После окончания средней школы нужно было выбрать специальность и подать заявление на обучение в вузе. Я смутно представлял себе, что же делать дальше, и заполнил заявление в Сычуаньский университет на факультет иностранных языков по специальности «Русский язык и литература». Кажется, это было мое третье заявление. Мы заполняли заявления самостоятельно некому было помочь нам с выбором, даже родителей рядом не было. А если бы и были, как крестьяне могли принять такое решение за нас?
Когда закончились вступительные экзамены, я, будучи уверенным, что не смогу поступить, сразу же уехал домой и принялся за работу. Как-то раз, пропалывая сорняки, я захотел пить, набрал воды из горного источника и подхватил дизентерию. Постоянный полевой труд и расстроенный желудок истощили меня так, что я даже забыл, что вообще собирался куда-то поступать.
Выпускник высшей ступени средней школы. 1959 г.
С одноклассниками по начальной ступени средней школы в уезде Иньцзян. 1980-е гг.
Однажды во время очередной прополки я распрямился, чтобы перевести дыхание, и вдруг подумал, что результаты экзаменов уже наверняка известны. Тогда я попросил младшего брата: «Когда поедешь в город на ярмарку, посмотри, пожалуйста, не пришел ли приказ о зачислении». Сельская система социального обслуживания была еще совсем не развита: почтовые отделения на местах не утруждали себя доставкой писем и газет. Если кому-нибудь приходило письмо, его бросали в общий ящик, висевший на наружной стене почты, так что любой мог свободно подойти и забрать что хотел. Добравшись до города, братишка тут же увидел мое извещение. Кстати, это служит очередным доказательством честного нрава местных жителей: бог знает сколько дней там провалялось это письмо, но никто его не тронул.
Приказ о зачислении в Сычуаньский университет привел меня в глубочайший восторг. Уже потом я узнал, что стал единственным учеником сунтаоской средней школы, поступившим в университет другой провинции в 1959 году. Сычуаньский университет тогда входил в число немногих ключевых университетов страны. Однако трудности тоже были: чтобы уехать в Чэнду учиться, требовались средства по моим примерным подсчетам, больше сорока юаней, а таких денег у моей семьи не было.
Получив заветное письмо, я тем же вечером помчался занимать повсюду деньги. Родные тоже подсуетились, но наскребли всего двенадцать юаней. Мой дядя работал в городе, в снабженческо-сбытовом кооперативе, и имел с этого какой-то небольшой доход: он дал мне несколько пачек талонов на питание и немного юаней, но этого по-прежнему было слишком мало. Я отправился в районную администрацию и получил ответ: «Никто тебя не просил поступать в такую даль!»
Тогда я решил вернуться в школу и придумать какой-то выход из положения. Мне, парнишке семнадцати-восемнадцати лет, маленького роста да еще и довольно робкому, было страшновато одному идти больше трехсот ли по горным тропам. Кроме того, я как раз переболел дизентерией и был еще очень слаб. С каждым шагом свернутое за спиной одеяло все сильнее давило на плечи. Тем не менее за первый день я босыми ногами отшагал сто двадцать ли даже не знаю, откуда силы взялись. А на другой день я поднялся среди ночи и прошел еще несколько десятков ли по темноте вместе с крестьянами, которые шли отдавать налог с зерна. Подняв голову, я наблюдал за луной в небесах: мы шли, и она двигалась с нами, такая настоящая и в то же время такая далекая.
Вот уж не ожидал, что, преодолев трехдневный путь до школы, я услышу от завуча ту же самую фразу: «А зачем надо было поступать в такую даль?» От этих слов у меня из глаз градом полились слезы. Ничего не ответив, я развернулся и ушел. Понятно, что и у школы тогда не было средств! Сорок юаней немалая сумма, даже по меркам учебного заведения.
Я отправился просить помощи в отдел образования и культуры бюро комиссаров уезда Тунжэнь. Между Сунтао и Тунжэнем уже пустили транспорт, но мне не хотелось тратиться на дорогу, и я продолжил свое пешее путешествие туда и обратно опять вышло больше трехсот ли. На счастье, эта прогулка оказалась не напрасной: бюро выделило мне пятнадцать юаней. Я был счастлив получить такое сокровище, но денег все равно не хватало, и я отправил домой телеграмму, попросив родных во что бы то ни стало раздобыть для меня еще немного. Уж не знаю, что придумали отец с братом, но им удалось кое-что достать. Новости о том, что я мечусь повсюду в поисках денег на оплату обучения, через моих одноклассников дошла и до преподавательницы русского языка Чэнь Тинхуа, которая поручила передать мне двадцать юаней. В то время она только начала работать, получая в месяц тридцать с небольшим юаней, так что для нее это была очень серьезная трата. Этот поступок я запомнил на всю жизнь. Учительница Чэнь говорит, что я потом вернул ей эти деньги, но это уже не отложилось в моей памяти. Когда ее перевели работать в Чэнду, она часто приглашала меня к себе в гости. Я невероятно ценю сложившиеся между нами теплые отношения учителя и ученика.
Поиск средств отнял у меня много времени, и когда нужная сумма была наконец собрана, в Сычуаньском университете уже начались занятия, а потому я спешно отправился в Чэнду. Однако в те времена выбраться из Гуйчжоуских гор было непросто: сначала на автомобиле через горы Сюшань до рек Цяньцзян и Пэншуй, а потом на деревянной лодке, курсирующей по реке Уцзян. По реке тогда ходили два вида судов: один обычная открытая лодка из дерева, на веслах сидел простой люд, и она тащилась очень медленно, и второй, который называли цихуацзы, что значит «движимый паром», это был быстрый пароход. Я добрался до причала слишком поздно: пароход только что отплыл, а следующий рейс был только через пять-десять дней. Оставалась обычная деревянная лодка. Мы спускались по реке целых два с половиной дня, пока наконец не прибыли в Фулин. Уцзян здесь впадала в Янцзы, и, сев в Фулине на большой паром компании «Минь-шэн», можно было подняться по течению и добраться до Чунцина. И вот я, мальчонка, выросший в горной гуйчжоуской деревне, который никогда не проделывал такой долгий путь, постигаю окружающий мир, кажущийся мне таким незнакомым. Стоит лишь закрыть глаза, и из глубин памяти тут же появляется паром «Миньшэн»: он издает протяжный гудок и движется вперед по бесконечной реке Янцзы.
Как только паром причалил к чунцинскому порту Чаотяньмэнь, я стремглав бросился на вокзал Сайюаньба покупать железнодорожные билеты до Чэнду. Направление Чунцин Чэнду было тогда единственным в юго-западном регионе, и движение по нему пустили меньше десяти лет назад. Я встал в очередь за билетом, но, как назло, когда подошел мой черед, касса закрылась. Разнервничавшись, я вытянул руку, перегородил билетерше проход и принялся умолять ее сжалиться надо мной, но девушка была непреклонна. Я просидел в зале ожидания всю ночь и добрался до Чэнду только на следующий день, на девятый день учебного года в Сычуаньском университете. Все учителя и однокурсники уже решили, что Дай Бинго не собирается учиться. Несмотря на невзгоды моего пути и опоздание на учебу, я все же попал в университетские круги, о которых раньше не мог мечтать даже во сне. С тех пор моя жизнь изменилась навсегда.
В Сычуаньском университете
Сычуаньский университет был старейшим учебным заведением, воспитавшим немало известных людей: Чжу Дэ, Го Можо, Ба Цзиня, Тун Дичжоу, Чжоу Жучана, Бянь Чжилиня, Фэи Юланя, Чжу Гуан-цяня и многих других. После становления Нового Китая в стране насчитывалось всего семь ключевых университетов, они управлялись Министерством образования напрямую. Сычуаньский университет был единственным ключевым университетом общего образования на весь юго-западный регион. Факультет иностранных языков входил в число самых первых учрежденных университетом факультетов. В 1959 году на моем потоке впервые открылся набор на специальность «Русский язык и литература», набрались две группы примерно по двадцать человек. Студенческая жизнь оказалась непростой: уже на второй день учебы мы писали диктант, где я набрал всего два балла (из пяти). Это был незачет, что меня сильно расстроило.
Я стал одним из студентов Сычуаньского университета, а из обуви у меня были одни лишь матерчатые туфли, вручную сшитые мамой. Летом я решил их не трогать боялся, что к зиме они совсем износятся, и потому частенько разгуливал босиком. Моя одежда тоже была сделана из маминого холста. Поскольку зимы в Чэнду темные и холодные, я, не выдержав морозов, отправился в лавку старьевщика и купил себе ватник, чтобы не мерзнуть. В группе нашелся добросердечный человек, который пожертвовал мне еще одну куртку. Никогда в жизни я не забуду этого студенческого единения душ.
Обычно на инязе преподавали специалисты из Советского Союза, но наше обучение, как назло, пришлось на период ухудшения советско-китайских отношений. Все советские преподаватели уехали, и с нами занимались китайские учителя, многие из которых были студентами, только что распределенными из Пекина. Однако с некоторыми советскими преподавателями мы поддерживали связь по переписке. Иногда они вкладывали в свои письма фотографии. Жаль, что впоследствии все эти письма потерялись. Поступив в университет, я по-настоящему почувствовал разлад в отношениях Китая и Советского Союза. Еще одним неожиданным поворотом стал экономический кризис, начавшийся в стране в это время, из-за чего поесть мяса было затруднительно.
Университетские годы навсегда останутся в моей памяти. Для нас, студентов со сложными семейными обстоятельствами, государство практически полностью брало на себя вопрос питания, а со стипендии можно было сэкономить еще немного денег на покупку словарей и учебных материалов. Я тогда очень любил читать и целыми днями носил с собой холщовый рюкзак: куда притащу его там и сяду за книгу. После 1959 года экономическая ситуация в стране ухудшилась, многие мои одногруппники постоянно ходили голодными, у кого-то даже начались отеки. Только семь человек чувствовали себя как ни в чем не бывало, и я в том числе. Возможно, так сложилось из-за того, что я не вышел ростом, или потому что мне требовалось совсем мало энергии. Чтобы как-то бороться с проблемой, университет придумал «противоотечное средство»: всех загоняли в просторную парилку, где коптились лекарственные травы. Одним из ярчайших впечатлений этого непростого времени стало также распределение пайков в столовой. Это была почетная и священная миссия, выполнявшаяся студентами по очереди. Миска риса выдавалась на восемь человек, и при разделе требовалась особая аккуратность. Всегда находился тот, кто набирал себе порцию побольше или соскребал снизу лишнее. Еда тогда была на вес золота: каждая рисинка имела значение!
Этот период стал тяжелым испытанием воли и характера. Некоторые студенты не выдерживали голода и просто возвращались домой. За пять лет учебы я ездил в свою деревню всего один раз: поездка обходилась слишком дорого, я бы не потянул больше. Когда я подошел к порогу родительского дома, мама увидела меня, тощего и пожелтевшего, и оцепенела, она еле меня узнала, так сильно я изменился.
Это были летние каникулы 1962 года. Условия жизни в деревне тогда стали понемногу улучшаться. Меня принялись угощать всем самым вкусным, что только нашлось дома. Я целыми днями ел до отвала и спал, спал и ел кончилось тем, что за полмесяца я набрал шесть килограммов! Когда пришло время возвращаться в университет, отец проводил меня до уездного города Сынань в сорока километрах от дома и посадил на машину. С собой он дал мне мешок жареного гороха и несколько маленьких стеклянных бутылок, наполненных белоснежным свиным салом. Это было что-то невероятное! Я брал в университетской столовой миску обжигающего риса, размешивал с ложечкой жира и посыпал солью Аромат сводил с ума! Нынешней молодежи чужды подобные радости, а тогда для счастья было достаточно всего несколько бутылочек свиного жира.
Обязательным условием обучения в университете была работа на производстве: примерно по одному месяцу за семестр. Особенно активным считался период летнего сбора урожая, тогда нас отправляли в деревни на окраинах Чэнду жать пшеницу. Факультет иностранных языков даже устроил соревнование, чтобы узнать, кто жнет быстрее и больше остальных. Я вырос в деревне и был привычен к крестьянскому труду больше городских ребят. Мы вставали ни свет ни заря, перекусывали и отправлялись работать. На обед не прерывались, потому что еду нам привозили прямо в поле, так что мы трудились до самой темноты. Без воли и физической силы с такой изнуряющей работой было не справиться. Я уставал так, что не мог разогнуть ноги и поясницу. Сейчас я понимаю, что именно благодаря этой закалке в юношеском возрасте на протяжении последующей жизни все задачи, которые требовали от меня усилий духа и тела, казались пустяковыми. Ну подумайте, если я справился с такими трудностями, чего мне еще бояться?
Во время учебы в Сычуаньском университете. 1964 г.
Переписанный кистью отрывок из дневника Лэй Фэна подарок моему однокурснику. 1964 г.
Когда мы учились в университете, Мао Цзэдун[13] призвал всех подражать примеру Лэй Фэна[14]. Мы, будучи студентами, с радостью откликнулись на этот призыв. Наша группа даже поставила поучительную пьесу о Лэй Фэне на русском языке. Пару лет назад один мой однокурсник прислал мне отрывок из дневника Лэй Фэна, который я переписал для него в 1964 году, и теперь я бережно храню его. Вот что там было написано: «Ах, молодость Ты вечная радость! Но истинная молодость принадлежит тем, кто вечно стремится вперед и вверх, кто забывает себя в вечном труде, кто вечно помнит о скромности».
Студенческие годы пролетели незаметно. На четвертом курсе нужно было писать курсовую, и я перевел произведение киргизского писателя Чингиза Айтматова[15]. Темой дипломной работы на пятом курсе я выбрал «Гуманизм Л. Н. Толстого». Вообще в нашем инязе огромное внимание уделялось именно литературе: проводились даже лекции по истории западной литературы, чтению литературных произведений и риторике. Мне это казалось очень увлекательным. За время обучения я воспитал в себе привычку читать газету «Жэньминь жибао» и журнал «Хунци» и тщательно разбирать передовицы. Также я не пропускал ни одного тематического выпуска ежедневной газеты «Сычуань жибао», посвященного искусству или международным отношениям.
В 1960-1970-е годы во всех школах, вузах и государственных органах огромное внимание уделялось воспитанию и образованию детей из рабочих и крестьянских семей, они пользовались политическим доверием. В то время по всей стране не нашлось бы ни одного по-настоящему зажиточного региона, и я, деревенский мальчик из гуйчжоуских гор, чувствовал, что не так уж сильно отличаюсь от городских жителей. Сейчас обстановка кардинально изменилась: университеты набирают абитуриентов, государственные органы выпускников, но среди них встречается все меньше детей крестьян и рабочих, не так ли? Занимая должность секретаря партийного комитета Министерства иностранных дел, я специально обращал внимание на происхождение наших сотрудников и кадровую структуру ведомства, а также запрашивал у заместителя министра, отвечавшего за управление персоналом, сведения о том, какие регионы и социальные слои представляют сотрудники министерства. На мой взгляд, это вопрос из области не просто техники, а высокой политики.
Однажды, выступая с речью на заседании Госсовета, посвященном реформе образования, я отметил, что в лучших учебных заведениях, где воспитываются политические лидеры Китая, таких как Университет Цинхуа или Пекинский университет, необходимо выстроить сбалансированную систему набора абитуриентов: важно, чтобы там учились представители всех регионов и социальных классов, поэтому необходимо выделить часть мест для бедных западных областей и детей из малообеспеченных семей рабочих и крестьян. Ведь от того, кто будет возглавлять нашу огромную державу и управлять ей, зависит путь Китая и его судьба. Как потом говорили, руководители министерств и ведомств сочли мое замечание разумным и передали его Министерству образования. Сейчас вузы Проекта 2П[16] постепенно увеличивают квоту мест для абитуриентов из малообеспеченных крестьянских семей.