Лора родилась через пять месяцев после свадьбы, ее сестра на двадцать месяцев позже, а брат через год после сестры. Когда я спросила, приезжала ли она в Маленькую Италию к родственникам, Лора ответила, что эти люди ей совершенно безразличны.
Я размышляла о том, страдала ли мать Лоры от клинической депрессии и была ли эмоционально незрелой. Кто бы не страдал от депрессии и не получил бы эмоциональную травму, находясь под гиперопекой родителей и под влиянием агрессивных братьев? А потом еще и брак с мужчиной, который не хотел на ней жениться, который, возможно, эмоционально и физически издевался над ней, отвергая и игнорируя. Родители отказались от нее и не смогли простить за позор, которому она подвергла всю семью. Некуда было бежать. Мне показалось, что возможной причиной смерти мог быть суицид. На вопрос о смерти матери Лора не смогла ничего ответить, она не знала, что произошло. Насколько ей было известно, патологоанатомического вскрытия не проводили.
Это невероятно, но в течение четырех лет терапии у Лоры появлялось только одно воспоминание когда мама подарила ей игрушечную плиту.
После упражнений на высказывание по спонтанной ассоциации, после ведения дневника, после посещения могилы Лора так ничего и не вспомнила про маму осталась одна пустота.
Во время следующего приема мы вернулись к отцу. Он работал продавцом машин, но потерял работу, когда Лора была еще маленькой. У него всегда были проблемы с алкоголем, азартными играми и отсутствием взаимопонимания с людьми. Несмотря на то что мужчина был симпатичным голубоглазым блондином, достаточно смышленым и харизматичным, он стал практически нищим.
Через год после смерти матери мужчина перевез семью в Бобкейджен, район провинциальной части Торонто. Лора думала, что папа просто пытался сбежать от человека, который преследовал его в Торонто, но не была уверена. Чтобы заработать денег, отец открыл небольшую забегаловку для отдыхающих летом приезжих. Пока сестра и брат Лоры играли на парковке недалеко от забегаловки, девочка открывала посетителям газировку и подавала картошку фри. Отец называл ее своей правой рукой. Они поселились в маленьком летнем домике, принадлежавшем семье, живущей в современном коттедже в отдаленной части города около леса.
Все трое детей в сентябре пошли там же в школу, тогда Лоре было девять. Бизнес отца сдулся после отъезда отдыхающих. Они купили небольшой нагреватель в свой однокомнатный дом и теснились около него. Один раз у дверей домика появились двое мужчин, требующих денег за забегаловку, и отец спрятался в ванной. Лоре пришлось выпроводить их самой.
В конце ноября отец сказал, что поедет в город за сигаретами. Но так и не вернулся. У детей не было еды и осталось только по два комплекта одежды. Рассказывая эту историю, Лора не выражала ни страха, ни злости, вообще никаких чувств.
Она никому не рассказывала, что отец их бросил, боясь оказаться в детском доме, поэтому они просто продолжали жить как раньше. Дальше в лесу около озера жила семья с тремя детьми. Мама Гленда была добра к Лоре, когда та играла с их дочерью Кэти. Папа Рон был тихим и спокойным мужчиной, добродушно брал на рыбалку своего сына и шестилетнего брата Лоры Крейга.
Трэйси, младшая сестра, постоянно распускала нюни, сказала Лора с раздражением.
Она хотела пойти к Гленде и Рону домой, рассказать, что кто-то забрал их папу, и попроситься жить с ними. Лора, в отличие от младших брата и сестры, знала, что отец бросил их.
Его загнали в угол, требуя деньги и бог знает что еще.
Когда дети баловались или плохо себя вели, папа постоянно угрожал, что отдаст их в детский дом. Лора осознавала это не пустые слова. Ей оставалось лишь выполнять работу, стараясь, чтобы у них было все. В ответ на вопрос, какие чувства она испытывала, оказавшись брошенной отцом, Лора посмотрела на меня так, будто я слишком драматизирую.
Мы не были прямо-таки брошенными. Папа знал, что я со всем разберусь.
Девятилетняя девочка с маленьким братом и сестрой без гроша, одни в лесу. Это разве не брошенные? Как это тогда называть? спросила я.
Ну, технически, да, нас бросили, но отцу надо было уехать из Бобкейджена. Он не хотел оставлять нас. У него просто не было выбора.
После этих слов я поняла, какая сильная связь у Лоры с отцом и как старательно она защищала себя от чувства потери. Связь это универсальная склонность животных и людей к привязанности, желание быть рядом с родителем, чтобы чувствовать себя в безопасности. На тот период жизни у Лоры не было «чувств», только «планы». Другими словами, она позволила инстинктам выживания взять верх. В конце концов, под ее опекой было два маленьких ребенка, которых нужно кормить и одевать, чтобы выжить зимой в канадском лесу. Лора практически высмеивала мои вопросы о чувствах, постоянно говоря, что чувства это роскошь, которую могут позволить себе люди, живущие легкой жизнью, люди, которым не надо «шевелить мозгами».
Я понимала, почему Лора противопоставляла планы и чувства. Когда удача отворачивалась от меня, не было времени на чувства, нужно было действовать. Я выросла в обеспеченной семье, но в подростковом возрасте заметила, что с отцом, у которого свой бизнес, что-то не так. Он начал вести себя как психически больной человек. Выяснилось, что у него неоперабельная опухоль головного мозга. Отец потерял все деньги. Я продолжала ходить в школу и была вынуждена работать на двух работах, чтобы поддержать семью. Как и Лора, я не могу вспомнить чувств, которые испытывала тогда. Голова была забита мыслями о том, что нужно сделать, чтобы свести концы с концами.
В самом начале терапии с Лорой я присоединилась к группе психологов, которые собирались вместе, обсуждая случаи из практики и делясь друг с другом разными точками зрения. Я удивилась, когда большинство психологов решили, будто я не смогла получить доступ к чувствам Лоры и повелась на ее «защитную реакцию». Тогда я осознала, что нужно разобраться в самой себе, убедиться, что мои собственные эмоции не искажают ход терапии. С одной стороны, коллеги могли быть правы, с другой мне хотелось спросить, приходилось ли им когда-нибудь так отчаянно бороться, что все мысли 24/7 сконцентрированы на сложившихся обстоятельствах, и при этом не получить вреда для здоровья. Ничто не позволяет так сильно сфокусироваться, как необходимость выжить.
Однако я не смогла отрицать факт, что отсутствие доступа к чувствам Лоры усложняло ход терапии. Я поняла, что первостепенной задачей для меня является не анализ ее чувств, а получение доступа к ним. Позже я все-таки смогла их проанализировать.
Вот что я писала в блокноте в первый месяц работы с Лорой:
Моя пациентка не заинтересована в терапии, совсем не помнит мать (прежде я не встречалась с подобным случаем), не имеет ни малейшего понятия о том, что такое стресс, но хочет избавиться от него и не помнит своих чувств в период, когда ее бросил отец. Предстоит много работы.
Продолжая рассказывать про суровые испытания в своей жизни, Лора сохраняла ясность ума. Летний дом, где они жили, нужно было освободить до весны, поэтому они с братом и сестрой переехали в самый дальний домик. Дети взяли с собой обогреватель. Лора понимала: нужно продолжать жить, как и раньше, иначе их раскроют. Детям приходилось идти больше километра, чтобы добраться до школьного автобуса. Всем окружающим Лора говорила, что отец вернулся жить в летний домик и они с братом и сестрой живут с ним.
Вы жили одни в летнем доме, когда вам было девять лет, сестре семь, а брату шесть? уточнила я. Если ищете стрессовые ситуации в жизни, эта вполне может войти в список.
Во-первых, это уже закончилось, а во-вторых, после всего, что было, я до сих пор на ногах, парировала Лора. Девять лет это уже не детский возраст.
Как долго это продолжалось?
Шесть или семь месяцев.
В конце сеанса я обобщила всю ситуацию и поделилась своим видением.
Вы очень храбрый человек. Ваша жизнь была трудной и иногда даже пугающе трудной. Вас бросили одну в лесу, вам одной пришлось нести ответственность за младших брата и сестру. Девять лет слишком рано, чтобы становиться родителем. Напоминает сказку про Гензель и Гретель[4], вот только хлеба вам никто не оставил.
До того как ответить, Лора молчала около минуты. За все годы терапии это был один из немногочисленных моментов, когда ее глаза наполнились слезами слезами злости.
Зачем вы мне говорите подобные вещи? требовательно спросила она.
Когда я ответила, что сочувствую ей, Лора дала резкий отпор:
Так говорят, когда кто-то умирает. Послушайте, доктор, даже если я и приду на еще один сеанс, я не хочу больше слышать от вас такого, иначе просто уйду. Оставьте сочувствие для кого-нибудь другого.
Почему? озадаченно спросила я.
Слыша от вас про чувства, я вижу перед собой дверь, за которой куча призраков. И я больше не собираюсь открывать ее. Я должна двигаться дальше. Начав однажды тонуть, я уйду на дно. К тому же это ничем не поможет.
Я кивнула головой, и Лора добавила:
Прежде чем я уйду сегодня, пообещайте больше никогда так не делать. Иначе я не смогу прийти снова.
Значит, вы не хотите получать от меня доброты, сострадания и сочувствия?
Да, именно так, если бы мне нужно было сочувствие, я с лихвой получила бы его в поздравительных открытках.
Лора была первым пациентом. Я не хотела торговаться и договариваться о патологических нуждах с клиентом. Однако видела, как серьезно настроена Лора на отказ от терапии. Малейшая капля сопереживания была слишком огромна для нее это пугало Лору и становилось камнем преткновения.
Если бы я тогда была не новичком, то сразу же на месте решила бы возникшую проблему, как мне хотелось. Согласно Фредерику Перлзу, основателю гештальт-терапии, мы можем парировать так называемым «здесь и сейчас».
Перлз считал, что динамика во время сеанса между врачом и пациентом соответствует динамике, которую пациент устанавливает между самим собой и остальным миром.
Я бы могла сказать Лоре:
Лора, вы настаиваете, чтобы я вела себя как ваш отец, которому было безразлично, что вы чувствуете. Вы привыкли быть наедине со своей печалью и болью. Я не хочу исполнять роль вашего отца. Сейчас я чувствую, что связана по рукам и ногам такой просьбой.
Но вместо этого я произнесла:
Я согласна уважать ваши желания, на которых вы так сильно настаиваете, и я хочу, чтобы вы чувствовали себя комфортно во время наших встреч. Однако не могу согласиться с тем, чтобы не делать подобного на протяжении всей терапии.
На следующей неделе Лора снова принесла книгу и сказала, что ее работа может быть причиной стресса.
Сейчас очень много работы, но мой начальник Клейтон приходит поздно, потом идет на двухчасовой обед с секретаршей, с которой у него роман, объяснила Лора. Уходит домой в пять, а мне приходится оставаться на час дольше.
Говорили ли вы когда-нибудь с Клейтоном об этом?
Конечно! Я даже накричала на него. Но ему абсолютно все равно.
Получается, вы берете на себя слишком много работы.
У меня просто нет выбора. Приходится делать и его работу, и свою.
Чувство отсутствия выбора заставляет испытывать стресс, подвела я итог.
Мы потратили очень много времени, обсуждая проблему с Клейтоном. Лора не видела в нем никаких изменений в лучшую сторону. Как сказал молодой человек Лоры, Эд, «у Клейтона все хорошо, зачем ему меняться?».
Интересно слышать подобное от Эда, прокомментировала я.
Почему? спросила Лора.
Ну, Эд тоже сложил все на ваши плечи. Пока Клейтон перекладывает на вас ответственность за свою работу, Эд перекладывает на вас ответственность за герпес. Он просто оставил решение проблемы вам. Когда вы злились, он отрицал, что знал про герпес, а когда вы узнали про таблетки, он едва ли извинился, опять оправдываясь. С какой планеты нужно быть, чтобы поверить в это?
Эд хотя бы извинился. Он прислал мне дюжину роз на работу и подписал открытку: «Потому что я люблю тебя».
Она действительно думает, что цветы помогут вылечить герпес?
Эд же работает в автоцентре Jaguar? Вы рассказывали, что он посылает цветы всем женщинам, которые приходили в центр на тест-драйв. Подарить цветы для него ничего не стоит.
Вы нарочно пытаетесь вывести меня из себя?
Я убедила Лору, что не хотела злить ее. Мне просто нужно узнать ее отношение к поведению Эда.
Что мне полагается сделать в таком случае? Никогда не прощать его?
Я напомнила, что наш разговор начинался с обсуждения безответственности Эда и Клейтона. Мне хотелось, чтобы Лора заметила ироничность высказывания Эда, указывающего на отсутствие необходимости Клейтона меняться в лучшую сторону, потому что Лора делает всю работу за него. Пациентка вскинула руки, показывая непонимание. В конечном счете я спросила, кто делает всю работу в их с Эдом отношениях. Когда Лора поняла суть, она замолчала и спросила, к чему я веду.
Вы простили Эда за постоянные опоздания домой, за флирт с другими женщинами и даже за герпес, прояснила я.
После долгого молчания я спросила, почему она не ждет от мужчин порядочного и взрослого поведения.
Он хотя бы извинился и сожалел о содеянном. Это больше, чем то, что когда-либо делал для меня отец.
Потом посмотрела в окно и добавила:
На самом деле, отец не был таким уж и плохим человеком. Он оставил нас после смерти матери. Другие бы давно сдали нас в детский дом.
Он бросил вас с братом и сестрой одних замерзать в той лачуге.
Я уже говорила, мы справились с этим.
Лора сказала это таким снисходительным тоном, будто я без конца твердила про какую-то ерунду. Она использовала психологический прием под названием «рефрейминг»: изменение точки зрения или восприятия события путем инверсии смысла. Она применила его, чтобы подменить мои оправданные опасения на «гиперопеку».
На первом приеме вы говорили о «придурках» из вашей жизни. Можете рассказать поподробнее?
Лора была в замешательстве, поэтому я перефразировала вопрос:
«Придурки», вы использовали данный термин, это те, кто берут и не отдают ничего взамен? Те, кого интересуют только собственные нужды и желания?
Каждый сам за себя. Это было жизненным кредо отца.
Он просто оправдывал свое поведение. Много ли отцов уходят за сигаретами и не возвращаются?
Да полно таких. Как тысячи детей оказываются в детских домах? Родители бросили их вот как.
А много ли начальников ничего не делают, оставаясь на своем посту благодаря тому, что их подчиненные работают сверхурочно и покрывают их?
Ага, но если я буду слишком давить на Клейтона, он просто уволит меня.
Как много парней врут девушкам о таких опасных вещах, как герпес?
Думаю, столько же, сколько денег я трачу на врача-психотерапевта.
Лора рассерженно начала собираться, мотая головой и тяжело дыша.
Извините за поведение, но я не могу поверить, что мы опять вернулись к этой бессмысленной чепухе.
Потом добавила, что отец хотя бы присутствовал в ее жизни, в отличие от «некоторых других». Она демонстративно указывала на тот факт, что хотя бы знала отца и раньше довольно часто разговаривала с ним.
Лора до сих пор оставалась несговорчивым пациентом, сопротивляясь лечению, а я до сих пор оставалась молодым специалистом, слишком сильно пытающимся пробраться через дебри защитной реакции пациента. Я начинала понимать, что неважно, знаю ли я истинный диагноз.