Твоя жена гулящая? Смешной ты. Да она за тебя в огонь и в воду. Поверь мне. Я в женщинах разбираюсь.
Сплетя пальцы рук, она поднимает их над головой, выгибается.
А-ах, хорошо Почему все хорошее быстро уходит? Нет бы, тянуться такой ночи лет сто! Луна такая чистая, как у нас в Бессарабии. Сороки слышал о таком городишке? Я там выросла. А ты откуда родом?
Из Питера.
А-а, город на Неве. Никогда там не была. Правда, я много где не была, путешествую только в фантазиях. Ладно, пора идти.
Он встает, идет следом за Стеллой.
Это правда, что ты известный киношник?
Да, режиссер. Впрочем, насчет известный не уверен. Во всяком случае, пока еще не Феллини и не Тарковский. Откуда ты знаешь, что я снимаю фильмы?
В Seagate, как у нас в Сороках, все обо всех всё знают и постоянно сплетничают. Если что услышишь обо мне, не удивляйся.
А я знаю и без всяких сплетен, что твоя любимая актриса Софи Лорен. Вы с нею чем-то похожи, такая же масть. Угадал?
Масть бывает у лошадей, резковато отвечает Стелла, видимо, задетая тем, что кто-то незнакомый столь бесцеремонно проник в ее святая святых.
«Ди-ин Ди-ин» глухо и жалобно стучит металлическое било маяка.
И про что же твои фильмы? Небось, про мафию?
Нет, про писателей.
Они уже у самого обрыва. Осип влезает наверх, протягивает Стелле руку. Она, однако, словно не замечает его предложения помочь: ловко упирает ногу в торчащий корень, хватается за железный столбик, врытый в землю, и через миг, как сильная кошка, запрыгивает вверх. Отряхивает штаны от песка. Оба пролезают через прореху в заборе, идут по тропинке.
Тоня у тебя хорошая, любит тебя. И мама она тоже заботливая, в голосе Стеллы как будто слышны иронические нотки. Ты тоже заботливый отец, я видела, как ты на пляже возишься со своим мальчиком. Вот мы и прибыли.
В ее доме погашены окна, на стене у наружной двери горит фонарь.
Ну что, режиссер, спасибо за компанию. До встречи на пляже, она выбрасывает сигарету, игриво шевелит пальчиками на прощанье.
Осип возвращается домой. Сначала входит в комнату Арсюши. Тихонько вынимает из рук ребенка леопарда, подтягивает простынку к плечикам сына, гладит его по волосам. И ловит себя на мысли, что эта мизансцена сентиментальной отцовской любви банальна. Бессмертный кадр-штамп: сладко спящий в кроватке ребенок, которого гладит по голове любящий отец.
В окнах жужжат лопасти вентиляторов. Осип заходит в спальню. Там Тоня в черных трусиках, маленькая грудь открыта. Горит настольная лампа. Осип садится возле жены.
Что, прогулялся? Тоня откладывает журнал мод, протягивает мужу руку, уже тронутую загаром. Тебе, кстати, звонил Ник, интересовался, как дела, просил перезвонить. Может, у него есть для тебя какое-нибудь интересное предложение. Ты ведь теперь звезда, ты нарасхват.
Осип гладит жену по бедрам, задумчиво смотрит перед собой на пустую стену.
Позвони на работу и возьми на неделю отпуск, продолжает она. Вообще стоит подумать о смене антуража. Тебе пора уходить с этой дурацкой работы в гостинице, ты ведь у меня режиссер, а не охранник, Тоня отодвигается к стене, освобождая место на кровати рядом с собой.
Завтра поеду домой за фотоаппаратом и видеокамерой, произносит он тихим, но решительным голосом.
Глава 3
Соседи по дому Джеффри, Эстер и пятилетний Мойше.
Главе семьи лет сорок; худой, ростом чуть выше среднего. Всегда в несвежей белой рубашке, мятых штанах с болтающимися на поясе белыми ниточками-цицит. Похоже, лысеющий, но с уверенностью сказать нельзя, поскольку всегда в ермолке. На вытянутом бородатом лице Джеффа часто проступают нездоровые красные пятна. В общем, обычный хасид средних лет.
Хотя если приглядеться повнимательней, что-то нетипичное, «не хасидское», сквозит в его прямой, а не сутулой фигуре, в свободных жестах, несколько вальяжной походке.
Его жене Эстер лет тридцать пять; круглолицая, в старомодной шляпке, длинной юбке, из-под которой проглядывают белые кроссовки, в застегнутой наглухо блузке, подчеркивающей полноту плеч и отсутствие талии. Ее любимые занятия пить пиво, играть с детьми во дворе в футбол и устраивать Джеффу сцены.
Они поженились год назад, когда Эстер оставила в Денвере своего мужа-алкоголика и 15-летнюю дочку и, взяв с собой пятилетнего сына Мойше, приехала в Нью-Йорк. В Денвере она была далека от хасидизма, напротив, любила бары, казино, выпивку, словом, все то, что суровый Господь на дух не переносит. Но в Нью-Йорке, сойдясь с Джеффри, вынуждена была войти в лоно ортодоксального иудаизма, омыться в водах миквы, сменить шорты на длинную юбку, надеть парик, шляпку и в положенные дни ходить в синагогу.
Ее сын Мойше тоже быстро преобразился: оброс пейсиками и надел ермолку. У него глаза черные, как угольки, и сам он очень смуглый. По словам Эстер, сын в деда, который был наполовину евреем, а наполовину индейцем.
Мойше ребенок, травмированный всем, что ему пришлось пережить: драками пьяных родителей в Денвере, расставанием с отцом и сестрой, переездом в чужой город, знакомством и новой жизнью с дядей Джеффом, который, как и папа, часто бывает пьян и неприятно пахнет табаком, но, в отличие от папы, маму не бьет и незнакомых пьяных женщин домой не приводит, а постоянно ходит в синагогу. В общем, от такого множества перемен бедный Мойше растерялся и как-то утратил связь с окружающим миром. По природе мальчик добрый и безответный, он смотрит вокруг удивленными и не по-детски грустными глазами, словно хочет спросить: а почему это так? А неужели нельзя, чтоб всё было иначе?
Игрушек у Мойше почти нет, телевизора в их доме тоже нет. В хедере, куда он пойдет учиться этой осенью, пока каникулы. Ни друзей, ни приятелей нет у бедного Мойше. Любимая собака Джилл осталась с отцом и сестрой.
Стоит ли говорить, каким счастьем для Мойше стало появление Арсения! На зеленом газоне, где еще вчера лежал только черный шланг для полива травы, теперь повсюду валяются надувные круги, пиратские корабли, динозавры. На столе часто стоит лэптоп с подключенным Интернетом, где можно играть в компьютерные игры, а в холодильнике в квартире Арсения всегда несколько сортов мороженого с шоколадом, орехами и ягодами.
Пригласив Мойше в гости, Арсюша, как хозяин, деловито подставляет к холодильнику стул, взбирается, открывает морозилку и вытаскивает оттуда сразу все упаковки. Иногда, правда, случаются неприятности, скажем, тяжелые упаковки падают на пол или Эстер вдруг спохватывается, что сына нет во дворе, и начинает поиски. Тогда Мойше быстро откусывает холодные куски, обжигающие рот, и, проглатывая их на ходу, выбегает обратно во двор. На вопрос мамы, что он делал у соседей, Мойше, измазанный шоколадом и кремом, правдиво отвечает, что ел мороженое.
***
Никогда не думал, что стану наркоманом. Я мечтал стать знаменитым певцом, когда-то имел редкое сопрано Мы жили в небольшом городке в Кентукки. Родители отдали меня в специальную музыкальную школу, платили за учебу сумасшедшие деньги. А потом, когда мой голос стал ломаться, Джеффри крепко затянулся сигаретой, словно желал еще сильнее посадить свои голосовые связки. Моя музыкальная карьера на этом закончилась. И все пошло прахом.
Они сидели во дворике под навесом. На столе открытая бутылка водки Grey Goose, на блюдцах маслины и ломтики сыра.
День клонился к вечеру, но жара пока держалась.
Джеффри налил себе еще рюмку:
Десять лет наркомании! Героин, кокаин, таблетки. Передозы, госпиталя, жизнь на улице он говорил вполголоса, чтобы не слышали ни Эстер, играющая во дворике с детьми в футбол, ни Тоня, полулежавшая в шезлонге с книжкой в руке.
Трудно объяснить, с чего вдруг Джеффри так разоткровенничался с этим евреем из России, который наверняка даже не знает, как выглядит пакетик героина. Кто ему Осип? Первый встречный. Но первому встречному порой бывает легче открыться, чем близкому родственнику.
Из-за моей наркомании семья от меня отказалась, продолжал Джефф.
Еврейская семья отказалась от сына? Редкое явление.
Да, родители преподаватели в колледже, уважаемые люди, их можно понять пятно на репутации. Если бы я остался в Кентукки, наверняка бы погиб. Но Богу было угодно меня спасти и привести сюда, в Нью-Йорк. Слава Богу, Барух Ашем! он махом опрокинул рюмку водки, закусил маслиной.
Осип тоже выпил. Он слушал эту исповедь, и вдруг в какой-то момент религиозные атрибуты Джеффри пейсы, бороду, ермолку словно сдуло куда-то. Осип увидел перед собой слабого, надломленного человека. Даже выражение лица Джеффри ему показалось сейчас наркомански-вороватым.
Попытался себе представить: небольшой городок в Кентукки, маленькие заводы и фабрики. После работы здоровые парни идут в пивные бары и буфеты, пьют там пиво со стейками, разговаривают о страховках на автомобили, о банковских ссудах на дома, о скачках. И этот ранимый, чувствительный Джефф, потерявший свое редкое сопрано, а вместе с ним и свое «я», ну никак не вписывался в размеренную обыденную жизнь рабочих парней в далеком Кентукки.
Хасидская община Seagate сделала богоугодное дело они дали мне работу повара в иешиве. Стыдно сказать, мне почти сорок лет, а делать толком ничего не умею. Но жизнь постепенно налаживается, Барух Ашем! Джеффри снова налил себе, и водка в бутылке спустилась ниже нарисованных на стекле гусей. Вот женился, усыновил Мойше. Не нюхаю и не колюсь. Конечно, Талмуд мне дается с большим трудом, моя семья религиозной никогда не была, отец вообще в Бога не верил. В иудаизме я почти как турист. Знаешь, иногда молюсь в синагоге, и вдруг испытываю настоящее раздвоение личности: мне кажется, что это молюсь не я, а мой двойник. И думаю себе: пусть бы этот двойник так и оставался здесь, в талесе и с Торой, пусть молится, а я бы сбежал в Кентукки, там такой хороший героин, ты себе не представляешь Джеффри умолк.
Да, все это непросто, сказал Осип, взглянув на Тоню.
Она уже закрыла книгу, собираясь встать. Почему-то сейчас жена показалась ему не такой привлекательной, как обычно.
Хочешь, надену тебе тфилин? предложил Джеффри. Знаешь, что это за обряд?
Да.
По-моему, еще не поздно, Джефф посмотрел на часы, затем достал из кармана мобильник, набрал номер. Да, ребе, это я. Хочу надеть тфилин одному хорошему еврею, он подмигнул Осипу. Закончив разговор, спрятал телефон обратно в карман. Тебе повезло, еще успеем.
Осип взглянул на небо, где в просвете между кронами деревьев показался прозрачный месяц.
Нет, лучше не сегодня. Как-нибудь в другой раз.
Он подумал, что время уже закончить посиделки с Джеффом. Пора брать видеокамеру и идти на берег, где он договорился встретиться со Стеллой. А после этого еще предстоит ехать на Манхэттен, на работу в ночную смену в гостинице «Мандарин».
Глава 4
Не все быстро поддается логическому объяснению. Впрочем, стоит попытаться понять, зачем Осипу понадобилась эта неинтересная и по сути бесперспективная работа в Оперативном центре охраны гостиницы «Мандарин».
Сама работа низкооплачиваемая, Тоня как менеджер в ателье даже в нынешние неблагополучные времена получала раза в три больше. Конечно, любой доход впрок. Но стоило ли губить время, часами просиживая перед экранами в зале Оперативного центра охраны? Тупо глядеть, как по коридорам двигаются безликие постояльцы, как они входят в спа-салоны, гостиничные бары и рестораны, как по служебным коридорам горничные толкают к грузовым лифтам контейнеры с грудами грязного белья, а у входа швейцары в красных камзолах и фуражках услужливо открывают двери возбужденным нью-йоркской атмосферой туристам. Скрытые камеры в здании наведены на все лестничные клетки, пожарные выходы, разгрузочные площадки, гаражи, отсеки вентиляционного и электрического оборудования. Нет, тратить свое драгоценное время, чтобы пялиться на экраны, рассматривая все это, определенно не стоит.
Уход мужа в охрану Тоня приписывала его очередному чудачеству, выверту, к которым после десяти лет совместной жизни она уже привыкла.
Когда-то, выходя замуж за студента Театрального института, она втайне надеялась, что Осипа как театрального режиссера ждет блестящее будущее: Питер, потом, может, Москва. Себя же она видела на вторых ролях в той яркой жизни, где славу и деньги будет обеспечивать муж, а ей лишь останется подставлять свое хрупкое плечико под это сладкое бремя. Еще бы! Он ведь (а на этот счет у Тони не было ни грамма сомнения) безумно талантлив! Она в его талант верила больше, чем в себя.
Но когда до окончания института оставался год, Осип вдруг сделал, по его словам, «прыжок с моста» бросил институт и пошел учиться на кинооператора. «Жаль, конечно, что он не закончил институт. Но разве настоящему таланту нужен диплом? Кино? Что ж, это даже лучше, решила Тоня. Более современно, больше перспектив».
О-о, наивные представления жен, связавших свою судьбу с художниками! Не ждите, девушки, того, что показывают в красивых фильмах и о чем пишут в глянцевых журналах. Врут они всё! Врут. И если вам доведется встретить бледного юношу с горящим взором, который вам покажется гением, бегите от него! Бегите без оглядки, пока вы не превратились в очередной соляной столб из окаменевших слез!
Закончив соответствующие курсы, Осип поработал оператором на студии документальных фильмов, участвовал в съемках ленты про беспризорных детей.
Фильм еще монтировался, но не за горами был очередной «прыжок с моста»: однажды Осип сообщил, что попросил у своих родных, когда-то уехавших в Америку, прислать им вызовы на постоянное место жительства. «Тогда, пять лет назад, я с ними уезжать не захотел. Но с тех пор многое изменилось. Дело не в том, что политическая обстановка в России мне все больше не нравится. Вернее, не только в этом. По своим родным родителям и старшему брату я тоже не шибко соскучился. Подлинная причина в другом.» Как объяснил Тоне, он еще «не чувствовал себя готовым к настоящему творчеству». Оказывается, вокруг не было чего-то такого «Понимаешь, Тонч, так он называл жену, я слишком хорошо знаю питерскую жизнь, я слит с нею. Но я не вижу себя. Мне нужно отойти далеко в сторону, оказаться на другом берегу».
Тоня, еще не так давно мечтавшая взлететь на вершину мужниной славы, начала смутно догадываться, что ей лучше готовиться не к захватывающим дух полетам, а к «прыжкам с мостов». Она уже не так усиленно искала логику в поступках мужа, замечая в нем определенную странность, которую ранее принимала за одержимость гения. «Ты просто не веришь в свой талант», убеждала его Тоня, хотя, по правде, и ее вера в талант мужа заметно пошатнулась.
«Что ж, в конце концов, Америка не худший вариант», успокаивала она себя. Почему-то была уверена, что рано или поздно Осипа все равно куда-то понесет.
Переехав в Штаты, они поселились в провинциальном городке Пенсильвании, где жили Осипа родные. Жизнь там была смертельно скучна: Осип с Тоней получали государственное пособие и в каком-то захудалом центре для новоприбывших иммигрантов изучали английский язык. У обоих возникло ощущение тупика.
Все изменилось после того, как оказавшись на одном из нью-йоркских фестивалей, он встретил известного режиссера Славу Цукермана, создателя нашумевшего в Америке, даже культового фильма «Жидкое небо».
Нью-Йорк благодатный для кино город, сегодня это культурный центр мира, говорил Цукерман, через несколько дней после фестиваля пригласив Осипа к себе в гости. Жизнь здесь кипит, каждый день рождаются новые идеи. Думаю, сейчас в Нью-Йорке снимается больше независимых малобюджетных фильмов, чем в любом другом месте на земле. В Голливуде же может пробиться только тот, кто уже снял успешный фильм на английском и готов вписаться в их систему. Зато здесь люди более открыты для всего нового, чем в любом городе Америки, а может, и мира. В Нью-Йорке острее чувствуется тоска по прекрасному