Двенадцать лет назад.
Матвей слишком близком. Уперся руками в столешницу, взял Агату в кольцо своих рук. Коснулся своим лбом ее лба. И замер. Агата слушала перестук их сердец, боялась сделать какую-нибудь глупость и все испортить. Матвей слегка отстранился, снял очки, и она почти угадала «Можно?» в его тихом вздохе. Она кивнула и закрыла глаза
Наши дни.
Стопроцентной информации о внешнем виде дома и интерьере у нас нет, к сожалению. Но по уцелевшим фотографиям и мемуарам современников кое-что удалось выяснить. Работы по внутренней отделке завершают, да ты сама все сейчас увидишь.
Она подошли к зданию. Усадьба преобразилась и готовилась к приему посетителей: фасад выкрасили в солнечно-желтый, треугольные фронтончики окон слепили белизной.
Навес над крыльцом не сохранился. Сгнил, когда мы еще тут когда лагерь тут был. Видишь, следы крепления заметны? А вот здесь выветривание известкового раствора. Высолы на стене говорят о систематическом намокании Аккуратнее, не споткнись. Матвей придержал перед ней массивную дверь с кованой ручкой.
Огромный светлый холл с мозаикой на полу. Мраморная лестница на второй этаж. Колонны, обвитые цветочными завитками-лепниной. Где-то сбоку загудел перфоратор и тут же смолк. Туда-сюда сновали люди в рабочей одежде, и Агата почувствовала себя гостем муравейника. В центре стояло несколько коробок с логотипами известных музеев, Агата бросилась к ним.
Почему посторонние в помещении? сердитый окрик эхом прокатился по гулкому залу, заметался по настенным барельефам, задребезжал хрусталинками на потолочной люстре.
Рядом стояла элегантная дама брючный костюм безупречно сидел на ее худощавой фигуре, очки в толстой бирюзовой оправе удачно маскировали зрелый возраст. Коротко стриженные осветленные волосы завершали деловой облик.
Это не посторонние, это Агата Липай, известный столичный реставратор. Спасительница полотен Шишкина и Айвазовского. Знакомьтесь, Жанна Львовна.
Приветствие застыло на Агатиных губах, откуда он знал? Не только она шпионила за ним все эти годы. Вчитывалась в анонсы выставок и конференций, избегала тех мероприятий, где могла столкнуться нос к носу с известным профессором истории Шелестовым. Что еще ему известно об Агате?
Реставратор это хорошо, реставратор это прекрасно, заметно подобрела Жанна Львовна. Ермолин побросал все и исчез без объяснений. А у нас планы, у нас сроки. Негодующе потрясла она папочкой перед Агатиным носом и, нахмурившись, спросила: А Анатолий Евгеньевич в курсе? По поводу замены специалиста?
Платонов возражать не станет, тем более ситуация безвыходная, сами знаете, заверил ее Матвей.
Как быстро он определил ее судьбу, не спросив у самой Агаты. Ей хотелось быть принципиальной. И немножко, самую малость, вредной. И из мастерской она выбралась расслабиться и побездельничать на свежем воздухе. Про отпуск сама проболталась по дороге в усадьбу, чтобы чем-то заполнить затянувшуюся паузу, чтобы только уйти от ответов на неудобные вопросы Из открытой коробки Матвей вытянул детскую погремушку, покрутил между пальцами, потряс. Раздался характерный звук. Агата передумала возражать, ей хотелось одного побыстрее к сокровищам.
Под вашу ответственность, Матвей. А документы у вас, Агата, имеются
Вай, вай! Так дэла нэ дэлаются! Мнэ нужэн хорощий мука! Ваграм нэ халтурщик, Ваграм дэлает все как надо, как учитель учил! В зале появился мужчина в белом переднике и поварском колпаке. Его темные глаза метали молнии. Хорощий, качественный мука!
Ваграм Тигранович, что вы опять разбушевались? Что опять не так? спросила Жанна Львовна, едва сдерживая свое раздражение и прикрываясь папкой, словно щитом.
Все нэ так! Я вчера заказал, все написал, да? А что привезли? Как из этого готовить? Какой пэльмэн из этого будэт? Как гостэй дорогых угощать?
Хлопнула входная дверь, в зал процокала Галка и с удивлением уставилась на Агату.
Галинэ! Ваграм смиренно приложился к ее ручке. Порядка нэт работа нэт. Мука нэ та, я сто раз говорил. Он тыкнул в сторону Жанны Львовны, и та задрала нос. Продукт хорощий еда вкусный, пальчики оближешь. Экономить нэльзя. Ни в коем случае нэльзя!
Да-да, Ваграм, разберемся. В этот момент Галку куда больше занимал другой вопрос: а эта что здесь делает, около Шелестова? Агата, а ты вроде домой к себе пошла
Агата работает в проекте, спокойно ответил за нее Матвей.
Давно ли? злобно прищурилась Галка. У меня таких сведений нет. Все это надо согласовать.
Уже пятнадцать минут как работает. Считай, сейчас и согласовали, сухо отозвался Шелестов. К Ермолину кто все время цеплялся? Вот и нет у нас больше реставратора.
Он поддавал! На рабочем месте! У него белая горячка началась! Девочки в зеркалах ему мерещились!
Может быть, но работу свою делал. У нас открытие через три недели, если ты забыла.
Не забыла, прошипела Галка, недовольно косясь в сторону Агаты.
Агата едва ли обращала внимание на их перепалку, сейчас ее занимало совсем другое. Она листала пожелтевший альбом, перед ее глазами проносилась жизнь семьи Захржевских, застывшая на постановочных фотографиях.
Галка выглянула из-за ее плеча и фыркнула:
Че у тебя там? Какие-то они странные.
Это постмортем, ответила Агата.
Да ты что? Матвей мгновенно придвинулся к Агате, схватил альбом, случайно коснувшись ее руки. Она резко отодвинулась, и бесценные снимки едва не рассыпались по мраморном полу.
Кто-нибудь объяснит Галка начала закипать, быть не при делах она не любила.
Посмертная фотография. Фотокарточка недавно умерших людей, точнее, умерших девочек.
Мертвых? Вытаращила глаза Галка и ткнула пальцем с яркой бабочкой на ногте в фото. Вот она что, мертвая?!
Похоже. Жанна Львовна извлекла откуда-то лупу и рассматривала выцветшее изображение. Девочка неживая. Точно постмортем.
Жуть какая. Захржевские что, извращенцы были? Галка брезгливо отдернула руку от изображения.
Нет, это мода. Наследие поздневикторианской эпохи и изобретение дагерротипа. Такие снимки единственный портрет ребенка, оставшийся семье на память. Матвей внимательно просматривал фотоальбом. Дорогое удовольствие, не каждый мог себе позволить.
Ни фига се, удовольствие! И эта тоже?!
Да, видишь опору сзади? У девочки платьице коротенькое видно, кронштейн для поддержки тела плохо прикрыли. Фотограф поверх закрытых глаз на снимке пририсовывал открытые
Шелестов, остановись, меня сейчас вырвет. Ваграм, пойдем разберемся, что там с накладными и мукой. Галка деловито застучала каблучками по мраморной плитке.
И маслом, Галинэ, сливочный масло должен быть мягкий Ваграм бросился следом.
Пять ангелов на аллее пять фотографий постмортем. Агата захлопнула альбом и бережно достала из коробки миниатюру с рыжеволосой девочкой.
Вспомнились дурацкие страшилки на ночь в лагере. Граф Дракула, граф чокнутый гений, писавший кровью маленьких детей свои картины. Фонтанировал идеями, естественно, Толик. Каким он сейчас стал?
Платонов скоро приедет? Она повернулась к Шелестову.
В его взгляде и улыбке читалось такое безудержное торжество, что она опешила. Ей показалось, что причина этого торжества вовсе не редкостная находка семейного альбома. О прочих причинах она запретила себе думать.
Только сейчас Агата поняла, что денежный вопрос с ней никто не обсуждал. Да она бы и так согласилась, только бы прикоснуться к миниатюрам графа.
Глава 3
Агата поднималась по лестнице. Раньше на месте срезанных дубовых балясин стояли куски фанеры для безопасности воспитанников лагеря. На перилах зияла глубокая трещина, а на нижней ступени выщербина от удара чем-то тяжелым. Теперь парадной лестнице полностью вернулся исторический облик, и Агату охватил приятный трепет от увиденного настолько получилось изящно и величественно. Пахло краской, лаком и полиролем, а еще в воздухе витала надежда старый дом пробуждался от спячки.
Поднявшись, гости графа попадали в паркетный зал с огромными окнами. Из закоулков памяти выглядывали блеклые воспоминания. Помнится, в углу ютилась печь, выкрашенная жуткой синей краской, на полу не хватало паркетинок, а по центру стены красовался портрет вождя пролетариата в кепке. Вождь хитро улыбался одними глазами. Шедевр советской эпохи скрывал, как оказалась, настенную фреску.
Агата покачала головой, фреска ей не нравилась, было в ней что-то тревожное. Все дело в композиции? Она отступила на пару шагов назад, чтобы лучше рассмотреть изображение. Смуглый мальчик с настороженным взглядом протягивал руку по направлению к зрителю. Огромное зеркало в резной раме. Стол. Черный горностай с игольчатыми зубками. Лимон на тарелке. Полевой цветок в стакане. Или тут дело вовсе не в композиции, а в багряном кушаке парнишки, выступающем кровяным пятном на фоне мягких пастельных тонов? Раскрыть верхний угол авторской живописи не успели, из-под оставшейся кепочки Ильича тянулась зеленая лиана.
Агата покрутила головой, высматривая другие фрески. Нет, единственная.
И еще здесь проводились дискотеки
Двенадцать лет назад.
Музыка из громадных черных динамиков долбила по ушам, в темноте вспыхивала новогодняя гирлянда этакие клубные софиты. Агата кусала губу от досады ну чего она приперлась сюда. Тетка сказала: иди повеселись. И она пошла. Да уж, веселье! Вокруг прыгали, толкались, гоготали. Неожиданно нежная, воздушная баллада поплыла в воздухе. Медляк. На танцполе переминались редкие парочки. Агата развернулась, чтобы уйти тетя обещала, что дождется, что вернутся домой вместе после дискотеки. И случайно налетела танцующую пару. Девчонка прошипела «Смотри, куда прешь!» и грубо отпихнула зазевавшуюся Агату. Она бы непременно упала, если бы ее не поддержали, если бы не положили руки на талию, если бы не закружили в танце. Ее партнер выше ростом, и Агате пришлось привстать на цыпочки, чтобы дотянуться до его плеч. В глаза его смотреть стеснялась, и так знала они серые за линзами и очень красивые. Расстояние между ними пионерское, но он ближе к ней, чем когда-либо. Ее первый в жизни медленный танец. И именно с ним. Басы заглушали слова, и он склонился к ее лицу.
Scorpions, слышала? Немцы, но спикают по-английски, его голос щекотал мочку уха, мятное дыхание дразнило нос.
Дискотека не такое уж и дурацкое место. Агата почти счастлива. Почти огоньки-софиты выхватывали из толпы Галку, и от ее пристального взгляда становилось не по себе.
Матвей говорил что-то, то и дело наступая ей на туфельки и каждый раз извиняясь. А она переживала лишь от том, что диджей врубит что-нибудь заводное, под которое можно обезьянничать и беситься, но никак не топтаться вот так, рядом, на пятачке старинного зала с недостающими паркетинами
Наши дни.
А помнишь, здесь Он подкрался неслышно, как барс.
Ничего я не помню, зло огрызнулась Агата, резко разворачиваясь и почти задевая его плечом.
Ты о чем? Смотри, мы уже восстановили обшивку деревянными панелями. Помнишь, на этой стене жалкие остатки болтались? Белый цоколь по полу пустили. Окна обновили, правда, на пластиковые. Даже удалось повторить рисунок дубового паркета. Хоть сейчас вальсируй! Шелестов галантно протянул ей руку, но она отвернулась, с преувеличенным вниманием изучая изразцовую печь. Лестницу, наверно, ты уже оценила, да? Еще раскрыли шесть окон на цокольном этаже со стороны фасада
Где мой рабочий кабинет? сухо спросила Агата, дергая бронзовую ручку первой попавшейся двери, но та не поддавалась.
На первом. Пойдем, покажу. Где библиотека раньше была.
Вы Агата? По лестнице, перемахивая через ступеньки, к ним неслась девушка. Тощенькая, в кепке, с двумя хвостиками. В руках огроменная папка.
«Юлия, ассистент», прочитала Агата на ее бейджике и кивнула.
Анатолий Евгеньевич Платонов распорядился принять вас в нашу команду. Вместо Ермолина. Пойдемте, подпишем документы. И можно приступать. девушка озорно улыбнулась.
Это наша Юля, по всем организационным вопросам к ней. Правая рука Платонова. Матвей подмигнул ассистентке, и она ответила заливистым смехом.
Рекомендации не нужны? несколько резко спросила Агата. Ей сделалось неприятно то ли от теплого «наша Юля», то ли от мысли, что между этими двоими очень близкие отношения.
Слова Матвея вполне достаточно. И помощница Платонова снова засмеялась.
Агата прогнала лишние мысли. Ей-то что до этих двоих?
Юля, я хотела пройти в эту комнату, но там закрыто. Агата кивнула в сторону двери.
Да, не во все помещения можно заходить, и, словно извиняясь, добавила: Распоряжение Анатолия Евгеньевича. Но по открытым могу провести экскурсию. Хотите? с готовностью предложила ассистентка.
Агата отказалась. Сама разберется.
В нынешней мастерской раньше располагалась библиотека лагеря «Заключье». В книжном шкафу из красного дерева ровными рядами стояли обтрепанные книжицы, читаные-перечитаные не одним поколением подростков. Агате очень нравились энциклопедия по истории и каталог с картинами из Дрезденской галереи. Они с. впрочем, неважно с кем читали эту энциклопедию по очереди. Помнится, у них даже спор случился. Авторы утверждали и, по мнению Агаты, весьма убедительно, что викинги добрались до Черного моря, но у Шелестова имелись весомые контраргументы по этому поводу. Они тогда почти поругались. Но в дверном проеме показалось зареванное лицо девчонки из соседнего отряда, кажется, математиков. Девочки дразнили ее, обзывали «Лосихой-Поросихой» и выкидывали вещи из окна. Говорили, что шмотки воняли лосем и протушили всю комнату. Матвей как заступник всех униженных и оскорбленных полетел восстанавливать справедливость. Дискуссию пришлось отложить до лучших времен
В комнате шкафа не оказалось, после реставрации он занял достойное место в экспозиции музея. Как не нашлось здесь и дивана с выцветшей цветочной обивкой, его пружины впивались в спину всякий раз при попытке поудобнее устроиться на нем с книжкой. Наверняка, первым делом стащили на помойку.
Агата провела пальцем по идеально гладкому оконному откосу безупречно. Шлифовальная машина безупречно выполнила свою работу. Где-то здесь, в левом углу, гвоздем было выцарапано А+М=Л. От старой штукатурки и наивной глупости не осталось и следа. Время работало почти как шлифовальная машинка, затирая в памяти Агаты выцарапанные болью воспоминания
У окна стоял мольберт с картиной. Морской пейзаж, Захржевский, 1893, прочитала Агата. Последняя работа ее предшественника, даже лак не успел до конца высохнуть, а реставратора и след простыл. На столе лежали эскизы. В тонких карандашных линиях угадывался ангел, расправивший крылья, готовый взмыть в небеса.
Скомкать и выбросить наброски у Агаты не поднялась рука. Сложила листы аккуратной стопкой и убрала в ящик стола. Там же нашлась пустая бутылка коньяка. Она хмыкнула, Галка только что возмущалась по этому поводу. У всех свои катализаторы творчества и способы снятия стресса тоже свои
Под эскизами лежал забытый пинцет, марка редкая, заказная. Похоже, реставратор собирался в спешке. Что же его так подгоняло?
У Агаты имелись свои инструменты в чемоданчике, в теткином доме. Привычка, хотела ведь не брать, на отдых едет как-никак. Вот и сгодились.
Она надела перчатки и достала первую миниатюру из коробки. Рыжеволосая женщина с белоснежной кожей. Фрагмент прически утерян. На лаковом покрытии трещинки. Сзади подпись «Лорен Захржевская». Это мама тех ангелочков с морского дна и жена графа. Вот она какая иноземка, так непохожая на местных Дуняшек. Помнится, Шелестов говорил, что Захржевский привез жену с ирландскими корнями откуда-то с востока.