал директор. Но запомни, что тебе дороги в «Торпедо» никогда больше не будет, даже если у тебя на заднице вырастут пять звездочек.
Ну, это я смягчил, задница была на букву «ж».
Живя в Сухуми, я слушал радиорепортажи, заочно знал капитана «Спартака» Андрея Старостина, знаменитых вратарей Акимова, Жмелькова. Николай Петрович мне потом говорил, что Жмельков самый сильный вратарь в истории «Спартака», в тридцатых годах за один сезон он взял восемь пенальти! Сказать, что я прямо-таки болел за «Спартак» в то время, не могу. Главной причиной были тренеры.
* * *
Упорство, необходимое для отстаивания своего права играть за «Спартак», мне нужно было проявлять не только при переходе. В 1951-м, когда я уже играл и вовсю забивал за красно-белых, мы с командой находились в санатории имени Орджоникидзе в Кисловодске. Пошли в санаторный клуб. И вдруг слышу:
Симонян, на выход!
Выхожу а там стоит Сергей Капелькин, бывший игрок ЦДКА, и Михаил Степанян. Оба они были адъютантами Василия Сталина сына вождя и патрона команды ВВС.
Никита, есть разговор
Повезли на госдачу, которая была невдалеке от санатория. И начали:
Василий Иосифович приглашает тебя в команду. Можешь себе представить вы с Бобровым будете сдвоенным центром, всех на части порвете!
Из «Спартака» никуда не уйду, отрезал я.
Попытались зайти и с другой стороны: мол, Василий Иосифович, как депутат Верховного Совета СССР, приглашает тебя на прием. На меня не подействовало и это. Хотя условия он для игроков создавал фантастические квартиры, которые тогда были наперечет, и прочее.
Самым действенным оказался третий способ накачали меня спиртным, причем, сволочи, прилично накачали, ха-ха. А потом говорят:
Слушай, ну ты можешь себе представить: командующий послал военно-транспортный самолет, шестерых летчиков, нас, двух мков и мы приедем, не выполнив задания. Что он с нами сделает?! Никита, знаешь что, давай поедем а если ты хочешь отказаться, то сделай это у Василия Сталина.
В трезвом состоянии я бы от такой затеи отказался, а тут махнул рукой: ну ладно, поедем. Привезли меня в аэропорт Минвод, в самолете накрыли мехами, за время полета я отоспался.
В Москве нас встречал полковник Соколов, который потом повел себя по отношению к Василию как последний гад. Отвезли меня на Гоголевский бульвар, дом семь, где Сталин-младший жил. Каждый раз, когда проезжаю эти места, вспоминаю
Посадили меня на диван и тут выходит Василий Иосифович в пижаме. Мне показалось, что он был уже подшофе. Но, может, только показалось.
И начал с ходу:
Я поклялся прахом своей матери, что ты будешь у меня в команде. Отвечай!
Может быть, в силу молодости и непонимания серьезности ситуации о последствиях я не подумал. И сказал, что хочу остаться в «Спартаке». Сталин неожиданно спокойно отреагировал: