Летними месяцами бывали ночи, когда гремел гром или свистел суховей, и Эммет слышал тогда, как в соседней комнате возится в постели отец и не без причины. Потому что фермер с заложенным хозяйством подобен человеку, идущему по перилам моста, раскинув руки, с закрытыми глазами. Это такая жизнь, когда разница между достатком и разорением измеряется несколькими днями дождя или несколькими ночами заморозков.
А плотник не мучается по ночам бессонницей, беспокоясь о погоде. Ему крайности погоды на руку. Он рад метели, ливню и смерчу. Грибок, нашествие насекомых тоже кстати. Силы природы медленно, но неуклонно подтачивают дом, подрывают фундамент, трухлявят балки, крошат штукатурку.
Ничего этого Эммет не сказал, когда мистер Шалти задал ему вопрос. Он положил вилку и ответил просто:
Я вот как думаю, мистер Шалти: это у Иова были волы, а у Ноя молоток.
Мистер Шалти рассмеялся и тут же нанял Эммета.
Большинство фермеров в округе, если бы их старший сын вечером пришел домой и объявил, что нанялся к плотнику, устроили бы ему такую взбучку, что он не скоро бы забыл. А потом, возможно, поехали бы еще к дому плотника и сказали бы ему пару ласковых, чтобы в другой раз ему не захотелось вмешиваться в воспитание чужого сына.
Но в тот вечер, когда Эммет, придя домой, сказал отцу, что договорился о работе с мистером Шалти, отец не рассердился. Внимательно выслушал. Подумав минуту, он сказал, что мистер Шалти хороший человек, а плотницкое ремесло дело полезное. И в первый день лета он приготовил Эммету плотный завтрак, дал еды с собой и благословил на работу у чужого.
Может быть, и тут он рассудил неправильно.
* * *
Когда Эммет спустился, мистер Рэнсом сидел на ступеньках веранды, локтями опершись на колени, шляпа по-прежнему в руке. Эммет сел рядом; оба смотрели на парующее поле. Вдалеке виднелась изгородь, за ней начиналось ранчо Рэнсома. По последним сведениям, известным Эммету, у мистера Рэнсома было девятьсот с лишним голов скота и восемь наемных работников.
Хочу поблагодарить вас, что взяли к себе Билли, сказал Эммет.
Это самое малое, что могли сделать. Кроме того, ты не представляешь себе, как довольна была Салли. Скучно ей было держать дом для меня одного, а с твоим братом другое дело. С тех пор, как Билли к нам перебрался, мы и питаться стали лучше.
Эммет улыбнулся.
Все равно. Для Билли это большое дело, и мне было спокойнее, что он с вами.
Мистер Рэнсом кивнул в ответ на благодарность юноши.
Директор Уильямс, кажется, хороший человек, сказал он, помолчав.
Он хороший.
Не похож на канзасца.
Да. Он вырос в Филадельфии.
Мистер Рэнсом покрутил шляпу в руках. Эммет видел, что у соседа какая-то мысль. Он еще не знал, как ее высказать и надо ли это вообще. Или хотел выбрать подходящий момент. Но иногда выбирают его за тебя: облако пыли вдалеке над дорогой означало, что едет сюда его дочь.
Эммет, начал он. Директор Уильямс правильно сказал, что ты заплатил свой долг что касается общества. Но город у нас маленький, гораздо меньше Филадельфии, и в Моргене не все смотрят на это так, как Уильямс.
Вы говорите о Снайдерах.
Я говорю о Снайдерах, Эммет, но не только о Снайдерах. У них родственники в нашем округе. У них соседи и старые друзья семьи. И люди, с которыми они ведут дела, и прихожане их церкви. Все мы знаем: сколько раз Джимми Снайдер попадал в беду, всегда это было делом его рук. За свои семнадцать лет он накосячил столько, что хватило бы на целую жизнь. Но для его братьев это не имеет значения. Тем более после того, как погиб на войне Джо-младший. Они и так были не очень довольны тем, что ты получил всего восемнадцать месяцев в Салине, а когда тебя еще и выпустили на несколько месяцев раньше из-за смерти отца, вообще пришли в ярость. И при любой возможности постараются, чтобы ты эту ярость почувствовал. Так что, пока у тебя целая жизнь впереди, а вернее, потому, что у тебя вся жизнь впереди, подумай о том, чтобы начать ее где-нибудь в другом месте.
Об этом вы не беспокойтесь, сказал Эммет. Через сорок восемь часов нас с Билли, думаю, уже не будет в Небраске.
Мистер Рэнсом кивнул.
Твой отец мало чего после себя оставил, я хочу дать тебе немного, пока ты не обосновался где-то.
Мистер Рэнсом, я не могу взять у вас деньги. Вы и так для нас много сделали.
Тогда считай, что в долг. Расплатишься, когда устроишься.
Пока что, думаю, на Уотсонах уже достаточно долгов, ответил Эммет.
Рэнсом кивнул с улыбкой. Потом встал, надел шляпу как раз, когда на дорожку шумно въехал пикап, именуемый «Бетти». За рулем сидела Салли, Билли рядом с ней. С громким выхлопом машина затормозила юзом, но Билли выскочил из кабины еще на ходу. С вещевым мешком от лопаток до зада, он пробежал мимо Рэнсома и обнял Эммета за пояс.
Эммет присел на корточки и обнялся с братом.
К ним с улыбкой и блюдом в руках, в цветастом воскресном платье шла Салли.
Мистер Рэнсом воспринял и платье, и улыбку философски.
Смотрите, кто к нам приехал, сказала Салли. Не задуши его, Билли Уотсон.
Эммет поднялся и положил руку на макушку брата.
Здравствуй, Салли.
Салли, как всегда, когда волновалась, сразу перешла к делу.
Дом подметен, кровати застелены, в ванной свежее мыло, в холодильнике масло, молоко, яйца.
Спасибо, Салли, сказал Эммет.
Я предложила поужинать с нами, но Билли настоял, чтобы вы вдвоем первый раз поели дома. Ты только что с дороги, и я сделала вам запеканку.
Напрасно ты беспокоилась.
Напрасно, не напрасно вот она. Поставишь в духовку, сто восемьдесят градусов, на сорок пять минут.
Эммет взял миску, Салли покачала головой.
Надо было записать для тебя.
Думаю, Эммет как-нибудь запомнит инструкцию, сказал мистер Рэнсом. Если не он, так Билли точно запомнит.
В духовку на сто восемьдесят градусов и на сорок пять минут, сказал Билли.
Мистер Рэнсом повернулся к дочери.
Ребятам не терпится побыть вдвоем, а у нас еще дела дома.
Я зайду на минуту, проверю, все ли
Салли, сказал мистер Рэнсом тоном, не предполагающим возражений.
Салли показала на мальчика и улыбнулась.
Веди себя хорошо, малыш.
Рэнсомы сели в пикап и выехали на дорогу. Эммет и Билли проводили их взглядом. Потом Билли повернулся к Эммету и снова обнял его.
Эммет, я рад, что ты дома.
Билли, я тоже рад, что дома.
Теперь тебе не надо возвращаться в Салину. Да?
Да. Больше никогда не надо возвращаться. Пошли.
Билли отпустил Эммета, и они вошли в дом. В кухне Эммет открыл холодильник и поставил запеканку на нижнюю полку. На верхней полке стояло обещанное молоко, лежали масло и яйца. А кроме этого банка домашнего яблочного пюре и банка персиков в сиропе.
Хочешь поесть?
Нет, спасибо, Эммет. Перед тем, как выехали, Салли сделала мне бутерброд с арахисовой пастой.
А молока?
Ага.
Эммет поставил стаканы с молоком на стол. Билли снял вещевой мешок и поставил на свободный стул. Отстегнул верхний клапан и осторожно вынул пакетик в фольге. Там был столбик из восьми печений. Два он положил на стол Эммету и себе. Остальные завернул в фольгу, положил в мешок, застегнул клапан и вернулся на свое место.
Ничего у тебя мешок, сказал Эммет.
Это настоящий армейский вещмешок, сказал Билли. Он из так называемых армейских излишков, не побывал на войне. Я купил его в магазине мистера Гандерсона. И еще фонарь из излишков, компас и эти часы.
Билли вытянул руку и показал болтающиеся на запястье часы.
Даже с секундной стрелкой.
Выразив восхищение часами, Эммет откусил печенье.
Вкусно. С шоколадной крошкой?
Да. Салли испекла.
Ты помогал?
Я отмыл миску.
Не сомневаюсь.
Вообще Салли много напекла, а мистер Рэнсом сказал, что перестаралась. И Салли сказала, что даст нам четыре печенья, а тайком дала восемь.
Повезло нам.
Конечно чем четыре-то. А если бы все дала, еще больше повезло бы.
Эммет улыбнулся, отпил молока и, не опустив стакан, оглядел брата. Билли подрос пальца на два и подстрижен был короче, чем обычно дома, но, в общем, почти не изменился за это время, и физически, и душевно. По нему больше всего Эммет скучал в Салине и сейчас был рад видеть его прежним. Рад был, что сидят сейчас вместе за столом в их кухне. И видел, что Билли так же рад.
Учебный год нормально закончил? спросил Эммет, поставив стакан на стол.
Билли кивнул.
За контрольную по географии сто пять процентов получил.
Сто пять процентов?
Обычно сто пять процентов не бывает, пояснил Билли. Обычно, самое большее, можешь получить сто.
Как же ты вытянул сто пять из миссис Купер?
А был дополнительный вопрос.
Какой же?
Билли процитировал по памяти.
«Какое здание самое высокое в мире?».
И ты знал ответ?
Знал
Не скажешь мне?
Билли помотал головой.
Это будет нечестно. Ты должен сам узнать.
Согласен.
Помолчав минуту, Эммет сообразил, что смотрит в свое молоко. У него была мысль. И он решал, надо ли ее высказать и когда.
Билли, начал он, не знаю, сказал ли тебе мистер Рэнсом, но мы больше не можем здесь жить.
Я знаю, сказал Билли. Ферма отчуждается.
Правильно. Ты понимаешь, что это значит?
Это значит, что нашим домом теперь владеет Сберегательный и кредитный банк.
Правильно. Они забирают дом, но мы можем остаться в Моргене. Какое-то время пожить у Рэнсомов. Я могу наняться к мистеру Шалти, осенью ты пойдешь в школу, а потом как-нибудь сумеем купить себе дом. Но я подумал, что стоит нам с тобой попробовать что-нибудь новое
Эммет долго думал о том, как сказать это боялся, что Билли огорчит расставание с Моргеном, да еще так скоро после смерти отца. Но Билли совсем не огорчился.
Эммет, я о том же думал.
Правда?
Билли энергично кивнул.
Папа умер, дом отбирают незачем оставаться в Моргене. Соберем вещи и поедем в Калифорнию.
Кажется, у нас согласие, с улыбкой сказал Эммет. Только думаю, нам надо ехать в Техас.
Нет, нам не надо в Техас. Билли помотал головой.
Почему это?
Потому что нам надо ехать в Калифорнию.
Эммет хотел было что-то сказать, но Билли уже встал и подошел к мешку. На этот раз он открыл передний карман, вынул конверт и вернулся на место. Он аккуратно смотал красную нитку с клапана конверта и стал объяснять.
После папиных похорон, когда ты поехал обратно в Салину, мистер Рэнсом послал нас с Салли в дом искать важные документы. В нижнем ящике папиного бюро мы нашли металлическую коробку. Незапертую, хотя ее можно запирать, если надо. В ней были важные документы, как и сказал мистер Рэнсом, наши свидетельства о рождении, мамино и папино свидетельство о браке. А на дне коробки, на самом дне, я вот что нашел.
Билли перевернул конверт над столом, и из него выпало девять открыток.
Судя по состоянию открыток, они были не совсем старые, но и не совсем новые. Некоторые были фотографиями, некоторые картинками, но все цветные. На верхней фотография мотеля «Уэлш мотор-корт», в Огаллале, Небраска, современного вида мотель, с белыми домиками, посадками вдоль дороги и американским флагом на флагштоке.
Это открытки, сказал Билли. Тебе и мне. От мамы.
Эммет был ошеломлен. Почти восемь лет прошло с тех пор, как мать поправила на них одеяла, поцеловала на сон грядущий и вышла за дверь и с тех пор от нее ни слова. Ни звонков, ни писем, ни красивых свертков под Рождество. Даже ни слушка из десятых уст. С этим до сих пор жил Эммет.
Он взял открытку с мотелем и посмотрел обратную сторону. Красивый мамин почерк; адресовано им обоим. Как обычно на открытках, всего несколько строк. Сказано, как она о них соскучилась, хотя прошел всего день. Эммет взял другую. В верхнем левом углу изображен ковбой верхом на лошади. Веревка лассо закручена на переднем плане словами «Привет из Ролинса, Вайоминг, столицы Великих равнин». В шести фразах последняя загибалась кверху на правый край, мать сообщала, что еще не видела в Ролинсе ковбоя с лассо, зато видела много коров. В конце опять как она их обоих любит и скучает по ним.
Эммет просмотрел остальные открытки, обращая внимание на названия городов, мотелей и ресторанов, пейзажи и достопримечательности, и заметил, что на всех, кроме одной яркое голубое небо.
Зная, что брат наблюдает за ним, Эммет хранил невозмутимое лицо. А в самом вспыхнуло возмущение отцом. Он перехватывал открытки и прятал. Ладно, он был зол на жену, но он не имел права скрывать их от сыновей, прежде всего от Эммета, который мог уже сам их прочесть. Но гнев сразу погас. Эммет понимал, что для отца это было единственным разумным решением. Что пользы от нескольких фраз в открытке, написанных женщиной, которая бросила родных детей?
Эммет положил открытку из Роулинса на стол.
Ты помнишь, что мама уехала от нас пятого июля? спросил Билли.
Помню.
Она писала нам открытку каждый день, девять дней.
Эммет снова взял открытку из Огаллалы и посмотрел на то место, где было написано: «Милые Эммет и Билли», но даты не было.
Мама не писала даты, сказал Билли. Но можно увидеть на штемпеле.
Билли взял у Эммета открытку, потом перевернул остальные, разложил на столе и стал показывать на штемпели.
Пятое июля. Шестое июля. Седьмого июля не было, но тут два от восьмого. Это потому, что в тысяча девятьсот сорок шестом году седьмого июля было воскресенье, поэтому ей пришлось отправить две открытки в понедельник. Но ты вот что посмотри.
Билли подошел к вещмешку и вынул из переднего кармана что-то похожее на брошюру. Он разложил ее на столе это была дорожная карта Соединенных Штатов. Через всю страну тянулась дорога, которую Билли обвел черными чернилами. В западной половине страны были обведены кружками девять городов.
Это шоссе Линкольна, объяснил Билли. Его придумали в тысяча девятьсот двенадцатом году и назвали в честь Авраама Линкольна. Это была первая дорога от одного конца Америки до другого.
Билли повел пальцем от Атлантического побережья.
Оно начинается на Таймс-сквер в Нью-Йорке и через три тысячи триста девяносто миль заканчивается в Линкольн-Парке в Сан-Франциско. И проходит прямо через Сентрал-Сити, всего в двадцати милях от нашего дома.
Билли умолк и провел пальцем от Сентрал-Сити до черной звездочки, которой он отметил на карте их дом.
Мама уехала от нас пятого июля и поехала вот так
Билли взял открытки и стал раскладывать их по низу карты в западном направлении, каждую под соответствующим городом.
Огаллала.
Шайенн.
Ролинс.
Рок-Спрингс.
Солт-Лейк-Сити.
Или.
Рино.
Сакраменто.
И последнюю открытку с видом на большое классическое здание над фонтаном парка в Сан-Франциско.
Билли выдохнул, довольный тем, как разложены открытки на карте. Эммет же ощущал неловкость, как будто они заглядывали в чьи-то чужие письма не им адресованные.
Билли, сказал он, я не уверен, что нам надо ехать в Калифорнию.
Эммет, нам надо ехать в Калифорнию. Ты понимаешь? Поэтому она и посылала нам открытки. Чтобы мы могли ехать за ней.
Но она за восемь лет не послала ни одной открытки.
Потому что тринадцатого июля она перестала ехать. Нам надо только доехать по шоссе Линкольна до Сан-Франциско, и там мы ее найдем.
Эммету очень хотелось сказать брату что-то разумное, разубедить его. Что не обязательно мать остановилась в Сан-Франциско, что вполне могла поехать дальше и, скорей всего, поехала, что если и думала о сыновьях в эти первые девять вечеров, то, по всем признакам, думать с тех пор перестала. В итоге он сказал только, что если она и живет в Сан-Франциско, то найти ее будет практически невозможно.
Билли кивнул с видом человека, уже обдумавшего эту проблему.
Помнишь, ты мне говорил, как мама любит фейерверки и как повезла нас четвертого июля в Сьюард специально смотреть большой фейерверк?