И так, началось утро, его последнее утро, о котором он захотел бы забыть на многие годы. Как было здорово, когда он начинал свое любимое дело. Какая разница, чем торговать? Выбрал киоски, канцтовары. А тут начали издавать всякие законы. И так каждый раз. То не то оформил, то где все документы на импорт? Прекрасно ведь знают, что отечественный товар сейчас никому не продашь. Как вы проводите валютные операции? Почему нет лицензии на то то и то то? Как пропускаете у себя бытовую химию? Почему до сих пор не убрали свой магазин из многоквартирного дома? Ведь уже было предписание на вас из-за пожарной безопасности. Почему не выполняете распоряжения? А сейчас, где лицензия ФСБ на деятельность, отчетность не примем.
Пока полицейский оформлял протокол, мужчина сидел уже весь мокрый. Весь дефицитный товар пришлось убрать с полок. Киоски торчали голыми углами, и только журнал с известной актрисой повис за стеклом, зацепившись.
Матвей Игоревич, мы вас больше предупреждать не можем. Собирайтесь. Весь товар мы арестовываем. На ответ хранение, он пока побудет у вас. Офис опечатываем.
Мужчина встал, протер лоб платком, благо их у него было много, что продавал в киоске.
Выходя из офиса, он заметил несколько человек зевак. "Вот кому весело" подумал, хмуро он, и пошел за полицейским.
29.10.2022 года
Рассказ
Годы войны, годы жизни
Гарью запахло, когда первые немецкие машины уже вступили в город.
Город спал. Яблони низко склонили, прикрытые снегом, свои ветки над землёй. Немецкие машины шли по улицам, пугая своим гулом мирно спящих жителей города.
Взрывы падающих бомб на соседние дома и осколки, летящие в окна, заставили вздрогнуть жильцов.
Быстрее в хатку, бежала Саша в белую мазанку.
Сидите тихо, а то нас увидят немцы, прислонив палец к губам, говорила Саша.
Распахнулась дверь и на пороге показался немец. Он был одет в чёрный плащ и снимал перчатки с руки.
Матка, вон, махнул он рукой, показывая на мазанку возле дома, который уже был весь испещрён осколками упавшей напротив дома бомбы.
Так начинался рассказ Тёти Шуры о оккупации Краматорска.
Она всё рассказывала и грустно вздыхала о пережитых минутах нападения немцев.
Шли они гордо, ехали на мотоциклах, когда входили в город. Шум от моторов далеко было слышно. Боялись мы тогда все. Жили как мыши. Распоряжались по хозяйски нашими домами. Выгоняли всех. Мы жили в мазанке, где сейчас летом обедаем.
Тётя Шура, маленькая бабушка, родная тётя моего отца. Он ведь родом с Украины. Вернее родился в Кемерово, а мама его родилась в селе Ганновка, Новомосковского района Днепропетровской области.
А что, Тётя Шура, страшно было под немцем-то? спросил её Федор, так звали моего отца.
Да уж. Пожили мы в страхе. Он, когда, немец-то вошёл, не спрашивал, кто мы. Вон и всё тут. Он врач. Ему положена квартира. А какая ему разница. Вот и жили мы под «сапогом» немцев. Страшно было. Захочешь выйти куда, окрик. Шарились по всем домам, искали то, чтобы им пожрать. Вон ту яблоню видишь? Что в соседнем доме. Так от дома ничего не осталось. Одна яма воронка от бомбы. А на нашем доме до сих пор выбоины от сыпавшихся осколков, после разрывов бомбы. Вот так и жили.
Баба Шура старенькая, лицо в морщинах, сидела и вздыхала, а сама подливала украинский борщ в тарелки. Вкусный он, украинский, настоящий. С помидорами с куста, большими, сладкими, с перцем домашним. Запах настоящего борща разносился во все уголки той самой хатки.
А потом, когда немца выгнали наши войска, мы снова в дом перебрались. Анька потом работала нормировщицей на Шинном заводе. Так всю жизнь и проработала. Оттуда и на пенсию ушла. Серёжка в Прилуки уехал с семьёй.
А что, тётя Шура, груши-то сладкие? спрашивает Федор.
Да вон их сколько, ешь. Сладкие. Вон там абрикосы растут, вон там слива. А там, вишня. Ешьте на здоровье, тётя Шура мягко улыбнулась, поглядывая, как я снимаю сачком груши с большого дерева.
Вы в Днепропетровск съездите. Там панорама есть о войне. Когда немец-то шёл, страшно сильно было. Как туча, чёрная. Ругани. Кто кур таскает, кто что делает. Вы сегодня пораньше спать ложитесь. А то завтра на автобус бы не проспать.
Солнце уже клонилось к западу. Яркий закат окрасил небо над грушей и солнце, покачивая боками, ушло спать. Мы ещё посидели, по вспоминали о войне, житье в Краматорске и пошли отдыхать. Долго бабушка рассказывала нам о Леониде Быкове. Да, да, мои милые читатели, о том самом. Помнила его наша баба Шура очень хорошо.
Да он такой озорник был. Хулиган да и только. Все яблоки его были. Заберётся в чужой сад и ну, яблоки таскать. Таким вот и был. Смешной хулиган, да и только. Все мальчишки задирались между собой. Жил он у нас здесь. Помним мы его.
И эти яблоки, что напротив вашего дома, вон в том доме, где бомба упала, таскал?
И там тоже. Он всех задирал. А так добрый был.
Тётя Аня про себя рассказывает. Как на Шинном заводе работала, как жила на своей улице матери Марии Терезы. Квартира маленькая после смерти мужа осталась ей. Газовая колонка для подогрева воды в ванной. Чистенькая квартирка, уютная.
На заводе много работы было. Я ведь нормировщицей работала. Приходилось постоянно ругаться за качество продукции. Что тебе и говорить Федор. Сам знаешь, как сейчас за качество борются. Нормы времени на выпуск той или иной продукции отдавались маленькие, а делать надо всё правильно. Вот и ругались часто. Сергей приезжает сюда, когда свободен бывает. Дети его бывают. Саша вот приезжал. Да и Фросины дети бывают. Саша был, когда Вася с Ирой были. Помню, сидели в погребе, за наливками, что Шурка поставила. Она всегда ставит наливку. А куда девать, ягоду-то? Её много, всё не съедим. Вы хоть помаленьку возьмите себе. Вон ящики сколоти и положи яблоки.
А если не довезём? усомнился Федор.
Довезёте. Все возят, и вы везите
Ты, Феденька, помоги Шуре. У неё крыша прохудилась, и на летней кухне надо наладить кое-что.
Пришли вечером к тёте Шуре, она на стол ганашит.
Как у Анны? Чем привечала?
Повспоминали о её жизни, о Сергее. А что, тётя Шура, может, что сделать надо? Помочь?
Да, крыша худая стала. Надо поладить немного.
Конечно. Завтра и займусь. А что тётя Шура, вы так и прожили одна? Одна со всем хозяйством справлялась?
Дак, а кто поможет. Вон, Анна, придёт и помогает мне, урожай свой собирать. У неё, у Серёжки, своё всё. Он только к матери приезжает, по проведает и назад. Он хорошо живёт с Лидой. А так мы вдвоём всё делаем. Иногда Вадим придёт с огорода. Если что надо помочь по-мужски. Мы ведь так и живём, не ставим изгородь позади огорода. Ты ешь, борщ-то. Он у нас не такой как у вас. Всё своё. Картошку, так два урожая снимаем. Летом и осенью. Ничего, ладная родится. Живём все помаленьку. Соседи не обижают. А так в городе как у всех. Вон мост, что вы видели, когда сюда шли, так он упал однажды. Шла как-то колона, шагали ведь один за одним, так и рухнул наш мост. Старый уже. Ты, Алла, может, спать пойдёшь. Завтра на рынок сходите, посмотрите, что себе. Анна с обеда придёт.
Где у тебя, тётя Шура, инструменты-то? А то завтра сделаю всё.
Да там. Завтра дам. А сейчас спать идите. Темно уже. Вечера у нас тёплые. За день нагреет землю и тепло всю ночь.
Хорошо. Посидишь под грушей и её запахом напоишь себя. Какой аромат. А как растите?
Дак, она что, посади и растёт сама. Только вот от всяких бабочек её спасаешь, иногда. А помидоры ни чем не прикрываем. Тепло ведь. Так и растут. Это ваши помидоры надо прятать в теплицы.
Утром мы поехали на рынок. Рынок на Украине не то, что у нас. Он работает с 4-5 часов утра. Сели на автобус. Едем. Тут хохлуша залезла на остановке, с большущими корзинами с яблоками.
Начала ворочаться. Корзины встали между людьми, а она не может развернуться и ну ворчать, на украинском языке.
Что это они, не могут, что ли подвинуться вперёд. Как мне со с моими корзинками быть?
И ну толкать всех, так и ехали, до самого рынка, с вознёй и причитаниями толстой хохлуши на задней площадке автобуса.
Вышли на остановке "Рынок". Народу уже не пробиться. Кто сало предлагает, кто яблоки, помидоры. До семи утра уже все на торговались и поехали домой. Опять народу в автобусе, что сельдей в бочке. По радио, что на местной точке, передают новости на украинском языке. Речь, певучая, приятная.
ГовОрит, Киев, говорит из динамика автобуса диктор местного радио.
А на следующий день в Днепропетровск с Никополем поехали, на Каховку посмотреть, на море. Что оно из себя представляет.
Днепропетровск встретил нас шумом машин, высокие дома старой ещё постройки, что при Сталине. Люди спешат на работу.
Дом тёти Маши находился далеко от центра. Маленький домик, белый, почти как все дома на Украине, белёный. Небольшая терраса со столом, что люди летом себе ставят в доме, покрыта скатертью. Тётя Маша, это уже по материной линии, старенькая бабушка и её мама, тоже Мария, ещё старше её, жили в домике.
Она рассказывает о городе.
А что город, большой, красивый. Только плохо сейчас людям в нём. Тяжело работается. Работа, правда, есть, но в начальники не пробьёшься. Все места евреи захватили. Их у нас много. А с ними, сам знаешь, как. Я всегда рад тебя видеть дома у себя, но особенно, когда ты уйдёшь. Вот так и живём. Остальным ещё хуже. Уж если хохлы не могут жить с ними, а мы-то уж куда?
Утром следующего дня мы поехали на Днепр.
Величавый Днепр! Красив, собой, широк! Раздольно и свободно дышится. Памятник освободителям битвы за Днепр на большой площадке, сразу за рекой, на холме. Смотрит на реку, её просторы.
Сколько крови пролили наши воины отечественной войны за Украину. Столько жертв и тяжёлых минут пришлось на молодые плечи ребят и девчат, что остались на оккупированной территории Украины. Да и Вы сами, милые читатели помните о оккупации Украины, что ж говорить-то.
Самолёты и пушки со времён битвы за освобождение Днепропетровска, стоят возле диорамы « Битвы за Днепр». Сама диорамы картина, находится в здании. Большая картина об отечественной войне, освобождении Днепра. Тонущие солдаты, взрывы, кровь.
Да, только и ответил отец, посмотрев на картину, Сильно нарисована. Прямо как в жизни.
Не любит Федор много говорить, вот и сейчас, сказал несколько слов о происходящем и пошёл дальше.
Дома его ожидала работа кузнеца в управлении механизации. Работал он там кузнецом, детали ковал. И меня учил кузнечному делу.
На вот прутик, куй на молоте. Да смотри, чтобы не зацепило тебя им. Куда мне её. Дома одна. И скучно. Вот и взял с собой. Глядишь, по моим стопам пойдёт. Женщина кузнец. Буду опыт передавать ей.
А что сын-то? Ведь он здесь работает, смеются начальники.
Не хочет он, он электрик. А младший в армии. Вот вернётся из армии, посмотрим, куда ему пойти. Может в институт пойдёт. Он башковитый.
Она ведь девчонка. Куда ей кузнецом-то? смеётся начальник управления. Ей в женские игры играть надо.
Конечно, что работать пойдёт куда-нибудь по женской части.
Пусть ещё учиться. Может, как у меня, на доске почёта её фотографию повешают когда-нибудь, спокойно отвечает Федор, раздувая горн.
Работа кузнеца тяжёлая. Требует особого внимания. Согнёшь не так деталь и всё брак. А куда с браком-то потом? Вот и работает Федор, молча, без особого шума.
А я стою, и прутик разогреваю в горне, а потом его на молоте гну.
Таким и умер, спокойным, молчаливым. А что и говоритьто. Всю жизнь весёлый был, работал много. Всё для дома, для семьи. Не пил, не курил, как многие сейчас, да и тогда в 70-х. Одним ударом валил быка, двухпудовика, с копыт. А вот с начальством совестливый был. Так перекинется словом шуткой и за работу. Семья первое место для него. Вот сделаешь всё, тогда и гуляй смело. Всё сидел на детском стульчике в огороде и думал, разглядывая сад, рук своих творения, и дом, который построил сам и где прожил 37 лет счастливых с женой Сарой.
«Неужели, я, что-то не так сделал. Вот и мой век прошёл. Мало. Но счастливая жизнь. Что останется после меня. Сад и дом. Вся жизнь прошла в нём. И свадьбы детей, и рождение внуков, и первый внук. Сынов в армию провожал и встречал. Всё, как-то по-людски было. И невесток, Сара, учила своему рукоделию, огурцы солить и варение варить. И друзья приезжали, хорошие, ко мне и радовались мы нашей простой человеческой жизни. Соседи не в обиде. Хорошие, простые, своими семьями живут и работают. Жили всегда по-людски. Не ссорились. Если плохо было, бежали друг к другу. Праздники вместе: Живёт моя отрада, как это в песне Лидии Руслановой. Вот и жила моя отрада в моём тереме, который сам построил, только её отец печь делал, русскую. А как запрещал, сходится, нам с нею. Не пара, ты и всё. Ты русский. А она татарка. Всю войну голодным был. Трактористом работал в колхозе. Честным парнем был. Да и нельзя было иначе. Война была, всё для фронта, для победы нашей. С честью и совестью жил, не обидятся люди и бог на меня после моей смерти. Грехов не имел. Не кривил я душою, с законом не спорил. За детей можно не переживать теперь. Всё хорошо у них. Внукам всё оставлю, а дети сами наживут себе своё. Да, Сара, мы с тобой всё правильно сделали в жизни. И внукам и детям всё дали. Хороших мы с тобою ребят вырастили. Можно и умирать спокойно. Так и прожил я все свои годы в Усолье. Здесь и последний порог моей жизни. К тебе иду, вместе будем, там. Всё-таки разлучил нас отец твой. После смерти будем вместе, только на разных кладбищах, а как хотели рядом лежать. Вот и место возле первенца, нашего с тобою, оставил я себе. Всё ли сделал так?»
Сара, она молчит всё больше. Достанет, в воскресение, пирог рыбный из русской печи, аромат на весь дом. Перед этим, все в баню сходят, и борщ наваристый едят. Сыновья носами сопят, шмыгают.
Цыц, по старшинству ложкой в лоб расшалившемуся сыну.
Федор, он крутой, чуть не по русскому, так хлоп по лбу, а то и папиросы по морде размажет.
Папа, не надо, кричу, вступаюсь за брата Руслана, когда тот курить начал в восьмом классе.
А он, Федор, по морде размазывает папиросы, и приговаривает:
Ешь, говорю тебе. Я не курю, а он вздумал. Балбес.
Руслан плачет, маленький ещё, всего-то четырнадцать лет ему. И я в слёзы. Страшно за брата. Никогда у нас в доме не было ругани.
Федор тихо сидит вечером на кухне и с Сарой подсчитывает деньги:
Это Руслану надо, ботинки совсем прохудились. Не дотянет он до весны. Ох, и носит же он обувь. Горит всё на нём. А Алле пока не будем покупать. Надо на еду всё остальное. За свет оплатили, ну и хорошо. Не надо нам долгов и неприятностей. Надо Фросе письмо написать, что-то Вовка на Таньку наезжает. Я ему пригрозил, хохлу этому, что если Таньку, хоть пальцем тронешь, приеду, размажу. Танька молодец. Вон куда пошла. Бухгалтер. Фроська пишет, что Алексей опять запил. И что ему шипуздунчику неймётся. Фроська устала уже от него. Шоферня, она такая ведь. Его ведь уважают в автоколонне. Да и войну всю прошёл, в плену, правда, был. Медалей сколько за войну, а он всё же туда же. В водку. Надо будет, как-нибудь съездит к ним, в Кемерово.
Вот так, несколько поколений пережили годы войны и разрухи и жизнь на Украине, в России.
06.11.2011 года.
От автора: Коновалов Сергей Иванович, подполковник запаса. Лётчик. Прошёл всю войну. Жил в Прилуках, Украина, затем, переехали в Великие Луки. Его мама Коновалова Анна Васильевна, жила в городе Краматорске, на улице Марии Терезы. Её сестра Бушева Александра Васильевна, жила в Краматорске, до конца 80 годов, умерла, точную дату не имею, на улице Транспортная, 52/2, её брат Бушев Вадим Васильевич, проживает в городе Краматорске, по-соседству огородами с Александрой Васильевной, возможно, сам и его жена Вера, умерли в 90 годах. Его дети живут в Краматорске или в Великих Луках. Александр Сергеевич и Наталия Сергеевна, дети Сергея Ивановича.